Паразиты сознания - Колин Уилсон

Рассвет только еще наступал, когда мы приземлились в аэропорту Бурже. Можно было приземлиться на более удобном плавучем аэродроме над Елисейскими полями, но тогда пришлось бы запрашивать разрешения на посадку, а это могло навострить репортеров. Поэтому мы предпочли взять аэротакси из Бурже в центр Парижа, и в пределах двадцати минут были уже там.

Теперь, когда нас было уже пятеро, в плане опознания мы сделались почти неуязвимы. Действуя друг у друга «на подхвате», мы сумели создать вокруг себя подобие стены, отражающей внимание любого, кто бы на нас ни посмотрел. «Видеть» нас, естественно, могли, но при этом ни в коей мере не могли различать. Способность схватывать и осмысливать идет следом за восприятием. Вспомните, как трудно иной раз бывает понять содержание читаемой книги, если мысли заняты чем-нибудь посторонним. Многие предметы, на которые мы смотрим, не фиксируются в сознании надлежащим образом, поскольку не занимают нашего внимания. Так вот, мы просто окорачивали внимание встречных, чтобы оно ненароком на нас не замкнулось — точно так кидают палку в зубы псу, чтобы тот не цапнул. Шагая парижскими улицами, мы были фактически невидимы.

Наша ставка была на неожиданность. Если паразиты за нами наблюдают, то они уж наверняка позаботятся, чтобы мы никогда не добрались до Жоржа Рибо; он окажется ими предупрежден еще за часы до нашего прихода. С другой стороны, той ночью паразитам был нанесен существенный урон, поэтому кто знает — может, они утратили свою бдительность. На это мы и уповали.

Чтобы узнать о местонахождении Рибо, достаточно было заглянуть в первую же газету: за одну ночь этот человек удостоился такой известности, какая ему раньше и не снилась. Брошенный на тротуаре номер «Пари суар» подсказал, где следует искать Рибо: в клинике «Керел» на бульваре Гаусмана, где тот лежит, пораженный каким-то необъяснимым нервным расстройством (уж мы-то знали, чем такое расстройство истолковать).

На этот раз перед нами встала необходимость применить силу, даром что все в нас было против этого. Но обходным путем проникнуть в клинику мы не могли, она была на то чересчур мала. Единственную надежду составляло то, что в связи с ранним часом (было пять утра) народа вокруг будет немного. Заспанный швейцар, сердито щурясь, выглянул из своей служебной, и в тот же миг был цепко схвачен пятью нашими умами; схвачен куда крепче и надежней, чем теми же пятью парами рук. Выпучив глаза, он оторопело на нас уставился, не в силах сообразить, что произошло. Флейшман мягким голосом его спросил: «Вы не в курсе, в какой палате лежит Рибо?» Швейцар угловато кивнул (для этого нам пришлось ослабить хватку, иначе бы он не смог выполнить даже этого движения). «Проведите нас к нему», — сказал Флейшман. Швейцар нажал кнопку, двери послушно разъехались в стороны и пропустили нас внутрь. Возникшая в ту же минуту дежурная медсестра со злой решимостью двинулась к нам. «Это еще что...?» — успела произнести она. Секунду спустя она уже услужливо показывала нам дорогу, вместе со швейцаром ступая впереди по коридору. Мы поинтересовались, почему вокруг не видно никого из репортеров. «Месье Рибо, — ответила она, — завтра в девять дает пресс-конференцию». В ней было достаточно твердости, чтобы при этом еще добавить: «Уж до этого-то срока, я думаю, вы потерпите?»

По пути нам дважды попадались ночные сиделки, но те, видя перед собой группу людей, целеустремленно шагающих по коридору, думали, очевидно, что так и нужно. Палата Рибо находилась на самом верху — особое, специально оборудованное помещение. Попасть в него можно было, только зная особый шифр. К счастью, швейцар его знал.

«А теперь, мадам, — спокойным голосом обратился к медсестре Флейшман, — мы вынуждены просить вас подождать здесь, в этой комнате перед входом, и никуда не уходить без нашего ведома. Пациенту мы не сделаем ничего дурного». Понятно, слова эти были произнесены вовсе не из-за того, что Флейшман был уверен в благополучном исходе дела; просто ему надо было как-то ее успокоить.

Входя, Райх с громким шелестом отдернул шторы, и Рибо проснулся. Вид у него был крайне болезненный, лицо небрито. Увидев, кто к нему пришел, он некоторое время смотрел в нашу сторону пустым, словно безжизненным взором. «А-а, это вы, господа. Я знал, что вы, возможно, придете».

Я заглянул ему в мозг, и увиденное привело меня в ужас. Этот мозг напоминал город, где все население перебито и заменено на солдат. Паразитов там не было, их присутствие было необязательно. Рибо капитулировал перед ними в момент паники. Они вошли к нему в мозг и завладели всеми центрами, составляющими механизм привычек. Когда последние оказались целиком подавлены, Рибо стал фактически беспомощен, поскольку теперь любой поступок, который бы он вздумал совершить по собственной воле, давался ему ценой неимоверных усилий. Большая часть жизненных процессов осуществляется у нас через механизм привычек. Мы дышим, едим, перевариваем пищу, читаем, общаемся между собой. В некоторых случаях (у актеров, например) этот механизм является результатом всего жизненного пути, полного кропотливой работы. Чем сильнее актер, тем обширнее круг привычек, на которые он опирается, так что лишь в наивысшие моменты творческого вдохновения он выходит за их рамки и творит «свободно». Разрушить сформировавшийся у человека механизм привычек еще более жестоко, чем убить на его глазах жену и детей. Это значит лишить его разом всего, что он из себя представляет; сделать жизнь для него одинаково невозможной, как если содрать с него кожу. Именно это и сделали с Рибо паразиты, проворно заменив вслед за тем прежний механизм его привычек новым. Некоторые центры были ему оставлены: дыхание, речь, манеры (ибо необходимо дать людям убедиться, что перед ними все тот же человек, и ведет себя надлежащим образом). Но некоторые привычки у Рибо были уничтожены полностью — например, привычка мыслить глубоко. А на их место был введен ряд новых комплексов. Мы, к примеру, были теперь для него «врагами» и должны были вызывать безграничную ненависть и отвращение. Эти эмоции ему вменялось считать своими собственными. Но, посмей он так или иначе от них отказаться, это повлекло бы немедленную гибель всех остальных привычек, оставленных ему в пользование. Иными словами, отдавшись во власть паразитов, Рибо остался «свободным» лишь в том смысле, что мог поддерживать в себе жизненные процессы и действовать избирательно в отведенных ему пределах. Но это было существование на их условиях: или жить только так, или не жить вообще. Он был свободен не более, чем человек, к затылку которого приставлен револьвер.

И, стоя вокруг его кровати, мы не имели вид мстителей. Мы чувствовали лишь пронзительную жалость и ужас, словно смотрели на изуродованный труп.

Действовали мы молча; вчетвером зафиксировали Рибо в лежачем положении (разумеется, при помощи телекинеза), а Флейшман в это время спешно зондировал содержимое его мозга. Удастся ли восстановить ему прежнюю структуру сознания, с уверенностью сказать было нельзя. Очень многое здесь зависело от силы и стойкости самого Рибо. Однозначно можно было утверждать одно: для этого от него потребуется невероятная выдержка, неизмеримо большая той, которую он сумел сплотить для противостояния паразитам, прежде чем те его сломили.

Времени на рассуждения не было. Наша сила убедила Рибо, что от нас опасность исходит не менее грозная, чем от паразитов. Мы все углубились в его мозговые центры, контролирующие функции моторных механизмов, и принялись изучать их устройство (тем, кто не знаком с телепатией, такое трудно объяснить. Связь с мозгом другого человека зависит от знания своеобразного «кода», представляющего собой не что иное, как волну определенной ментальной частоты. Узнав длину такой волны, можно установить и дистанционное управление). Флейшман заговорил с Рибо, кротким голосом внушая, что мы как были, так и остаемся ему друзьями и понимаем, что эта «промывка мозгов» произошла не по его, Рибо, вине. Если он нам доверится, то мы освободим его от паразитов.

Это были последние наши слова перед уходом. В сопровождении швейцара и медсестры мы сошли вниз, к выходу. Мы поблагодарили швейцара, признательность подкрепив еще и долларами (тогда они считались основной мировой валютой). Менее чем через час мы уже летели назад в Диярбакыр.

Ментальный контакт с Рибо позволял нам быть в курсе событий, происходящих в клинике с момента нашего отлета. Ни сестра, ни швейцар так толком и не поняли, как так получилось, что они позволили непрошеным гостям пройти к Рибо. Им и в голову не могло прийти, что действовали они не по своей воле. Поэтому не было «ни шума, ни пыли». Сестра, видимо, снова поднялась к Рибо и, увидев, что пациент лежит себе цел и невредим, решила никому ни о чем не докладывать.

Во время посадки в Диярбакыре Райх сказал: «Семь утра. До пресс-конференции остается два часа. Будем надеяться, что они не...» И тут Флейшман, незадолго до того взявший на себя телепатический контакт с Рибо, прервал его криком: «Все, они узнали! Атакуют всей силой...»