Маркиза Бонопарта - Виктория Дьякова

– Матушка, заступись, не оставь в годину лихую, – послышался шепот…

Повисев в мрачном окаймлении пожара, икона двинулась дальше, сопровождаемая плачем, стенанием, вздохами и тихими клятвами.

Алексей шагнул к госпитальной палатке. Княгиня Лиз ожидала его. Едва заслышав позвякивание шпор, она сама распахнула полог и вышла под сумрачное, затянутое пороховым дымом небо – простоволосая, закутанная в широкий крестьянский платок, расшитый белыми петухами по красному.

– Ты не возвращаешься в Петербург? – спросил Алексей, едва только она протянула ему руку, и он прижал ее к груди. – Почему, Лиз? Ведь завтра…

– Как я могу, Алешенька? – отвечала княгиня взволнованно. – Мой долг остаться здесь…

– А император? Он будет гневаться…

– Пусть гневается, – не смущаясь посторонних взглядов, княгиня прислонилась лбом к плечу ротмистра. – Он не сможет упрекнуть меня, я остаюсь там, где считает своим долгом находиться всякий русский.

Алексей обнял ее, прижимая.

– Тебе лучше всего вернуться в Петербург. – Алексей поцеловал черные волосы Лиз, пахнущие ванилью. – Я буду гораздо спокойнее завтра в бою, зная, что ты и твой сын в безопасности.

– Нет, Алешенька! Ни за что! – наотрез отказалась княгиня. – Я останусь с тобой, что бы не писал мне император, чего бы он не требовал от меня… Я хотела просить, Алеша. – Лиз подняла голову, ее чудные зеленоватые глаза повлажнели. – Возьми завтра моего Сашеньку с собой. Он рвется в бой, и я не имею права его удерживать.

– Сашу – в бой?! Да ты с ума сошла! – Алексей отрицательно покачал головой.

– Вовсе нет, – ответила Лиз спокойно. – Он внук князя Потемкина. И если сыновья Раевского показывают геройство, то и мой мальчик не захочет остаться в стороне… Князь Петр Иванович согласился, чтобы Саша находился при его свите. Присмотри за ним, пожалуйста.

– Хорошо, – Анненков пожал плечами. – Раз ты настаиваешь, я сделаю все, чтобы защитить его от опасности…

– Нет, – быстро возразила Лиз и прижала указательный палец к его губам. – Я не смею просить в день, когда все наши жизни едино только и принадлежат России, чтобы мой сын избегал опасности. Я только прошу, постарайтесь вернуться оба ко мне живыми, если судьба позволит… Оба. И он, и ты…

– Ты знаешь, как я люблю тебя, – ротмистр горячо целовал лицо Лиз, по которому двумя дорожками катились слезинки. – Я полюбил тебя сразу, как только увидел тогда в Кронштадте. Я люблю и теперь, и это никогда не кончится. Если ты будешь ждать и помнить…

– Я тоже люблю тебя, – откликнулась Лиз с нежностью. – Ты знаешь… И даже император это знает, хотя не желает принять и смириться. Что же, пора прощаться. – Она посмотрела на сереющее над лесом небо. – Сейчас я позову Александра. Он готов, я знаю, – отстранившись от Алексея, княгиня вернулась к палатке и откинула полог, позвав негромко: – Саша, ротмистр Анненков ждет. Вам пришло время отправиться к войску. Уже светает.

– Я готов, матушка.

Черноволосый худенький мальчик, одетый в белый мундир, напоминающий кавалергардский, но без эполет и нашивок, вышел из палатки. На боку у него висела шпага, сверкавшая даже в предрассветной мгле драгоценными украшениями по эфесу. Алексей сразу узнал оружие – легендарная Таврическая шпага его деда Потемкина, с которой тот продиктовал разгромленной Оттоманской Порте[22] мир в Яссах! Мальчик горделиво придерживал шпагу рукой. Отвязав коня, он повернулся к матери и ротмистру, ожидая, что ему скажут дальше.

– Подойди, Александр, – позвала Лиз сына и тотчас же обняла его, прижав кудрявую голову к груди. – Ступай, любимый мой, – она старалась, чтоб голос ее не дрожал. – И помни, ты – внук Потемкина, ты – мой сын. Ты – русский.

– Я помню, матушка, – откликнулся Саша. Опустившись на колено, мальчик поцеловал материнскую руку. – Вам не будет стыдно за меня. Я покажу себя смельчаком или погибну…

Он так легко произнес это «погибну» и так реально быстро наступало зловещее утро, с которым все ожидаемое и неожидаемое страшное становилось возможным как никогда, что Лиз не выдержала – тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

Алексей молча взял юного князя Потемкина за руку и подвел к коню.

– Садитесь, ваша светлость. Нам пора трогаться.

Сам же, вернувшись на несколько шагов, он отнял руку Лиз от лица и, наклонившись, прижался к ней щекой…

– С богом, Алексей Александрович! – прошептала княгиня. – Да хранит вас Господь…

Утро баталии выдалось над Бородино туманным и облачным. Проведя бессонную ночь, Анжелика встретила его на ногах, полностью готовая к тому, что должно произойти. Допив холодный чай, она вышла на балкон и удивилась – повсюду царила удивительная тишина. Восток едва серел, старинные березы, тянущиеся вдоль смоленского тракта, золотились осенней желтизной. Ветерок принес запах грибов и прелых листьев, смешанных с горьковатым запахом пороха…

Главная квартира армии угомонилась к рассвету, когда сам Кутузов отправился немного отдохнуть. Но не выдержав в бездействии и четверти часа, главнокомандующий снова поднялся на ноги и поднял всех. Наскоро позавтракав и не надевая парадного мундира, все в том же сюртуке без эполет и в белой бескозырке, Кутузов вышел на крыльцо и сел в коляску. Экипаж тронулся по длинной липовой аллее и затем простучал колесами через речку Стонец, за которой громоздились лазаретные фуры.

– Голубчик, – позвал Кутузов одного из адьютантов, – скачи-ка к Лизавете Григорьевне, матушке, чай, не спит она. Пущай медикусов своих растолкает. Скажи, пора.

Офицер приложил руку к высокой черной уланской шапке и, отделившись от свиты, поскакал к госпиталю. Главнокомандующий направился к правому флангу армии. За ним, кто на дрожках и в колясках, кто верхом, последовала свита.

Оставшись в штабе почти одна, Анжелика спустилась по лестнице в сад. Она решила тоже двинуться к фронту – ее тащило за собой невероятное чувство причастности к происходящему. Ей очень хотелось, чтобы Наполеон одержал сегодня верх, но и жалость к русским и их страданиям сдавливала сердце. От тех из них, кого она узнала за короткое время пребывания в их лагере, она видела только участие и теплоту.

В отличие от главнокомандующего маркиза поехала не направо, а в левую часть армии – туда, где у сожженного Шевардино стояли части князя Багратиона. Там, видные издалека, темнели плотные четырехугольники французской пехоты и кавалерии.

Анжелика знала, что именно там, на левом фланге, вступят в бой все, кого любит или любила там и кого она знает здесь: кирасиры генерала де Траиля, ахтырские и гвардейские гусары, а с ними – и граф Алексей Анненков.