Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916 - Анджей Иконников-Галицкий

Согласно уставу «Собрание» было организацией благотворительной и просветительской. Безалкогольные чайные для рабочих, чтение книжек, помощь нуждающимся… Инициатива его создания принадлежала начальнику Особого отдела Департамента полиции С. В. Зубатову – тому, которого называли «гением политического сыска». Зубатов, правда, не дождался рождения взлелеянной им организации – был уволен без прошения за участие в политических интригах; но после него повивальными бабками «Собрания» успели поработать директор Департамента полиции Лопухин, предшественник Фуллона в должности градоначальника Клейгельс и даже министр внутренних дел, великий и ужасный Плеве. Словом, заподозрить гапоновскую организацию в неблагонамеренности было трудно.

Тетявкин и его прямой начальник директор завода Смирнов понимали, что за уволенных могут заступиться «Собрание» и Гапон, имевший связи в самом высшем обществе. Но пренебрегли этим обстоятельством. А может, и сознательно провоцировали конфликт. «Собрание» многих в Петербурге раздражало. Логика бюрократии: если мой соперник строит башню, то я должен добиться, чтобы на её месте вырыли яму. Чиновничья подковёрная свара ни на минуту не утихала возле престола Николая II: то, что благословил Плеве, непременно должен был разрушить Витте. В противовес «Собранию» при поддержке государственной Фабричной инспекции и при участии уцелевших зубатовцев создаются альтернативные общества. Плеве в июле 1904 года был убит, а Витте ничем не брезговал, чтобы вытеснить из властного поля ставленников покойного министра. Увольнение путиловских рабочих и позиция Фабричной инспекции, ставшей на сторону администрации завода, производят впечатление провокации: если «Собрание» не поддержит уволенных, то потеряет авторитет в рабочей среде; если поддержит – окажется в роли организатора конфликта на стратегическом производстве. Шла русско-японская война, Путиловский завод изготовлял столь необходимые на фронте крупнокалиберные орудия и пулемёты.

Гапон заступился за уволенных, но ходатайство – его личное, а затем и всего «Собрания», – было в грубой форме отклонено Смирновым и не поддержано фабричным инспектором Чижовым. 21 декабря взволнованные рабочие узнали об этом. На Путиловском заводе работало двенадцать с половиной тысяч рабочих, из них более тысячи – члены «Собрания».

Всякому апокалипсису, даже если он совершается в одной отдельно взятой стране, предшествует явление лжепророков. Настоящим лжепророком первой русской революции был священник Георгий Гапон. Отцы православной Церкви учат: покаянием побеждаются все греховные страсти, кроме гордости. Эта сатанинская страсть, овладевая человеком, может проявляться в формах, ничем не отличимых от святости. Одержимый гордыней человек абсолютно верит в свою непогрешимую правоту и этою верою увлекает массы людей за собой – в бездну. Несомненно, отцом Георгием ко времени его тридцатитрёхлетия демон гордости уже овладел без остатка. Гапон уверовал в себя как в нового Мессию. Многие уверовали в него. Прокурор Петербургской судебной палаты в служебной записке министру юстиции свидетельствует о Гапоне: «Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда». Пролетарский спаситель явился.

В его жизни удача переплеталась с несчастьем, но всегда, до последнего рокового взлёта, его путь осеняло незримое покровительство могущественных сил. Что это было – перст Божий, коварство диавола или просто земная протекция молодому одарённому красавцу из народа? Георгий Гапон родился в 1871 году на Полтавщине, в семье крестьянской, но достаточно зажиточной, чтобы дать любимому сыну образование. Окончил Полтавскую духовную семинарию, женился, принял сан, получил выгодный приход – как говорили, благодаря поддержке симпатизировавшего ему полтавского епископа Иллариона. Тихая жизнь кладбищенского батюшки, казалось, предначертана отцу Георгию. В 1898 году – трагедия: попадья умерла, оставив на руках мужа двух малюток. Овдовев, он, в нарушение обычаев русской Церкви, уклонился от принятия монашества. Детей оставил своим родителям, а сам отправился в Петербург, поступил в Духовную академию. И опять не без помощи свыше: вроде бы слово за него замолвил сам Победоносцев по ходатайству некоей набожной полтавской помещицы.

Что и говорить, отец Георгий умел нравиться женщинам. Его проповеди скоро становятся модными в салонах великосветских вдов, близких и ко двору, и к кафедре митрополита Петербургского Антония. Ему открыто покровительствуют С. П. Хитрово, вдова гофмаршала двора Его Императорского Величества, и вдова министра иностранных дел княгиня М. А. Лобанова-Ростовская. Их протекция решает всё. С 1900 года неженатый священник, студент второго курса Академии, начинает служить в большой и многолюдной Церкви иконы Божией Матери всех скорбящих Радости в Гавани, близ завода Балтийской верфи. Приход по преимуществу рабочий, что в скором времени сыграет решающую роль в судьбе нашего героя. Однако тут Гапон не поладил с настоятелем – и через несколько месяцев его переводят из Скорбященской церкви на удобное место настоятеля храма 2-го приюта Общества попечения о бедных и больных детях («Общество синего креста»). Одновременно он преподаёт Закон Божий в Детском приюте трудолюбия св. Ольги. Сии учреждения находятся под покровительством императрицы-матери. Через посредничество статс-дамы её императорского величества Е. Н. Нарышкиной молодой священник с огненным взором и античным профилем представлен государыне.

Покровительство высоких особ спасает его в скандальной ситуации, на которой оборвалась бы карьера любого другого священнослужителя. Летом 1902 года отец Георгий пропал из Петербурга. Вскоре выяснилось: бежал на родину, в Полтаву, с соблазнённой им юной воспитанницей Марией (по другим сведениям Александрой) Уздалёвой. (Забегая вперёд, скажем, что Уздалёва оставалась со своим соблазнителем в радости и в горе, до самой его жалкой гибели в 1906 году, и за три года совместной жизни родила ему двоих детей.) По всем канонам православной Церкви Гапон после этого должен был быть извержен из сана. Однако митрополит Антоний принимает иное решение: по возвращении в столицу священник-прелюбодей становится неофициальным консультантом владыки по вопросам участия Церкви в рабочем движении. В этом качестве вступает в контакт с петербургским градоначальником Клейгельсом и с переведённым недавно в Петербург Зубатовым, отцом-родоначальником легальных (то бишь, подконтрольных полиции) рабочих организаций. В переговорах с ними рождается идея «Собрания петербургских фабрично-заводских рабочих».

Идея оказалась плодотворной. «Собрание» вскоре стало многолюдным, его отделения растут как грибы: на Выборгской стороне, у Путиловского завода, у Невской Заставы, на Васильевском острове. Рабочие с интересом и со всё возрастающим благоговением слушали речи отца Георгия. Они знали, что батюшка силён своими связями, и потому надеялись: не выдаст, защитит, исхлопочет что-нибудь хорошее свыше. Вокруг него стало появляться сияние вождя и спасителя обездоленных. От сознания собственной исключительности – представитель высших в толпе низших, ходатай перед высшими за низших – у отца Георгия голова не кружилась, ибо верил он в свою звезду не меньше, чем в Вифлеемскую. Неудержимое природное честолюбие подсказывало ясный вывод: он – святой, Богом избранный для установления царства справедливости на Земле. Ему только что исполнилось тридцать три года. Возраст Мессии. Это придавало силы, бесконечно много сил. Гапон за всё берётся и всё успевает. Он как будто бы всюду одновременно: на собраниях в рабочих чайных, на благотворительных вечерах в светских салонах, в кабинетах вельмож…

И вот, его ходатайство грубо отвергнуто, слово его (пророка!) растоптано администрацией Путиловского завода.

Декабрь в Петербурге выдался беспокойный. 29 ноября у Казанского собора студенты (по разным данным от пятисот до пяти тысяч) пытались митинговать по поводу гражданских свобод и выборного представительства. Кончилось дело дракой с полицией; побили нескольких городовых, несколько десятков студентов было арестовано. 2 декабря в самом демократическом из столичных институтов – Технологическом – состоялся так называемый «бал» по случаю годовщины основания «альма матер»; на самом деле – политическая сходка, продолжение прерванного митинга. Речи против самодержавия звучали самые решительные. Корреспондент левой французской газеты «L'Humanite» Этьен Авенар писал: «Молодые отличаются страстной нетерпимостью… Политика – всё в их жизни».

В обществе носились неясные слухи о реформах; звучали неведомые, но сладкие слова: «Учредительное собрание», «всеобщее равное избирательное право». Ещё не отшумело эхо зажигательных студенческих речей, как 12 декабря появился государев указ, где в неопределённо-будущем времени говорилось о свободе печати, равенстве вероисповеданий, равноправии национальностей. Но главный пункт – это все знали – пункт об образовании выборного представительства, вычеркнут государем в последнюю минуту. Интеллигенция возмущалась, а более всех грустил министр внутренних дел князь Святополк-Мирский. Проект реформ разрабатывал он; изъятие оттуда ключевого пункта означало недоверие государя ему лично. Мирский подал в отставку (второй раз за три месяца пребывания в должности). Государь не возражал, но попросил остаться ещё на месяц, пока не подыщется преемник.