Изгой - Сэди Джонс

– Марш в комнату!

От ужаса у Кит подкашивались колени, и она боялась, что не дойдет до двери. Дики заправил ремень дрожащими руками. «Так положено, – уверял он себя. – Так положено». Пороть ему нравилось, и он немного стыдился своей эйфории. Зато он не потерял над собой контроль и ничего ей не повредил.

Клэр ждала в гостиной. Она знала, что за Кит можно не бояться; иногда Дики брался за палку, но никогда ничего дочери не ломал в отличие от Клэр. Детей положено воспитывать. Бить жену – позор для обоих, а вот наказать дочь, пусть и сурово, вполне нормально. Возможно, Кит пойдет на пользу. Главное, что Клэр ничего не видела.

Кит добралась до кровати и легла на живот, чтобы не касаться покрывала задней поверхностью бедер. Закрыла глаза и постаралась подумать о чем-то хорошем.

Поначалу ее одолевали тяжелые мысли. Она не сдавалась, и постепенно стали приходить образы – ясные, но как будто подернутые пеленой.

Кит представляла, что путешествует на Северный полюс, из одного лагеря в другой, и ей нужно гнать собак, чтобы оказаться под крышей до ночи. В своих фантазиях она куталась в меха и слышала свист саней, несущихся по жесткому снегу. Над ней простиралось огромное черное небо, усеянное звездами.

Глава седьмая

Апрель 1955 года

Воскресенье выдалось вполне обычным. Безнадежным, полным ненависти, бессмысленным. Каждый играл свою роль в непонятном Льюису спектакле, в котором он не желал участвовать. Однако беды ничто не предвещало.

Погода стояла теплая, в церкви витал аромат свежих цветов, а платья и шляпы были по-весеннему яркими.

Прихожане уже пропели гимн и прочли молитву, и теперь викарий произносил проповедь, которую прерывали только шуршание юбок и скрип туфель.

Льюис разглядывал своих сверстников и думал о том, какие они еще дети: растут в окружении мам и сестер, ходят друг к другу в гости, играют, радуются, живут по простым и понятным правилам. И никто не может влезть в его шкуру. Да они ничего не знают о жизни, переживают из-за каких-то мелочей, вроде оценок за контрольные и крикета. Льюис был исключен из этого круга. Он уже и не помнил, когда разучился жить, как все. Ему казалось, что у каждого сидящего в церкви в груди на месте сердца зияет огромная черная дыра с рваными краями.

После службы они были приглашены на обед, кажется, к Джонсонам. Льюис обещал отцу пойти, но сейчас страдал от привычного похмелья, которое про себя называл церковным. В душе нарастал гнев, который все труднее становилось сдерживать. Льюис предпочел бы затаиться и молчать; в последнее время он все чаще причинял боль или себе, или другим. Данное отцу обещание многое для него значило, хоть Гилберт и считал иначе. Льюис сидел, стараясь притвориться невидимкой и держать себя в руках, только ради отца; каждый раз он из кожи вон лез, чтобы его не подвести, и каждый раз подводил.

Викарий умолк. Люди начали вставать со своих мест, и Льюис тоже встал. К двери продвигались медленно; никто не позволял себе толкаться, даже если очень хотелось.

Пройдя мимо викария, стоящего на пороге, люди начинали разговаривать. Льюис еще не до конца освободился от церковного оцепенения и смотрел себе под ноги, как вдруг кто-то позвал его по имени. Мальчик поднял голову и увидел Дики Кармайкла.

– Ну что, Льюис, у Джонсонов будешь вести себя прилично?

Дики кричал издалека, и на него стали оглядываться. Сунув руки в карманы, Дики ждал ответа. Льюис, изнемогающий от всеобщего внимания, не сказал ни слова.

– Дики… – вступился Гилберт.

– Постой, Гилберт! Дэвид? – Дэвид Джонсон обернулся на зов. – Это твоя вечеринка – ты рад принимать у себя этого мальчишку?

Льюис не расслышал ответ Дэвида, потом заговорил кто-то еще, но Дики настойчиво кашлянул, требуя внимания.

– Смотри мне, Льюис, мы за тобой наблюдаем. Я говорил с викарием, и он того же мнения. Лучше, если ты будешь знать, как к тебе относятся.

Викарий уже вернулся в церковь и не мог подтвердить или опровергнуть его слова.

Дики выразительно посмотрел на Льюиса и обернулся к Клэр.

– Пора идти.

Он взял ее за руку и подтолкнул вперед, как будто прокладывая себе дорогу в толпе. Тэмзин и Кит пошли следом. Люди стали расходиться. Послышался смех, и вскоре все вернулись к обычным разговорам. Гилберт, Элис и Льюис не двигались с места.

Элис издала нервный смешок:

– Я никуда не пойду.

– Пойдешь.

– Нет, Гилберт. С ним не пойду. Ты сам слышал, его не хотят видеть.

Казалось, они и забыли, что Льюис рядом.

Гилберт был непреклонен.

– А ты слышала, что сказал Дэвид. Мы все – желанные гости. Напрасно Дики вообще полез – пожалуй, я с ним поговорю, – но худшее, что мы можем сделать, – это не явиться. Как я потом буду смотреть ему в глаза? Что мы скажем Дэвиду и Хилари?

– Гилберт…

– Нет, Элис. Если я не боюсь, то и ты справишься.

Он протянул ей ладонь, и они зашагали к дороге, взявшись за руки. Льюис пошел следом.

Дома Элис заново накрасилась, Гилберт и Льюис ждали в холле. Наконец они сели в машину и поехали к Джонсонам.

Погода поменялась. Холодный ветер гнал огромные тучи, затянувшие тенью землю. Во время оттепели коктейли подавали на террасе, однако непогода вынудила уйти в дом. Гости толпились в гостиной у камина.

Элис и Гилберт стояли плечом к плечу. Элис ежилась от холода, Гилберт смотрел перед собой ничего не выражающим взглядом. Не в силах видеть, как из-за него родителей вежливо обходят стороной, Льюис вышел в холл.

Джонсоны жили в эдвардианском доме, с квадратными залами и голыми стенами. Лестница в оливково-зеленом холле вела на обшарпанную площадку. Из гостиной послышались удивленные возгласы, и, выглянув в окно, Льюис увидел снег. Пока люди в гостиной громко восторгались снегопадом в апреле, Льюис выскользнул из дома через переднюю дверь.

На улице потемнело, как при грозе. Льюис стал смотреть в небо.

Кит стояла у стены и видела, как Льюис отошел от двери, сунул руки в карманы и задрал голову. Она тоже смотрела вверх, приветствуя снег. Обернувшись, Льюис заметил, что не один.

Ветер унялся, стало тихо и спокойно. Кроме них, у дома никого не было.

Кит подошла на несколько шагов ближе и улыбнулась. Льюис улыбнулся в ответ, и они стали вместе смотреть в небо. Поначалу падали редкие крупные хлопья, постепенно их становилось больше и