Юнги с Урала - Алексей Леонтьев

На пути то справа, то слева голубели озера. И каждое — подлинное чудо, хоть чем-нибудь да отличается от другого. А названия-то какие у них: Ягодное, Хлебное, Благодатное, Святое, Щучье, Лопушки, Горелое, Красное...

Удивительная тишина, царившая вокруг, нарушалась только тихими всплесками многочисленной озерной р -бы. По берегам, как на подбор, стройные ряды осин л берез. Можно вообразить, как красиво эти деревья выглядят осенью, когда окрашиваются в золотые и пунцовые цвета. А за ними сплошной стеной до самого расположения батальона стоят зеленые ели и сосны -— царство замшелых стволов, камней, бородатого мха на нижних ветвях елей.

Петляю по зажатым лесом маленьким полянкам, утопающим в сплошных коврах брусничника, черники, голубики, морошки, всевозможных цветов, среди которых узнаю ромашку, иван-чай, колокольчики, медуницу, одуванчики, лютики, фиалки, кипрей... Залюбовавшись цветами, я, кажется, немного подзаблудился... Беру курс но

Секир-гору. Ее здесь отовсюду видно. Выхожу возле нее на дорогу. Оказываюсь у лестницы, ведущей на гору. Не удержавшись, подымаюсь вверх. Считаю ступеньки. Сколько же их? Кто-то говорил, что по числу дней в году — 365. Перед глазами открывается фантастическая картина. С самой высокой точки Соловецкого острова далеко видно не только море, но и поросшие лесом соседние острова, голубые глаза многочисленных озер, прямые желтые нити дорог, на которых кое-где можно разглядеть столетней давности верстовые столбы.

Спускаюсь, иду на дорогу. Через лиственный лесок выхожу на обширный луг. Рядом небольшое озеро. А тут за поворотом рукой подать до нашего родного Савва-тиево. Удивительное местечко! Два живописных озера, поросшая буйной травой чудесная поляна, посреди нее небольшая кедровая рощица, огромные каменные глыбы, цветы... Кругом такая красота, что, кажется, любовался бы ею до бесконечности.

Но помимо кедровой рощи, радующих глаз северных цветов на поляне два здания — штаба и учебного корпуса. Они напоминают, что не предусмотренная распорядком дня прогулка по острову затянулась. Спешу на занятия.

Заглянув в глазок, вижу, что радисты занимаются приемом на слух. Сидят с наушниками на головах, склонившись над столами, и торопливо записывают очередную радиограмму. В последнее время мы в этом поднаторели — большинство принимало по сто и больше знаков цифрового текста в минуту. Примерно с такой же скоростью вели передачу. Робкая и сбивчивая поначалу морзянка, отбиваемая нами на телеграфных ключах, все более походила на работу настоящих радистов-профессио-налов.

Чтобы не мешать занимающимся, решил до звонка побыть в коридоре. Подошел к соседнему классу. В нем сидят рулевые. Тоже занимаются морзянкой. Инструктор рулевого цикла Исаев на клавишах Ратьера отщелкивает знаки азбуки Морзе, а рулевые по миганию фонаря хором читают слова, а потом и целые фразы:

— С-пра-ва по бор-ту ми-на!..

Звенит звонок.

Следующее занятие в нашей смене — практические стрельбы. Затем водолазное дело. После изучения теории пришло время практических погружений. Как отлично знающего материальную часть, первым инструктор послал на дно озера Мишу Лагунова.

Товарищи втиснули его в скафандр. Юнга открыл кислород, нажал на бойпас. Хлопок по голове. Он означает команду: «Пошел на погружение!»

Берег неудобный, скользкий, обрывистый. Пока неопытный водолаз медлил, сползая -к воде, в скафандре скопилось много воздуха (Миша выпустил его через нос, чего делать не следовало). Водолаз потолстел, стал похож на пузырь, и вместо того, чтобы погрузиться, поплыл по воде. Минутой позже произошло совсем непредвиденное. Пояс балласта и аппарат сдвинулись к груди, и юнга оказался вверх ногами. Под хохот ребят он беспомощно болтал ими. Инструктор дернул сигнальный конец, что означало: «Как себя чувствуете?» Лагунов ответил:

«Чувствую себя хорошо, стою на грунте», — поскольку раздельного сигнала не существовало. Юнг это развеселило еще больше, ибо стоять на грунте теперь Миша мог разве что на голове. Наконец незадачливому водолазу помогли выбраться на берег.

«Теперь меня в воду больше не пустят», — с сожалением подумал Лагунов. Но юнга приучил себя не унывать, не хныкать, при неудачах и трудностях не пасовать. В трудные минуты любил про себя напевать: «Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда». А тут еще инструктор объяснил, что это его вина — не предупредил, что выпускать воздух через нос нельзя. Разочарование прошло. Миша присел на корточки, юнги покрепче через плечевые клапаны выжали из скафандра воздух. И Лагунов снова пошел в воду. Теперь скафандр обтягивал его, как трико, и он спустился на дно быстро. Едва коснулся его, как черные тучи ила взмыли вверх. Наступила сплошная тьма. Лагунов стоял и вертел головой, следя за наполнением дыхательного мешка, чтобы опять не всплыть. Неожиданно почувствовал, что в скафандр поступает вода. «Значит, порван», — подумал он. Руки сами подали сигнал к подъему.

Мишу вытащили. Оказалось, аппарат цел. Просто по неопытности юнги его плохо загерметизировали. В скафандр полез следующий. А Мишу сразу же обступили товарищи.

— Рыбу видел?

— Видел. Тысячи. Одну даже в карман запихнул...— негодуя на себя за неудачи, отвечал Миша. — Спуститесь — сами все увидите.

В тот день под водой побывали лишь шестеро. Курьезного и смешного было и у них немало.

На другой день занятия было решено проводить на Горелом озере. Там дно песчаное, а вода прозрачная. Первым в воду пошел опять юнга из Добрянки.

— Задача: разведать дно, пройти по азимуту чутьем, без компаса, десять метров вперед, сделать поворот на девяносто градусов, еще десять метров, еще поворот. Должен выйти на берег левее в десяти метрах, — пояснил инструктор.

И Лагунов пошел. Да так, будто всю жизнь только этим и занимался. И рыбок увидел. Но они вели себя осторожно, держась от водолаза на приличном расстоянии. Увидел скалу. Издалека она казалась серой, сплошь обросшей каким-то мхом. Приказа сворачивать, обходить не было. Придется перелезать. Подошел. А скалы уже нет. У ног лишь небольшой камень. Иллюзия? Смотрит дальше: лежат бочки. Подумал: «Камбузные». Блестят, слоено надраенные. Зачем они тут? Надо будет достать... Опять показалось — да ведь это же консервные банки. Увидел бревно-топляк, черное такое. «Наверное, палка». Оказалось, щука. Сиганула от юнги так, что только муть пошла.

Вышел на берег точно в том месте, где требовалось.

— Отлично, — коротко оценил труд юнги инструктор.

...Шел июль 1943 года. Советские войска на всех фронтах вели ожесточенные бои. С наступлением тепла самым оживленным местом роты радистов стала «линейка» под висевшим на дереве репродуктором. Фронтовые новости узнавали из сообщений Советского информбюро, радиопередач «В последний час», из свежей почты. Центральные газеты на острова приходили через несколько дней, а орган Северного флота газета «Краснофлотец» и газета Учебного отряда многотиражка «Товсь!» — в дни выхода или на следующие сутки. Комсомольские активисты Ваня Семенов, Саша Плюснин, Мир Нигматулин, Митя Рудаков, Иолий Горячев, Гена Мерзляков, Ваня Неклюдов, Витя Сакулин, Володя Лыков, Вася Бурков, Женя Ларинин во время обеденного перерыва и перемен между уроками устраивали коллективные читки.

В нашем кубрике висела, нарисованная Сережей Филиным, карта страны. Дневальные были обязаны с помощью булавок с красными флажками устанавливать линию фронта. К началу месяца флажки продвинулись до Орла, Курска, Белгорода. В середине июля севернее и восточнее Орла Красная Армия перешла в наступление и оборонительную полосу противника прорвала. Сделать очередную перестановку флажков на этот раз довелось мне.

Прибежавшие с ужина ребята, собравшись у карты, неожиданно разволновались.

— И когда только наша учеба кончится! — сердился Жора Бриллиантов. - - Пока экзамены, то да се — враг с нашей территории будет изгнан...

— Не дрейфь, работы хватит. Будем гнать фашистов дальше, — успокаивал его Мерзляков.

— До самого Берлина, — уточнил Воронов.-—Учтите, нам не только свою Родину освободить надо. Братья-славяне ждут помощи. Война кончится не раньше чем возьмем логово Гитлера.

— Умора будет, если в Берлине не побываем, — ввернув любимое словечко старшины, подвел итог короткой беседы возле карты Гена.

— Умора случится, если кто-либо из вас начнет плавать на приближающихся экзаменах, — заметив подначку, поведя глазами в сторону Мерзлякова, сказал старшина. — Садитесь-ка лучше за выполнение домашних заданий.

Вечером, подав команду «Отбой!», чтобы прогнать по привычке появлявшуюся в это время сонливость, я вышел в тамбур. На улице было почти как днем. Солнце только-только скрылось за вершинами деревьев, для того чтобы вскоре появиться опять. На бледно-сером небе ни единой звездочки. Таковы особенности здешних белых ночей. Над островами установилась ничем не нарушаемая тишина. В такие таинственные часы, оставаясь наедине с природой, с особой силой ощущаешь смысл своего бытия. Вот я на Соловках, далеко от родного Прикамья... Хорошо это или плохо? Наверное, все-такн хорошо. Родина переживает нашествие жестокого врага. Я — ее защитник. Разве это может быть плохо? Пусть я еще молод, не все знаю, многого делать не умею, кат; это положено настоящему воину. Да ведь всему сразу не научишься. Но и сейчас голыми руками враг взять нас уже не сумеет. Прошедшие стрельбы из боевого оружия, гранатометание в цель почти все сдали на отлично. На шлюпке ходить научились. Водолазное дело освоили. Большинство юнг, помимо своей основной специальности, по примеру Решетняка, стараются познать смежные. Призыв к этому бросили мы, комсомольцы. Радисты ка боевых кораблях смогут в любое время заменить сигнальщиков, рулевые — боцманов, артиллерийские электрики — комендоров и наоборот. Замполит Шахов в последнем выступлении перед ротой назвал юнг достойными продолжателями славных дел комсомольцев 20-х, по инициативе которых в те годы по стране прокатился клин ■ Комсомольцы — на флот!». В результате только в 1922— 1924 годах по комсомольским путевкам в Военно-Мор-кой Флот пришло около 10 тысяч человек. Л теперь и кы — защитники своей Отчизны.