Мир иной (сборник) - Андрей Столяров

Гримальд встревожен:

– Не знаю, что они там задумали, но мне кажется, вам лучше уйти. Хотите, я дам охрану? Мы чрезвычайно вам благодарны за то, что вы отдали нашему брату последний долг, и мы никогда не простим себе, если с вами что-то случится.

На поясе у него висит меч.

Кольцо власти, украшенное смарагдом, струит темный блеск.

Квинта внезапно спрашивает:

– Скажи, Гримальд, а правда, что вы уничтожили всех гномов? Всех до единого, не оставили никого?..

Лицо Гримальда бесстрастно. Холодно взирают на нас синие, как у всех эльфов, глаза.

– Мы не хотим оставлять пятую колонну у себя за спиной. Мы не хотим, чтобы гусанос с их помощью проложили дорогу в наш новый мир.

Он машет рукой. Тотчас возле нас вырастает молоденький эльф и в знак повиновения склоняет голову.

– Выведешь их за стену.

– Да, мессир…

– Если потребуется – умрешь раньше них.

Я замечаю, что хотя костер еще не погас, но толпа, собравшаяся на церемонию, заметно редеет. Группами по два – по три человека граждане спешат разойтись.

– Прошу вас. У нас мало времени, – нетерпеливо говорит эльф.

Мы проходим мимо домов, сделанных из оплавленного стекла, сворачиваем под арку, которую украшает вычурный многогранный фонарь, пересекаем один крытый дворик, затем другой и наконец оказываемся у стены, опоясывающей квартал.

Только тут до меня доходит, что больше мы никогда не увидимся. Я, скорее всего, уже не смогу вернуться сюда. Я стремительно оборачиваюсь, но поздно: вокруг лишь стекло, лишь забвение, лишь покой, лишь переливчатые, размытые отражения.

– Конец сказки, – говорит Квинта. – Пробило полночь, принцесса вновь становится Золушкой. Карета превращается в тыкву, кони – в мышей, добрая фея никогда не придет…

Глаза у нее смертельно сухи. Голос безжизненный – как будто испарения звука. Эльф между тем достает из плаща световой карандаш и быстро чертит им на стене загадочный иероглиф. Переплетения его тут же вспыхивают – часть стены словно тает, образуя овальную дверь.

За ней – звездная пустота.

Эльф склоняется:

– Дальше вас ждет собственный путь…

Я все-таки еще раз оборачиваюсь. Светлый купол Ротонды колеблется и бесшумно проваливается внутрь себя. Медленно вздымается вместо него облако пыли. Колеблются также окружающие дома, крыши их превращаются в серый волнистый туман. Обрывается граненый фонарь под аркой. Сыпется облицовка, покрывается трещинами тротуар.

Эльфы и в самом деле уходят.

Костер, впрочем, еще горит. Еще подрагивает, как бутон, черный кончик огня.

Или он будет теперь гореть всегда?

И еще – будто перья, плавают в воздухе призрачные загадочные аккорды прощания…

Прежде всего я оцениваю ситуацию. Мы находимся на самом краю города, там, где ни настоящих домов, ни даже мостовой еще нет, а есть только их очертания – грубые желтые линии, обозначающие будущую застройку.

Мы здесь как на ладони.

Тем более что метрах в трехстах или четырехстах от нас, если, конечно, здесь применимы традиционные земные масштабы, расположено нечто вроде средневековой фортеции, представляющей собой низкое бетонное укрепление с бойницами во все стороны. Насколько я знаю, гусанос возвели три таких форта, правильным треугольником охватывающие периметр города. В одном из фортов стоит пушка, снятая с «Мальчика», два других вооружены громадными самострелами, мечущими железные копья. Более современная техника им пока не дается.

Форты предназначены для защиты от вторжений извне. Аль классифицировал монстра как вирус, способный разрушить всю нуклеарную часть программы. Причем самое интересное, по его мнению, это, конечно, источник: если вирус сознательно сконструирован, значит, мы находимся на пороге войны – мы здесь не первые, мы не всевластные демиурги, существует по крайней мере еще один мир, надежно скрытый от нас, более совершенный, более продвинутый в смысле технологической зрелости. Главное, он настроен враждебно по отношению к нам. Наши шансы при столкновении, по-видимому, невелики. Правда, Аль, подумав, тут же добавил, что гораздо хуже, если вирус на самом деле не есть порождение человеческого ума, не есть вполне объяснимый, хотя, разумеется, и опасный, конфликт между людьми, а спонтанная реакция виртуала на нашу экспансию. Возможно, здесь ситуация такая же, как с освоением космоса. Первый шаг, первое продвижение в новое измерение всегда дается легко: нужна только определенная смелость. А вот потом трудности возрастают по экспоненте: в конце концов наступает момент, когда они оказываются непреодолимыми. Тогда экспансия останавливается. Человек начинает топтаться перед чертой, которую ему не переступить. Вот что хуже всего. С людьми мы еще как-то можем договориться, а со Вселенной – нет.

– Кстати, гусанос все делают правильно: ставят антивирусные брандмауэры, создают аналог системы сканирования. На некоторое время это, вероятно, поможет. Правда, потом им все равно придется выстраивать глубоко эшелонированную оборону: наращивать слой за слоем, возводить контрфорсы. И в один прекрасный момент вдруг выяснится, что система защиты поглощает все средства, которые у них есть, все ресурсы, весь оперативный резерв, а на продвижение в виртуал сил уже не хватает. К тому же они, вероятно, зациклились на активных вирусах – на тех, что, встраиваясь в программу, приобретают очевидные визуальные формы, то есть на разных там монстрах, на гремлинах, легко идентифицируемых в пейзаже. А ведь существуют, по-видимому, еще и вирусы пассивного действия: трещинки в стенах домов, плесень, сбои коммуникаций. Со временем количество их начнет нарастать. Хотя возможно, что это уже не вирусы, а информационная энтропия.

Аль полагает, что это фундаментальный вопрос. Он проблематизируется каждый раз, когда человек осваивает новое физическое пространство. Мир нам открыт, но и мы открыты миру со всех сторон – всем его флуктуациям, всему «злу», которое в нем существует.

Впрочем, это уже метафоры. А сейчас меня беспокоит то, что от взгляда из пустоты мы действительно ничем не укрыты. Если в форте в настоящий момент есть наблюдатели, то они нас, конечно, уже засекли.

Поэтому я пригибаю Квинту к земле, и мы точно мыши перебегаем по заштрихованной полосе к ближайшим строениям – сворачиваем в первый же переулок, стремительно проскакиваем его, еще раз сворачиваем, и наконец под ногами у нас – брусчатая твердь.

Теперь от смотровых бойниц форта нас надежно заслоняют дома.

Можно перевести дух.

Квинта немедленно этим пользуется.

– Три секунды… – задыхаясь, бормочет она. – Подожди… Всего три секундочки… Я – сейчас…

Она как птенец хватает ртом воздух. Видно, что этот наш сумасшедший рывок выжал ее целиком.

У нее даже тускнеют глаза.

– И прости за то, что вытащила тебя сюда… Если бы не я, ты бы, наверное, не пришел…

Никогда у нее не было такого жалкого голоса. Я отмахиваюсь, поскольку пытаюсь тем временем связаться по персональной линии с Алем. Линия, однако, молчит. И точно так же молчат Платоша, Мальвина, Кэп, Алиса, Чубакка… Мы, видимо, остались одни. В отчаянии я вызываю Лешего, и тот неожиданно откликается – торопливым шелестом в ухе.

– Внимание! Все коммуникаты прослушиваются!.. Подчеркиваю – каждый выход на связь означает, что ты обнаруживаешь себя… Патрули, кстати, уже разворачиваются… Не вызывай меня больше – я спрыгиваю насовсем… Протяни ладонь, быстро – сбрасываю тебе карту…

И действительно, поверх пальцев, которые я поднимаю к лицу, вспыхивает схематическое изображение города: мигает зеленая точка, показывающая, где мы находимся, а остальное пространство испещрено сыпью желтых и багровых огней.

Ближайшие из них останавливаются, точно принюхиваясь, потом торопливо помаргивают и начинают сползаться, охватывая этот район.

– Учти, покемоны тоже опасны, – говорит Леший. – Не пытайся сражаться, лучше обойти стороной… Все, меня больше нет…

На линии раздается щелчок.

Теперь мы и в самом деле одни.

Несколько драгоценных мгновений я изучаю карту. То, что я вижу на ней, меня как-то не вдохновляет. Ярко-багровые точки, обозначающие патрули, не давая ни малейшей надежды, перекрывают все выходы в центр.

Ни ко мне, ни тем более до квартиры Квинты нам не дойти.

Разве что – биться насмерть, не имея никакой возможности победить.

Остается единственный путь.

Я вытаскиваю из ножен эльфийский меч и блестящим клинком, по которому стекает туман, взрезаю брусчатку тремя неровными линиями. А потом просовываю лезвие в поперечину и всем телом наваливаюсь на него, как на рычаг.

Целый пласт мостовой, будто люк, послушно приподнимается.

Под ним – черная пустота.

– Спускаемся, – говорю я.