Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов

— В Южную Африку?

— Да, в Южную Африку, а ты что, против? По-моему, так даже лучше, или вы слишком благородные для Южной Африки? Там каждый белый сразу получает «джоб», там работы навалом. Они ищут людей, ведь нельзя же на сложные работы брать негров. У них там негры еще глупее и ленивее, чем в Штатах.

— А это ты откуда знаешь?

— Ну есть у меня источники.

— Никак у тебя и там есть двоюродный брат?

— Уймись, скажи лучше, что здесь написано.

— Здесь написано: имя и фамилия, не грех бы тебе и запомнить, об этом часто спрашивают.

У ворот лагеря — молодой человек.

— Добрый день, меня звать Руджиеро. Я уговорился о встрече с господином директором.

— Прямо — до главного входа, а там — налево.

— Спасибо.

Покуда молодой человек идет по дороге, вахтер замечает, что на плече у того болтается камера.

— Войдите.

— Добрый день. Я Луиджи Руджиеро, редактор полосы в «La Cronaca».

— Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— На какую тему?

— О требованиях забастовщиков.

— Каких таких забастовщиков?

— Забастовка, которую беженцы проводят в вашем лагере, господин директор.

— Так они ж нигде не работают, как же они могут бастовать?

— Я имею в виду голодовку, господин директор. Может, вы станете возражать? Имейте в виду, нам кое-что известно.

— От кого у вас информация?

— Вы готовы со мной разговаривать или нет? Я ведь могу и написать, что директору лагеря Пельферино ничего не известно ни о какой голодовке. Посмотрим, что получится, когда весь город начнет об этом судачить.

— Пожалуйста, прикройте за собой дверь. И сядьте, пожалуйста, сядьте. Итак, что вы желаете узнать?

Луиджи Руджиеро быстро царапает что-то в своем блокноте. Разговор с директором: группа скандалистов из Восточной Европы, по большей части — бывшие уголовники, более конкретные сведения невозможны. Со вчерашнего дня начали бессрочную голодовку. Их требования: улучшить питание, организовать языковые курсы, досуг. Наглость. Средства выделяются очень скупо. Увеличение расходов невозможно. И вообще все не так страшно. Через день-два все кончится. В лагере — недовольство. Ожидали от Запада большего. Беседы с голодающими исключаются. Нужны люди, которые говорят по-румынски, чешски или болгарски.

На газоне перед главным зданием сидит группа мужчин. Мимо пробегают дети. Громкие разговоры. Отличное настроение. На траве мужчины написали две буквы: L и I.

После обеда репортер возвращается с доктором славистики. Луиджи Руджиеро строчит. Беседа с Константином Р. — одним из вожаков. По-русски, с переводчиком. Верховный комиссариат ООН выделяет лагерю по 10 долларов (надо проверить) на человеко-день. А что остается, то забирает себе администрация. Следовательно, чем больше беженцев, тем больше денег. Беженцев задерживают в лагере дольше, чем нужно. Есть двухлетние дети, которые уже родились в лагере. Если и дальше так пойдет, они, того и гляди, умрут в лагере (цитата из К.Р.).

Луиджи Руджиеро собирает высказывания и отщелкивает несколько пленок. Славист очень ему помог. Вполне довольные, они садятся в машину Луиджи.

— Вы заметили надпись на газоне?

— Да.

— Там было написано LIBE, или, может, я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь.

— А что это значит?

— Понятия не имею. Почему вы не спросили?

— Забыл. Должно быть, это не так уж и важно.

Ближе к вечеру Руджиеро звонит уже из редакции и записывает: информатор в Министерстве внутренних дел. Администрация лагеря, доходное место, куда выгодней, чем управлять тюрьмой. За последние два года уже три директора сняты с должности из-за личного обогащения и коррумпированности.

В тот день, когда «La Сгопаса» публикует репортаж — голодовка идет четвертый день, — появляются и новые журналисты. Женщина из «Corriere della Sera», мужчина из «Osservatore Romano» и бригада телерепортеров. Почему заинтересовался Ватикан? — балагурит журналистка. Католическая миссия действует в этих лагерях очень активно. Мы хотим иметь информацию о том, что здесь происходит. Телевизионщики бегут по газону. Прекрасное освещение. Очень живописно сидят мужчины, многие — по-турецки, другие растянулись на траве, кто на спине, кто на боку, они болтают и курят и вообще пребывают в отменном настроении. А на заднем плане играют дети. Роскошно. Для начала сделаем парочку интервью. Но из них никто не знает ни слова по-итальянски. Ладно, тогда просто сделаем снимки, а они пусть говорят. Тридцать мужчин глядят на репортершу и двух ее коллег. С микрофоном в руке она подходит к одному из мужчин. Да, это штука серьезная, понимаешь, Милан, с ней ты конкурировать не сможешь. Репортерша энергично жестикулирует. Милан поворачивается к остальным. Сдается мне, она хочет, чтобы я что-нибудь сказал ей в микрофон. Румыны и болгары внимательно слушают; румыны понимают отдельные слова из того, что говорит репортерша, а болгары отдельные слова из того, что говорит Милан. Она о чем-то тебя спросила? Может, и спросила, только я наверняка не понял о чем. Чехи смеются. Она такая красивая бабешка, говорю я вам, что надо бы выучить хоть несколько слов по-итальянски. Милан улыбается репортерше, но в микрофон не произносит ни слова. Она повторяет свой вопрос более энергично. С ума сойти, какое освещение.

— Милан, да не ломайся же ты, было бы очень неплохо привлечь на свою сторону телевидение.

— Наивный ты человек. У них телевидение тоже государственное. Не станут же они поддерживать голодовку иностранцев против их правительства.

— Здесь у них все выглядит не совсем так, и перестань делать из этого целый спектакль, просто скажи женщине в микрофон что-нибудь приятное.

Милан оборачивается к микрофону, снова улыбается репортерше и говорит: Zo mné se na západě líbí, móda krátkych sukné. Mají elegantní nohi, jako Žirafy, ne, ne zlobte se, ty je mají moc tenké, řekněme radeji, jak ty jedne Gazely, ne, řeknul biych, ti so kaké moc tenké. Necháme toho porovnávání, jejich nohy jsou krásné, a ja jsem štastný, že je mohu vidět, dokud držím hladovkú. Čímž nechci říci, že vý… Довольно, довольно, кричит репортерша и благодарит широкой улыбкой.

— Пьетро, ты эту надпись, LIBER, снял? Тогда все, я иду в администрацию. Вдруг у них сыщется кто-нибудь, кто сможет мне это перевести.

— Никто у них не сыщется, Ионель и Богдан несколько дней назад ни с того ни с сего взяли отпуск по неотложным семейным обстоятельствам. А как только они ушли, началась эта самая заварушка.

В студии теледама просматривает материал. Она еще с дороги позвонила, что ей нужен переводчик с чешского. Приходит переводчик. Лучше всего, если он сразу сядет вон туда и перепишет текст. Посмотрим, можно его использовать или нет. Женщина садится на телефон, чтобы получить неофициальную информацию по поводу лагеря. Она как раз беседует с архивом, когда к ней подходит редактор отдела новостей. Он гримасничает и размахивает листом бумаги.

— Ты, может, дашь мне спокойно договорить?

— А тебе известно, что я держу в руках? Это перевод твоего интервью. — Он бросает взгляд на лист бумаги, морщит лоб, покачивает головой и устремляет на нее подчеркнуто серьезный взгляд. — Да, лапочка, мы имеем потрясающий социальный протокол о духовном мире жертв диктаторского режима. Отчаявшихся, бездомных. Надо будет пустить это в блоке главных новостей. В самом начале.

— Ты никак смеешься надо мной. А ну, дай сюда.

— Не дам. Я настаиваю на своем праве зачитать это вслух.

— Один момент. Я перезвоню. Ну давай…

— Перевод, конечно, не прошел литературной обработки…

— Ты будешь читать или нет?

— Ну что ж, начнем. Итак: Больше всего мне нравится на Западе мода на короткие юбочки. У них здесь элегантные ноги, прямо как у жирафы, хотя нет, извините, у жирафы они слишком тонкие, скажем лучше: как у газели, впрочем, у газелей они, по-моему, тоже слишком тонкие. Лучше обойдемся без сравнений. Ноги у них здесь очень красивые, и я очень рад, что могу их видеть во время голодовки. Этим я отнюдь не хочу сказать, что ваши… к сожалению, ты как раз на этом месте его перебила. Теперь мы уже никогда не услышим конца его откровений.

На пятый день голодовки прибывает высокий представитель Совета по делам беженцев при ООН. Это стройный, элегантный господин лет примерно пятидесяти и при дворянском титуле, прибывает он прямиком с конференции в Вене, поездом — первый класс, спальный вагон. Секретарь директора встречает его на главном вокзале Триеста.

— Вот взгляните. — Рука титулованной особы обводит скопище турок, югославов и африканцев, которые группками стоят, либо сидят на чемоданах, либо лежат на газетах среди просторных залов триестского вокзала. — Эта проблема присутствует всюду. И это сплошь проблемы в будущем, если мы уже сейчас не займемся их разрешением. Едва ситуация у них на родине ухудшается, как они все сваливаются нам на голову, и это происходит почти непрерывно, это единственное, что мы с уверенностью можем предсказать, и, напротив, редкая удача — если ситуация вдруг улучшится. Это миграционный осмос. Вам известно, что такое осмос? Перераспределение элементов при изменении агрегатного состояния. А пресса уже выступила по этому поводу? А газета у вас при себе? Да, настоятельно прошу. И давайте побыстрей, у нас мало времени. Мне хотелось бы до вечера разобраться с этим вопросом. Мы крайне недовольны тем, что вы дали этой проблеме разрастись до подобных масштабов.