Калужский вариант - Александр Ильич Левиков

А вскоре доктор технических наук Бакуль справлял свой 60-летний юбилей, и редколлегия журнала «Машиностроитель» отправила Данилова вручить ему приветственный адрес.

Бакуль сидел в своем огромном кабинете. На лацкане его пиджака сияла новенькая Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. После официального поздравления с днем рождения Данилов выложил перед ним свое изобретение. Им заинтересовались и Бакуль, и все присутствующие. Здесь не было дилетантов, здесь все были специалисты и понимали, что это такое.

— Где-нибудь описана технология изготовления ваших колец? — спросил Бакуль.

— Вот в этой книжке, — сказал Данилов и протянул ему второе издание своей книги.

— Вот что, — сказал Бакуль, — обращаясь к главному инженеру опытного завода, — сегодня вы покажете Данилову возможности нашего завода для изготовления таких инструментов по его методу. А завтра в одиннадцать часов соберем ученый совет института, чтобы обсудить это изобретение.

Он попросил Данилова оставить несколько колец для республиканской выставки и добавил: «Если можно, подарите мне вашу книгу...»

Так Эйнштейн помог рабочему убедить профессора!

— А позже с Бакулем вы встречались? — спрашиваю Данилова.

— Знаете, поехал я к нему и попал на похороны... Вот такая печальная история... Ужасная командировка была. Хотел поговорить, а оказался у гроба. Он в последнее время уже не был директором, болел, но работал в институте, и все со своими вопросами к Бакулю шли по-прежнему. Получалось там вроде двоевластия. Жаль Бакуля, такой дядька был хороший! Вся его карьера оказалась недолгой. В 1961 году он чуть ли не в деревенской кузнице делал алмазы. Никто не верил в это дело. Понимаете? Академик Верещагин обосновал теоретически возможность синтеза алмазов, а Бакуль сделал. Ну, может, не в деревенской, вроде того. Он твердыми сплавами занимался официально, а сам с группой энтузиастов колдовал над алмазами. И вот рядом с ними был заводик «Спорт», на Куреневке, тогда окраине Киева. При заводике — кузница. Ну, Бакуль там договорился с дирекцией завода, начал в кузне опыты делать. И сотворил две тысячи каратов. Первые искусственные алмазы в СССР! Он положил их в портфель и прямо с портфелем — в Москву, на партийный съезд...

Помолчали. Борис Федорович любил этого человека...

Потом немного еще о разных новостях поговорили: где он бывал, где я — с год не виделись. Я упомянул о Калуге...

— Слышал, читал. — Данилов погладил ладошкой усы. — Хотите знать, что я думаю об этом?

Я хотел доверительного разговора. Для Чернова и Федулова с КТЗ я все-таки приезжий корреспондент из Москвы. Знаю, что были они откровенны, но есть грань между разговором «для печати» и «не для печати».

— Я считаю: хорошо! Для всех цехов бригадная форма хороша, кроме инструментального.

— Потому что сам инструментальщик? А заготовитель скажет: для всех, кроме заготовительного...

— Не-е, оставьте. Инструментальщики — особая профессия. Тут скопом не пойдет. В прочих цехах — безусловно положительное дело. Стоящая затея. В бригаде друг за другом смотрят. Как у них в Калуге насчет пьянства?

— Если турбинистов имеете в виду, они с этим покончили.

— Очень хорошо! А то частенько вижу на заводах: стыд и срам, даже в цеху валяются у станка. Что делать? В аптечке раньше был йод, теперь нашатырный спирт ввели, потому что без нашатыря иной уже не выйдет с завода. Калужский метод, может, таких перевоспитает? Оно похоже: как будешь пить, если у вас общий заработок на бригаду? Кто тебя станет терпеть? Это мне нравится. И опять же взаимозаменяемость полная. Наверняка так! Без этого не проживешь — вдруг кто не вышел? Заработок-то общий. Там должно быть: умри, а выполни. Наверняка они действуют как команда. Прекрасно. Но вот как они относятся к изобретателям?

Даниловский пунктик!

— Пунктик, да, — соглашается Данилов, заглядывая в какие-то бумажки. Оказывается, записал заранее вопросы — те, что следует мне задать. Вот так так! Кто у кого берет интервью? Кошусь на его значок журналиста. — Пунктик! — продолжает раскручивать мысль Борис Федорович. — И там кое у кого, наверное, тоже есть этот пунктик. Должен быть! Наш брат изобретатель — везде. И это ведь мешает общей работе?! Бригаде-то мешает?! Особенно если изобретение имеет межцеховое значение. А коли оно отраслевое или, еще хуже, общесоюзное? Как сочетает изобретатель свои «завихрения» с интересами бригады?

— Поеду в Калугу и задам ваши вопросы. Согласны?

— Задайте. Изобретатель, я думаю, катастрофа для бригады.

— А может, они скажут: пускай изобретает в нерабочее время?

Расхохотался:

— Фантазия! У него нет выходных, нет свободного времени. Он изобретает даже ночью, во сне. Сказать о том, в какое время придумал, сам не может. Пришла идея на работе — должен все бросить и ее развить, иначе не будет изобретения. Не понимаю, как бригаде быть с изобретателем. Он на какое-то время должен от них отключаться, а заработок-то общий! Конфликт должен быть. Пожалуй, даже острее, чем при индивидуальной сдельщине. Будет делать свое, ему скажут: что ты, Вася? А общий заработок как делить?

— Есть коэффициент трудового участия...

— Знаю, знаю. А все же порасспросите! И насчет мастера поинтересуйтесь у калужан непременно.

— А это зачем? Не понял.

— Мастер не нужен им. Мне это, кстати, нравится. Но, очевидно, мастер у них все-таки есть. Положен по штатному расписанию. Как его используют? Работу он не распределяет, наряды не выписывает. Спрашивается, что он делает?

— Занимается улучшением организации труда...

— Ну, это, извините, общие слова. А что конкретно делает? «Организация труда» — схоластика, — улыбается Борис Федорович, давая понять, что он имеет в виду «организацию» в моей реплике, а не вообще на производстве. — Что мастер делает?

— Вот пристали... Поеду туда и задам им этот вопрос тоже.

— Задайте! На кой черт им мастер? Все там делает бригадир. При этой системе мастера — долой, надо идти дальше!

Я не был уверен в этом. В словах Данилова, казалось мне, заключен максимализм, который, дай ему волю, может и навредить хорошему делу. Кто-то услышит, зацепится: ага, вот куда ниточка ведет! На мастера уже замахиваются! Не пущать, прикрыть, пока не поздно! И начнется... Почему Прусс, такой дальновидный, оставил мастера? Только ли потому, что не в силах был поломать существующее штатное расписание? Или не хотел лезть на рожон, слишком уж резко рушить традиции и навлекать на себя гнев консервативно настроенных людей? Возможен и другой вариант: