Это и моя война - Александр Бушков

– С какой скоростью? – не преминул уточнить педантичный дух огня.

– С обычной. Словно мы идем под хорошим попутным ветром.

Грайне сорвала с головы венок и с ненавистью швырнула его в реку. Венок рассыпался, и ромашки закачались на воде – каждая отдельно.

А еще среди них замелькало оранжевое пятнышко. Это вынул из петлицы маргаритку и предал ее воде Леверлин. Он тоже прощался с пленившей его знатной воительницей, которая так и не успела появиться на сцене.

С треском оборвался причальный канат, но кораблик не тронулся с места.

– Хочешь, я сделаю так, что она станет думать по-другому и уплывет с тобой? – пророкотал джинн.

– Дурак ты, а еще дух огня, – сказал Сварог. – Трогай.

Корабль отвалил от причала и, невзирая на мертвый штиль, поплыл к выходу из бухты, задрав нос и пеня воду, словно торпедный катер. Сварог смотрел за корму. Грайне неподвижно стояла у самой кромки причала, смотрела вслед, ее фигурка становилась все меньше и меньше, потом девушку заслонила башня. Сварог ее больше не видел и подозревал, что не увидит уже никогда. Это оказалось больно, так думать. Он обернулся, хотел распорядиться, но Леверлин уже возлежал у бочки с невесть откуда раздобытым ковшиком, и тут же стояла пустая оловянная чарка. Сварог опустился на колени, повернул медный краник, и полилось благоухающее черное вино.

– Ну, за пьянящее дыхание свободы? – спросил Леверлин.

Прозвучало это как-то уныло. Сварог молча выпил, резко дернув рукой, пролил немного на грудь и смахнул капли ладонью.

– Странно, – сказал Леверлин. – Меня вроде бы ничем не удивить, исколесил мир и не был обделен вниманием нежного пола, но вспомнил вдруг свою рыжеволосую пантеру и подумал – может, другой такой у меня никогда не будет?

– Это тебе просто хочется посмаковать счастливое избавление, – сказал Сварог хмуро.

Корабль резво бежал по широкой реке – с зарифленным парусом, против течения. Капитан и матросы так и не отошли от этаких чудес – сидели кучкой у мачты, с почтительным ужасом таращились на Сварога, надолго забыв о своих полных чарках. Леверлин лежал, грустно глядя в небо, тренькал на виолоне на три такта и с нарочитым пафосом напевал:

А он скакал домой с войны,Вез подарки для жены –Самоцветы из чужой стороны…Он безжалостно загналПять коней,Он не ел, он не пил, он не спал –Мчался к ней.Он шагнул через порог,Он был молод и высок –Но увидел, что другой был у ней…Он достал свой верный меч,Повидавший столько сеч,Он смахнул головку с плеч –Эх, златовласую…

– По сторонам зорче смотри, – сказал Сварог. – Как бы не проехали, я-то дороги не знаю…

На самом деле ему просто не нравилась песня. Наслушался он подобного творчества в родной части: «Как медленно садятся на песок ребята из Москвы и Ленинграда», «Рыдает мать, и как стена стоит отец…», «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной…». А точнее, он был зол на весь белый свет.

– Я могу вас довезти, куда только скажете, и сам найти дорогу, – сказал джинн, которому чертовски не терпелось на волю. – Это будет третье желание.

– Ну потерпи, ладно? – сказал Сварог. – Ты мне еще понадобишься в Харлане…

Джинн чем-то неуловимым напоминал лейтенанта Семенова, с которым они вместе служили после училища. Поневоле начнешь относиться к духу огня как к старому приятелю.

До последнего момента не верил Сварог, что студент проявит должную сноровку и правильно вспомнит дорогу. Правда, в резерве оставался джинн, зациклившийся на исполнении последнего желания. Но, как сказал бы старшина роты прапорщик Подоляк, «негоже пулеметом бутылки открывать!»

Но – нет: в какой-то момент Леверлин бережно отложил виолон, с уверенностью прошагал на нос и принялся отдавать команды совершенно трезвым голосом.

Когда они отыскали Ворота – перемычку неподвижного синего тумана в узкой расселине, – все повторилось, как в прошлый раз: корабль нырнул в синюю мглу, мгла сгустилась до полной непроглядности, вскоре рассеялась, узкий проход в скалах повернул направо, и посудина выплыла на Ител. Низкие угрюмые тучи заполонили небо. И здесь, на этом свете, казалось ненамного светлее, чем в синем тумане: того и гляди, грянет буря и закружит утлый челн…

– Ну вот и все, – сказал Сварог.

Неуправляемый корабль тут же развернуло кормой вперед и в столь постыдной позиции понесло течением – джинн, въедливый, словно стряпчий, счел, что строго выполнил свои обязанности согласно договору о втором желании. Моряки, не дожидаясь приказа Сварога, бросились к мачте. Быстро развернули кораблик в нормальное положение, капитан встал за штурвал и повел суденышко к высокой скале, похожей на восклицательный знак. Сварог, свесившись над бортом, громко позвал (вспомнив поучения Блая):

– Доран-ан-Тег!

Взметнулся фонтан брызг – топор взлетел над серыми, украшенными серой же пеной волнами и, описав дугу, оказался в руке Сварога, больно ударив древком по ладони – Сварог не успел разжать пальцы пошире.

– Впечатляюще, – присвистнул Леверлин. – Где ты раздобыл этот славный топорик?

– Потом расскажу, когда будет время, – сказал Сварог, вытирая мокрую руку. – Интересно, чья это конница там нарисовалась?

Он достал подзорную трубу, всмотрелся. Десятка два верховых, желтые с черным кафтаны. Один как раз смотрел на кораблик в подзорную трубу.

Показалось, они встретились глазами. Сварог вздрогнул, опомнился, с видом скучающего зеваки медленно опустил трубу и спросил:

– Харланцы?

– Они, – поддакнул капитан, спокойный как танк. – Гвардейцы.

Наверное, людей с «Божьего любимчика» до сих пор сторожили по дорогам.

– Интересно, что они о нас подумали? – спросил Сварог.

Столь трогательная забота и пристальное внимание свидетельствовали, что капитан Зо кому-то крепко наступил на мозоль. Или на копыто. Еще спасибо, что в этом мире не додумались до фотороботов и прочих коварств из арсенала земных криминалистов.

– А что им думать? – хмыкнул капитан. – Один в наряде Вольного Топора, один в дворянском и мы, местные… И нас, всех пятерых, для экипажа такого кораблика маловато. Кораблик ронерской постройки. Они наверняка решили, что речные пираты захватили ронерскую посудину. На что им глубоко наплевать.

– Леверлин, у тебя есть документы? – спросил Сварог.

– Ну разумеется.

– А у вас, капитан?

– Аж три, ваша милость, – позволил себе жуликоватую улыбку подчиненный. – И все, каюсь, на разные фамилии и подданства. Вот только на кораблик у нас патента нет… ну да у меня в голенище два чистых зашиты. Впишем что захотим, дело знакомое. Название на борту есть, «Морская жемчужница», порт приписки сочиним из головы…