Незримый клинок - Роберт Сальваторе

– Да, я ведь даже не понял, что это была она, – кивнув, сказал Вульфгар. – Это была одна из самых жутких прислужниц Эррту, она искушала меня, разрушала мою волю, оставляя после ухода не раны и ожоги, а тяжесть вины и чувство, что я сдался. Я хотел сопротивляться… Я…

– Довольно, друг мой, – тихо сказал Дзирт. – Ты взваливаешь на себя не свою вину. Дело не в тебе, это все бесконечная жестокость Эррту.

– Нет, и во мне тоже, – отозвался поникший Вульфгар. – И этот груз становится все больше с каждым новым проявлением слабости.

– Мы поговорим с Бренором, – заверил его Дзирт. – Мы должны извлечь урок из этого происшествия.

– Можешь говорить Бренору, что тебе угодно, – сказал варвар неожиданно ледяным голосом. – Потому что меня при этом не будет.

– Ты вернешься к своему народу? – спросил Дзирт, хотя чувствовал, что варвар не собирается этого делать.

– Я пойду по той дороге, что выберу сам, – ответил Вульфгар. – Один.

– Когда-то я тоже так развлекался.

– Развлекался? – недоуменно переспросил великан. – Да я в жизни не был серьезнее. А теперь возвращайся к ним, ты для них свой. Когда будешь вспоминать обо мне, вспоминай, каким я был раньше, вспоминай того, кто никогда не причинил бы боли Кэтти-бри.

Дзирт хотел что-нибудь сказать, но передумал и стоял молча, глядя на совершенно подавленного друга. Ему нечем было утешить Вульфгара. Хотелось верить, что сообща им удалось бы урезонить варвара, но уверенности в этом у него не было. Может, Вульфгар вновь бросится на Кэтти-бри или на кого-либо из них? А может, его возвращение вызовет настоящую схватку между ним и Бренором? А Кэтти-бри, защищая отца, всадит прямо в грудь варвару свой смертоносный меч Хазид'хи… На первый взгляд опасения казались совершенно нелепыми, ведь Вульфгар был их другом, но Дзирт, пристально наблюдая за варваром в последние дни, не мог полностью исключить вероятность любого исхода.

При этом собственные предчувствия и ощущения убеждали Дзирта в худшем. Ведь он ничуть не удивился, увидев избитую Кэтти-бри.

Вульфгар повернулся, и Дзирт машинально ухватил его за локоть.

Варвар отбросил его руку.

– Прощай, Дзирт До'Урден, – прочувствованно произнес он, и эти слова многое сказали Дзирту. Он почувствовал, что Вульфгару страшно хочется вернуться вместе с ним в лагерь, хочется, чтобы все снова было как прежде: старые друзья путешествуют в поисках приключений. Но в этих словах, произнесенных твердым голосом, так спокойно и решительно, Дзирт явственно услышал, что решение варвара бесповоротно. Он не смог бы остановить Вульфгара, разве что подрезал бы ему саблей сухожилия. И в глубине души Дзирт понял, что ему не следует останавливать друга.

– Найди себя, – сказал он. – Найди и возвращайся к нам.

– Может быть, – ответил Вульфгар и, не оглядываясь, пошел прочь.

Возвращение к повозке и друзьям показалось Дзирту До'Урдену самым долгим путешествием за всю его жизнь.

Часть II. Опасные тропы

У каждого из нас свой путь. Эта мысль кажется такой простой и очевидной, но человеческие взаимоотношения нередко складываются так, что мы отказываемся от своих заветных чувств и желаний во имя других людей и зачастую далеко уходим от своего пути.

Но все же если мы хотим быть по-настоящему счастливы, то должны следовать зову своего сердца и в одиночку найти собственный путь. Я осознал эту истину, когда покинул Мензоберранзан, и убедился в правильности своего пути, когда попал в Долину Ледяного Ветра и нашел там прекрасных друзей. Но после последней жестокой битвы в Мифрил Халле, когда на дворфов обрушилась, похоже, половина населения Мензоберранзана, я понял, что мой путь ведет в другие земли, что нужно отправляться в путешествие, где взору откроются новые горизонты. И Кэтти-бри почувствовала то же самое, а поскольку ее желание оказалось созвучным моему, но при этом глубоко личным, я с радостью согласился быть ее спутником.

У каждого из нас свой путь, я с болью осознал это тем утром в горах, когда Вульфгар решил расстаться с нами. Как мне хотелось остановить его! Как хотелось умолить его остаться, а если не получится, избить до бесчувствия и притащить обратно в лагерь! Когда мы расстались, я ощутил в сердце такую же пустоту, как тогда, когда узнал о его гибели в пасти йоклол.

А потом, когда я возвращался в лагерь, боль потери в моей душе заглушило чувство вины. Может, я с такой легкостью отпустил Вульфгара из-за тех отношений, что связывали его и Кэтти-бри? Может, какой-то частью своего существа я воспринимал возвращение своего друга как помеху тем чувствам, что зародились между мной и ею за время, прошедшее после того, как мы вместе ушли из Мифрил Халла?

Но когда я вернулся к своим спутникам, ощущение вины уже развеялось. У меня была своя дорога, у Вульфгара – своя, так пусть и Кэтти-бри найдет свою. Со мной ли, с Вульфгаром, кто знает? Но какой бы путь она ни избрала, я не стану пытаться изменить ее выбор таким способом. И я отпустил Вульфгара не ради какой-то личной выгоды. Но на душе у меня действительно было тяжело. Я отпустил друга без возражений, потому что понимал, что ни я, ни другие не смогут сделать ничего, чтобы исцелить его раны. Мне нечего было сказать ему в утешение. И хоть Кэтти-бри удалось пробиться к нему, Вульфгар, ударив ее, все разрушил.

Отчасти Вульфгара гнал от нас страх. Он считал, что не сможет совладать с чудовищами в своей душе и, находясь во власти страшных воспоминаний, может и в самом деле ранить кого-нибудь из пас. Но главное – ему было стыдно. Как он сможет взглянуть в глаза Бренору после того, как ударил Кэтти-бри? Как он сможет посмотреть в лицо ей? Какие тут возможны слова извинения, если все могло повториться вновь, и он сам это знал? Но и без этого вопиющего происшествия Вульфгар чувствовал себя слабым, поскольку образы, оставшиеся после пребывания у Эррту, имели столь большую власть над его душой. Ведь если рассуждать здраво, это были всего лишь воспоминания, нечто совершенно неуловимое, и они не должны были до такой степени поработить сильного мужчину. Но в том прямолинейном и материалистичном восприятии мира, к которому привык варвар, быть порабощенным какими-то воспоминаниями означало непростительную слабость. В его культуре проиграть бой не считается зазорным, зато бежать с поля битвы – это глубочайший позор. Соответственно, неспособность победить громадное чудище вполне понятна и простительна, но неспособность сопротивляться чему-то неосязаемому, вроде воспоминания, равняется трусости.

Надеюсь, он поймет, что это не так. Он поймет, что не должен испытывать стыд за свое бессилие в борьбе с неотступными ужасами и искушениями Абисса. И потом, когда он сбросит с себя тяжкий груз позора, то найдет способ победить страхи и чувство вины за то, что поддался искушениям. И тогда он возвратится в Долину Ледяного Ветра, к тем, кто любит его и будет рад его возвращению.