Гней Гилденхом Артур Грин - Александр Борянский

А за час до захода солнца наблюдатель морской башни сообщил о появлении корабля. Флаг на корме был синий с золотой полосой.

12 апвэйна 311 года. Торжественная дата заключения освященного союза между двумя народами.

До полнолуния сорок восемь дней. Я стою на ветру, который сегодня дует с запада, и ожидаю выхода процессии из глубин внутреннего города. «Цветок Ириса» пришел как раз вовремя, еще немного — и море покроется льдом, отдельные льдины уже заплывают с севера.

Гримы, гриффины, простые хнумы глядят на меня, как на ожившую судьбу народа дварров. А я ловлю последние торны, прощаясь с горами. В прозрачном воздухе, странно освещаемые солнечным светом, горы невероятно красивы. Вечный художник прекрасно оттенил их изрезанные контуры, и северное небо, оно специально создано, чтобы соприкасаться с вершинами. Я привык к ним и перестал замечать. Часть замка, стихия хнумов, пять долей Луны — нависающая скала вместо флага. Но сейчас, перед новой дорогой, перед расставанием склоны, и пики, и скалы, и даже скучная каменная равнина, каждое утро встречавшая меня за узким окном третьего яруса башни, все проснулось, ожило, разбудило мои чувства, мое зрение, все засверкало яркими истинными красками. Я почуял запах полнолуния, привкус обновления, признаки скорого переворота в душе и как следствие…

В молчании хнумов появились новые нотки. Надо же, я все-таки научился участвовать в их молчании.

Лайк появился первым в окружении четырех избранных хранителей. За ним важно выступали старцы первого круга. Далее — гриффина Раамэ, старцы второго круга и хранители, выстроившиеся в две линии. Еще недавно подобное шествие не показалось бы мне величественным. Действительно, даже в провинциальнейшем Златограде в праздничный день комендант Луций выглядел куда наряднее. Но теперь я понимал исключительность выхода старцев: они собрались все, они оставили свои мольбы к Единому, и в их одновременном появлении под солнцем было больше торжественности, нежели в обилии золотых украшений и изысканных дорогих одежд.

Лайк поднял руки над головой, в них что-то блеснуло. Кажется, он обратился к хнумам, но я не мог расслышать его слов. Я взглянул направо. Эргэнэ стояла совсем близко. Хорошо, что она тоже здесь в момент… Да, пожалуй в момент моего триумфа!

Именно я повезу грамоту в Храм Оракула и четыре избранных хранителя будут сопровождать меня.

Дварры не впустили в город ни единого селентинца. Лайк говорил с посланцем Короля из морской башни, и целый летучий отряд во главе с гриффиной Раамэ спустился к шлюпке, чтобы принять королевскую грамоту. Союз должен быть освящен с обеих сторон. Странно, я почему-то считал, что хнумы не верят в истинность Оракула.

Лайк будет ждать меня в Темном Аметисте.

Ночью он, улыбнувшись, протянул мне оставшийся мешочек. Я совсем забыл о нем. Золотые плиты у ног золотого Единого исключали слово «цена», и я забыл о деньгах в царстве камня. «Возьми! — сказал Лайк. — На корабле платить не надо. Именем Короля. Оракулу оставишь половину. Десять синих за союз, остальное на Лайка Александра. Половину заберешь. Носи вот так. Храни. Знай: я тебя жду.»

«Я вернусь!» — сказал я.

Я поймал себя на том, что губы мои прошептали:

— Я вернусь…

Процессия приближалась.

Лайк снова поднял руки над головой и теперь я увидел. Хнумы не знали бумаги и не умели писать. Но почти все они, даже лучшие из хранителей, умели гравировать по металлу.

Союзный договор был начертан на золоте. С одной стороны пластина отсвечивала синим, с другой ярко-рыжим, цветом светлой лолы. Синее и коричневое золото были слиты вместе. Достойное подношение Оракулу!

И вновь Лайк поднял тяжелую грамоту. Дабы народ мог видеть. Дабы каждый полюбовался единством с людьми моря. Новая молодость — дваррам. Новая судьба вымирающему племени. И вновь солнце, соприкоснувшись с разноцветным драгоценным металлом, перемешало оттенки…

Я не сразу понял, что произошло.

Только старец Аметиста отшатнулся и старец Рубина, как это ни невероятно, не сумел сдержать крика.

Предчувствие звука не успело предупредить об опасности, и молния прозвучала слишком внезапно. Взвыла — и тут же умолкла.

Оборвавшись тишиной в моем сознании.

А потом я увидел падающего Лайка и услышал рокочущий, разрывающий пространство громовой голос — с небес, с вершин гор:

— ДВАРРРРРЫ!!!

— Дварры!!! — раздался над миром низкий грозный звук, и следом какой-то из старцев второго круга возопил неестественным, каркающим криком, так, словно впервые после длительной немоты ему удалось издать членораздельный звук:

— Убейте чужеземца!

Над Лайком дважды подняли и опустили посох, а потом я увидел его голову, подброшенную и пойманную на острие.

Я не успел, я даже сделать шаг не успел!

— Будьте верны!.. — вскричал кто-то, и гром в небе продолжил:

— ЕДИНОМУ!!!

Я хотел ринуться туда, в гущу старцев, ворваться, отомстить и обязательно, непременно погибнуть, но я вспомнил: «Цветок Ириса», ожидающий дружеского посольства. Шлюпка, наверное, уже спущена, посланец Короля говорил с Лайком, и никто из них, ни один из тех, кто на корабле, не уйдет, потому что никто не знает, что надо попытаться уйти.

И я побежал.

Все выходы из замка были для меня закрыты, я никогда бы не выбрался из чрева горы, я запутался бы в бесконечных узких извилистых коридорах, где наверняка храниться про запас возможность десятки раз перехватить беглеца. У меня был исключительный и последний шанс — грифон Эргэнэ. Один-единственный небоевой грифон.

Я бежал в угол грифонов, в тот, что недавно отстоял Лайк, а за мной неслись гримы, простые хнумы, хнумы-хранители, гриффины, кто знает, может быть, даже старцы. Я не мог позволить себе оглянуться.

Грима Эргэнэ не остановила меня, она еще ни о чем не знала. Я успел открыть вольер и первым взмахом перерубил толстый привязной ремень. Вторым взмахом отделив кусок ремня, я кое-как накинул его на шею грифону.

Погоня была в десяти свордах, когда я прыгнул на спину и проговорил как можно спокойнее:

— Во имя Отца!

— Эргэнэ!!! — раздался вопль.

Она звала не меня, она звала его, своего любимца, свое оружие, свое призвание. Отныне я для нее был врагом.

Мои и Лайка полеты испортили молодого грифона. Иначе он никогда бы не взлетел, услыхав свое имя. Но я повторил:

— Во имя Отца!

Мы оторвались от земли.

Я обязан был разбиться, я ни разу не поднимался выше стен и тем более не выбирался за пределы замка. Я лишь догадывался о половине команд, но грифон Эргэнэ, казалось, сам знал, что ему делать. Он шел в сторону моря.