Любовные доказательства - Олеся Николаева

Миша мне сказал — как только ты мне стишата выправишь, тут же я тебе и боль изгоню. А у него рукопись огромная — страниц двести. И потом — что ее правь, что не правь, — все равно, извиняюсь, дрянь получится. Надо просто все заново написать, и все. Воспользоваться его текстом как «рыбой». Но это невозможно, потому что, как оказалось, он очень дорожил своими «находками». Так и говорил: «Там много свежих находок» или «Ты уж мои находки там не трогай». Поэта Саянова бирюзовые дали… Свободы не дал мне никакой. И я стала бояться, что если буду так невольнически свой дар эксплуатировать, то он пропадет. Хрупкий он, трепещет под ветром, вот-вот порвется, понесет мой челн неизвестно куда, на черные пиратские скалы, беда, барин, буран!

А Генка меня все подбадривает:

— Ничего, перейму я от него эту науку, сам тебя вылечу, а стишата свои пусть он сам расхлебывает… Плохо только, что он секреты от меня свои лекарские что-то стал утаивать. Так, какую-то ерунду покажет, а насчет главного — темнит.

Через несколько дней пришел, мрачный. Поглядел на часы, которые показывали одно и то же время, вздохнул:

— Тоска. Миша на меня жутху нагоняет.

— Это как?

— Жутха и все. И вообще — пошел в разнос. Бедных он уже лечить не хочет — подавай ему богатых, жен и любовниц членов ЦК. Вот как. Но я ему сказал: ты свой дар потеряешь на этих цековских бабах! Ведь как сказано в Писании: даром получили — даром давайте. А он? Но я все равно кое-чему от него научился. У меня сегодня одна пациентка виноград собирала.

— Где, какой виноград?

— Она сидела у меня на кухне — дожидалась, когда он ее примет, а я привел ее в образный виноградник и говорю: поешь хоть винограда, освежись. Она и стала его собирать и в рот себе запихивать, прямо гроздьями совала… Но жутха от Миши так и прет, так и прет…

Миша, встречая меня, все интересуется:

— Как там мои стишата?

— Читаю, перечитываю…

Шов у меня все болит, на анальгин аллергия. Мухи какие-то подозрительные у лица кружатся.

Прошло почти полгода. А Миша все живет у Снегиревых, навеки поселился. Они уже и не знают, куда его сбагрить, куда самим бежать. Он такой гневливый стал, покрикивает на них, угрожает… Просто колдун какой-то. На Татьянином дне рождения вовсю «расколдовался».

Гостей много пришло. Все перед ним заискивают — хотят получить вечное выздоровление, боятся — как бы он какую дурную доминанту не заделал.

Муж мой уехал в командировку и был, к счастью, далеко. А я появилась, когда все были сильно подшофе, стол разорен, а Миша ходил по комнате, приговаривая свое:

— Вот такой я человек, вот такой я сибиряк, вот такой я поэт!

Вокруг стола спало несколько гостей. Я думала, они от вина так разомлели, потом оказалось, что это Миша их усыпил. Заметил последнюю бодрствующую за столом даму, усыпил и ее — прямо на моих глазах. Потом обратил взор на меня.

— Я и тебя сейчас загипнотизирую, — воззрился на меня бурятский маг.

— Э, нет, — ответила я весьма легкомысленно и даже игриво, надкусывая пирожное. — Это не так уж просто.

— Загипнотизирую! — Он топнул ногой.

— А я не поддаюсь никакому гипнозу, — возразила я.

Откуда-то я знала, что все женщины в моем роду могут противостоять гипнотическому внушению. Сильные, витальные, красивые, взором пронзительные, палец им в рот не клади… Бабушку мою пытались лечить от курения — ничего не вышло. На маму мою не действовало. Тетку мою — тоже не пробрало. И я однажды — совершенно случайно: шел в комнату, попал в другую — вперлась на сеанс к гипнотизерше, даже посидела там немного, так она меня выдворила с позором, да еще кричала с обидой вослед, что я ей «сорвала сеанс».

— А я все равно загипнотизирую, — вдруг разозлился Миша и стал делать в мою сторону какие-то пассы, сопровождая их заунывными заклинаниями.

Тут уже разозлилась я не на шутку: что это за метафизическое насилие, что это за духовная агрессия!

— Все это чушь! — отмахнулась я. — Ничего у вас не выйдет, все вернется вам же на голову!

Он затрясся от ярости и стал с новой силой насылать на меня свои чары, завывая и поводя руками.

— А я не сплю, а я не сплю! Ничего у вас со мной не получится, злой колдун!

И осеклась — вспомнила, как «через леса, через моря колдун несет богатыря»… И ведь то — богатырь, а то — хлипкая я. Екнуло во мне что-то.

А он как завопит страшным голосом, как полыхнет глазами, как изогнется дугой — вскинул над головой руки и стряхнул их на меня:

— Я тебя проучу! Жутху на тебя нашлю! Скоро умрешь, скоро умрешь!

«Ну вот, — промелькнуло у меня, — ухитрилась поссориться с бурятским магом! А ведь у меня дети маленькие, и сама я некрещеная, совсем беззащитная перед его силами зла!»

Ответила ему гордо и безумно, потому что ведь я все-таки знала, что «умру на заре» и что «умру я не на постели при нотариусе и враче» и что, во всех случаях, — «то Бог меня снегом занес, то вьюга меня целовала»:

— Я-то умру как поэт, а вы останетесь жить как жалкий, бездарный, пошлый графоман!

Отшвырнула эклер, тряхнула волосами, вышла из комнаты, стуча каблуками, шваркнула дверью. Побежала домой — что делать? Конечно, писать стихи, что же еще?

На следующее утро Миша пришел ко мне, похмельный и повинный:

— Прости меня, дурня. Пьян я был в стельку. Ничего не соображал. Ничего не помню. Так скажи, правда ли мои стишата так безнадежны?

— Правда, — ответила я.

— Понятно, — вздохнул он, — а я их так вдохновенно писал, так надеялся их напечатать… Ладно. Приходи ко мне, я тебя и так вылечу.

— Нет, — сказала я. — Я к вам никогда не приду. И не буду лечиться. Если Бог захочет, Он Сам меня исцелит. А нет — буду страдать.

Через несколько дней бурятский маг собрал вещи, отослал по железной дороге «Тюльпан» со стульями в Улан-Удэ. Снегиревы все-таки вытурили его. Он и укатил восвояси.

Долго еще потом кружила всякая нечисть по его следу, прибивалась к Снегиревым, выпытывала «магические секреты».

Прочухал про это и Щуровский, прославившийся тем, что еще во времена советской власти принимал у женщин роды под водой. Было у него несколько смертных случаев, но он как-то «отмазался». И вот он зачастил к Снегиревым, расспрашивая про Мишу и его методы. Даже магнитофон включал тайком — под столом, в приоткрытом портфеле. Но Снегирев его в этом сразу разоблачил.

Поначалу мои друзья отнеслись к нему доброжелательно — скромный, говорит тихо, сидит, потупив очи, постится, в храм ходит. Самое главное, говорит, — смирение. А сам какой-то мутный, унылый… Но мы тогда с этим его унынием ничего не заподозрили неладного — думали, что так и должно быть: человек плоть умерщвляет, чего ему особенно радоваться! Потом стало кое-что прорисовываться. Разоткровенничался он, тем паче, что мы, оглашенные, слушали его, раскрыв рты:

— Знаете, ведь и в храм надо ходить с осторожностью, — начал Щуровский. — А то придешь в храм, а там тебя священник к сатане приведет!

— Как так, Господи помилуй, — заволновалась Татьяна.

— Какой ужас! — всполошилась я.

— Да, представьте. Я вот знаю священника, который ведет людей к князю тьмы. — И он назвал храм, где служил якобы как раз такой иерей. — Но я просто не могу этого потерпеть, и поэтому мы с одним очень духовно сильным человеком и одной очень духовно мощной женщиной решили ему противостоять. Бороться с ним. Он стал часто болеть, не появляться в храме…

— Неужели так может быть, — закрывала лицо руками Татьяна. — Придешь в храм Божий, а там тебя — к князю тьмы! — Она хоть и была крещена в детстве, но в церковь тогда еще ходила, только чтобы о чем-нибудь попросить Николу-угодника или даже Самого Господа. «Ты что, спятила? — возмущался Снегирев. — Бог тебе Кто — завхоз, что ли?»

— Так вот, — продолжал Щуровский, — мы с ним вели борьбу не на жизнь, а на смерть. И мы его духовно побивали, но и он нам давал по мозгам. Один раз мы решили: все, пора кончать с ним. И я направился в этот храм. Но как только я вышел из метро, у меня носом хлынула кровь, да так сильно, что залила мой белый плащ. И тогда я понял, что это священник не хочет меня пускать в свою церковь. Отгоняет прочь. Я воззвал к своим боевым товарищам и попросил их помощи. Они откликнулись. Кровь остановилась. Но было поздно: когда я приблизился к храму, служба уже закончилась, и все разошлись.

Он рассказывал нам эту ужасную историю о том, как три колдуна пытались сжить со света священника, а благодать Божья его защищала от них, а ведь мы с Татьяной так и не понимали тогда подлинного смысла. Сидели, покрякивали, прицокивали:

— Да, вот какими надо быть осторожными… И как узнать — от Бога послан священник или от лукавого? Надо только к старцу обращаться, только к старцу!

Щуровский походил, походил к Снегиревым, все пытался выведать у Гены какие-то бурятские методы, но тому это было уже совсем не интересно, и он не вылезал из своей комнаты к этому мрачному человеку. И Щуровский исчез.