Старомодные люди - Диана Уитни

— Шеннон, это не смешно.

— А мне вовсе не до шуток. Так откуда у тебя сведения о моем замужестве?

Митч смотрел в сторону, дрожащей рукой приглаживая волосы.

— Понимаешь, Росс… он же мой адвокат… и он считает своей обязанностью проверить все факты, которые могут повлиять на решение суда… ну, об опеке… И когда Росс узнал, что я хочу на тебе жениться… — Митч беспомощно осекся.

— Понятно. Великий Росс Уилер не дремлет. Он на страже интересов своего брата и клиента. Необходимая проверка благонадежности. Мне, разумеется, придется сдать отпечатки пальцев?

— Не говори глупостей!

— Глупостей?.. Мое замужество было ошибкой, Митч. Но не преступлением.

— Да кто говорит о преступлении? — Митч нетерпеливо поморщился. — Дело совсем в другом…

— Так в чем же? Объясни мне, сделай одолжение.

— Суд ни за что не назначит меня опекуном, если…

Шеннон вдруг стало нечем дышать. Она судорожно прижала руку к груди, словно ее вдруг пронзила страшная боль.

Мгновенно ужаснувшись тому, что натворил, Митч попытался смягчить сказанное:

— Я… я вовсе не имел в виду…

— Имел.

Голова у нее вновь пошла кругом, и Шеннон схватилась за стол, чтобы не упасть. Ее худшие страхи подтвердились. Она чувствовала себя совершенно разбитой.

— Нет дыма без огня, так, Митч? К чему искушать судьбу? К тому же ты собирался жениться лишь затем, чтобы упрочить свое положение перед судом. — Она дышала прерывисто и хрипло, словно ей не хватало воздуха. — Росс предупреждал меня. Глупо было не верить, и лишь мое упрямство…

— Росс? Зачем это он суется, куда не просят?

Шеннон горько рассмеялась, пропустив слова Митча мимо ушей. Отрывистый, сухой смех больше походил на сдерживаемые рыдания.

— Господи, ну почему я такая дура! Как я могла на что-то надеяться! Тебе же на меня наплевать. Работа моя для тебя ерунда, учеба в университете — пустая трата времени. Тебя одно заботит, только одно — лишить Гилбертов главного козыря, так ведь?

Митч молчал, ошеломленный ее словами. Лицо его было недвижно, будто маска.

Шеннон испытывала такую сильную боль, что не могла плакать. Она не сводила с Митча сухих, горячих глаз.

— Напрасно ты не воспользовался «Анкетой претендентки на должность жены». Надеюсь, когда ты в следующий раз надумаешь жениться, твой alter ego[2] одолжит тебе экземплярчик.

Шеннон схватила сумочку и, спотыкаясь, кинулась к двери. Митч, словно очнувшись, потянулся к ней.

— Постой, Шеннон. Нельзя же так… Она что есть сил оттолкнула его.

— Я… я дорожила тобой, Митч. Так кто кого обманул?..

Дверь за ней захлопнулась. Митч в растерянности стоял посреди комнаты. Собственные жестокие слова эхом звучали у него в ушах, обдавая то жаром, то холодом.

Лунные лучи, струящиеся сквозь жалюзи, прорезали ночной мрак полосами колеблющегося света. Окутанный темнотой, Митч прислушивался к громкому тиканью часов, упорному, неотвязному, как и его тоска.

Митч сосредоточенно разглядывал мерцающие на стене тени. На душе у него было пусто, как в стакане из-под виски, который он машинально вертел в руках. Вот уже два дня прошло после их ссоры с Шеннон. Два дня — и, кажется, по меньшей мере сто ночей. Бесконечных тоскливых ночей.

Сначала он обиделся — она обрушилась на него с такой яростью, не захотела слушать ни доводов, ни возражений, не захотела его понять. Что ж, пусть ей будет хуже, решил он сгоряча. Но час проходил за часом, день превращался в ночь, ночь — в день, а воспоминания все преследовали Митча, словно назойливые мухи. От них не убежишь, не отмахнешься.

Для женщины куда лучше растить детей, чем прочищать засоренные трубы. Когда мы поженимся, Гилберты останутся без своего главного козыря. Суд ни за что не назначит меня опекуном, если…

Были и другие воспоминания, еще мучительнее. Мягкое, податливое тело Шеннон, сливающееся с его телом в одно целое. Ее терпкое благоухание. Ее глаза, темные от желания.

Теперь он понимает: она не зря прогнала его. Он вел себя… Страшно подумать, как он себя вел. Что ж удивляться, если она не поверила ему. Только он увидел, как Шеннон утешает Дасти, его сразу же обожгла мысль — вот женщина, способная создать настоящую семью. С этой женщиной он возродит полный любви и тепла дом, в котором прошло его собственное детство. Дом, разрушенный со смертью его родителей.

Но ведь Шеннон не живое воплощение его сладких грез. У нее своя жизнь, в которой она способна добиться успеха. А он отказывался это признать, навязывал независимой, самостоятельной женщине собственные представления об идеале.

Господи, где только был его разум! Но теперь он сам видит, что совершил ошибку, ошибку, мучительную для них обоих. А раз Шеннон вовсе не тот ангел-хранитель домашнего очага, о котором он мечтал, не лучше ли просто выбросить ее из головы? Раньше расстаться с женщиной для него было пустяком. Стоило Митчу понять, что у них разные цели и пристрастия, как он пожимал плечами, поворачивался — и был таков.

Но с Шеннон… Никогда, никогда он не испытывал того, что испытывает сейчас. Есть что-то странное и пугающее в захватившем его душевном вихре.

Рассудок его тщетно искал объяснений, а сердце давно знало ответ. Наконец-то это случилось — Митч Уилер влюбился.

Поздняя ночь. Бифф идет пустынной улицей, неожиданно из темноты выступает Уилли Проныра и приставляет к груди Биффа револьвер.

— За тобой должок, Барнетт, — прорычал Проныра. — Так и быть, потрачу пару минут, помогу тебе, бедолаге, расстаться с паршивой твоей жизнью.

Вдруг откуда ни возьмись появляется лейтенант Мегги Крамер. Она берет бандита под прицел своего пистолета.

— Ни с места, Проныра!

Бифф набрасывается на Проныру, пытаясь выхватить у него револьвер. И тут гремит выстрел — Мегги падает.

Бифф опускается на колени, сжимает в объятиях ее обмякшее тело.

— Мегги, детка, только не умирай из-за меня! Я… я тебя люблю.

Митч притормозил около стройплощадки. Бедняга старый дом, его хотят превратить в настоящий дворец. На беззащитное здание, казалось, напали полчища врагов — тут и там строители колотили по стенам и крыше, сверлили их, пилили, словом, мучили дом как хотели. Под любопытными взглядами рабочих, покрытых известковой пылью, Митч неуверенно пересек двор и вошел в распахнутую дверь.

Утро Митч потратил на разговор с Фрэнком Догерти. Убедить старика в том, что ему, Митчу, совершенно необходимо увидеть Шеннон, оказалось непросто. От просьб Митч переходил к угрозам, но Догерти лишь злобно поглядывал на него исподлобья и в весьма красочных выражениях предлагал убираться подобру-поздорову.

Наконец Митч отбросил гордость и выложил Фрэнку все без утайки. Тот слушал внимательно. Митч, рассказывая, сам пытался понять, что же произошло между ним и Шеннон, и на душе у него становилось легче.

Он не помнит, когда именно он полюбил Шеннон, но он любит ее, в этом нет сомнений. Поэтому беспрестанно ноет сердце — то от радости, то от боли. Поэтому в сладком безумии кружится голова. Раньше с ним такого не случалось. И теперь ему страшно и тревожно, а в то же время он испытывает острое блаженство, которого не знал никогда. И он понимает — это любовь.

Фрэнк вытер повлажневшие глаза, нацарапал на клочке бумаги адрес и протянул его Митчу.

— Идите, повторите свою арию перед Шеннон, — прорычал он.

Именно это Митч сейчас и собирался сделать.

Он решительно вошел в дом и тут же споткнулся о груду кафеля, перегородившую проход. Пытаясь удержаться на ногах, он схватился за стену, а плитка с грохотом полетела на пол.

— Вам чего?

Здоровенный детина в рабочем фартуке смерил его взглядом; другой рабочий на секунду приостановил электрическую дрель, равнодушно посмотрел на Митча и вновь принялся за дело.

Неловко улыбнувшись, Митч смахнул известковую пыль с рукава.

— Не подскажете ли, где я могу найти…

Слова его потонули в визге циркулярной пилы.

Рабочий в фартуке приложил к уху мясистую ладонь и заорал:

— Кого?

Набрав в легкие побольше воздуха, Митч тоже закричал что есть мочи:

— Догерти! Водопроводчика! Первой категории!

Усилия его не пропали даром — кивнув, рабочий указал на дверь в дальнем конце коридора.

Осторожно переступая через валявшиеся повсюду доски и плитку, Митч кое-как проделал путь в кухню. В доме царил полнейший кавардак. Потолочные перекрытия были сняты, лабиринты хромированных труб и разноцветные переплетения проводов выставлены на всеобщее обозрение. По полу нельзя было шагу ступить, чтобы не споткнуться об инструменты и строительный мусор; на всем лежал толстый слой известковой пыли.