Год 1942 - Давид Ортенберг

Ледовый марш был завершен успешно. Начались бои на окружение и уничтожение 16-й немецкой армии, которые описаны в очерках Полякова "Танковая атака" и "На Запад!".

Можно сказать, что эти очерки подлинно художественно-документальные произведения. Есть в них, конечно, и рассказ о самой операции. Но не это главное. О ней были статья Дермана, репортаж Гехмана. Поляков же рассказывал больше о самих танкистах. Главный герой повествования - лейтенант Астахов. Автору удалось нарисовать колоритный портрет танкиста, точно выписан его характер, раскрыт его внутренний мир, переживания, подвиг.

В восьмом, заключительном, очерке - драматический батальный эпизод. Танк, на котором воевал Астахов, вырвался далеко вперед, на фланг немецкой обороны, и вел огонь по его позициям. Но снаряд зацепил ведущее колесо, и машина остановилась. Немцы беспрерывно атаковали ее, а помощи не было; в батальоне ничего не знали о танке, застрявшем за леском. 48 часов сражался он в окружении. На второй день Астахов послал Киреева за помощью. Но Киреев, как потом выяснилось, заблудился в лесу. Вслед за ним лейтенант решил отправить в батальон двух своих танкистов Приданникова и Тендитного. А они просят своего командира:

- Разрешите остаться с вами до конца. Если придется погибнуть, то вместе.

И ответ, который можно услышать от подлинного героя:

- Вот этого как раз и не нужно - погибать. Хватит вот нас двоих с Махалевым. Уходите!

Третье утро. Противник прекратил атаки. Тихо. Астахов почуял недоброе. Оказывается, за ночь немцы заминировали все подходы к танку, рассчитывая, что на минах и подорвутся буксиры. Надо предупредить своих, и Астахов посылает последнего танкиста - Махалева. Но дойдет ли он вовремя? Астахов сам выскочил из машины и пополз навстречу буксиру. Успел! И заключительные строки последнего очерка: "Вот все они снова в сборе. Сидят в большой хате на полу, на брезенте и любовно, кропотливо чистят механизмы танкового оружия. Точь-в-точь такими я их видел на Урале, в цехе Кировского завода на сборке танка. Сидели они в тот день и перебирали да смазывали пулеметы, проверяли танковые приборы.

- Ну как, будут работать? - спросил тогда заглянувший в цех директор завода Зальцман.

- Будьте уверены! Раз из ваших рук да в наши руки - заработают классически!

...Пять танковых экипажей по пять человек в каждом - горсточка людей, но какая эта могучая сила! Мы еще расскажем об их делах... обо всех, кого мы узнали на пути от Урала до Старой Руссы".

Поляков остался верен своему обещанию. В мае сорок второго года он снова побывал у знакомых танкистов и опять написал о них...

А ныне он вернулся в редакцию, явился ко мне, весь закопченный, как трубочист, в замасленной овчине, усталый, но бодрый и веселый, и сказал: "Набили крепко им морды..." И все же был несколько настороженный - нарушил приказ: проводить танки до передовых позиций, не далее. Это мне стало понятно, когда я прочитал в его очерках: "Мы уже на другом берегу...", "Преодолели мы еще одну - четвертую переправу..."

Всякий начальник должен быть недоволен, когда его приказ нарушается. А я гордился своим товарищем, всегда добывавшем материалы для своих очерков и корреспонденции из огня боя...

* * *

Илья Сельвинский прислал потрясшее всех нас стихотворение большой трагедийной мощи "Я это видел!". Оно опубликовано в сегодняшней газете:

Можно не слушать народных сказаний,

Не верить газетным столбцам.

Но я это видел. Своими глазами.

Понимаете? Видел. Сам.

Вот тут дорога. А там вон - взгорье.

Меж ними

вот этак 

ров.

Из этого рва поднимается горе,

Горе без берегов.

Нет! Об этом нельзя словами 

Тут надо рыдать! Рыдать!

Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,

Заржавленной, как руда.

Кто эти люди? Бойцы? Нисколько!

Может быть, партизаны? Нет.

Вот лежит лопоухий Колька 

Ему одиннадцать лет.

Тут вся родня его. Хутор "Веселый".

Весь "Самострой" - сто двадцать дворов.

Ближние станции, ближние села 

Все как заложники брошены в ров...

Есть в стихотворении и такие жгущие сердце строфы:

Рядом истерзанная еврейка.

При ней ребенок. Совсем как во сне.

С какой заботой детская шейка

Повязана маминым серым кашне.

О, материнская древняя сила!

Идя на расстрел, под пулю идя,

За час, за полчаса до могилы

Мать от простуды спасала дитя.

Но даже и смерть для них не разлука:

Не властны теперь над ними враги 

И рыжая струйка

из детского уха

Стекает

в горсть

материнской руки.

Первое сообщение о злодеяниях фашистов в Керчи было опубликовано в "Красной звезде" 17 января сорок второго года. Это письмо жены красноармейца Р. Белоцерковской. Его и ныне без боли нельзя читать:

"Мой муж с начала Отечественной войны находится в рядах Красной Армии. Жив он сейчас или нет, я не знаю. Пусть если не он, так его боевые товарищи узнают, что сделали со мной, советской женщиной, фашистские изверги.

29 ноября 1941 года меня и двух моих детей посадили в керченскую тюрьму. Я была беременна, со дня на день должна была разрешиться от бремени и уже не могла ходить. Немецкие солдаты, ворвавшиеся в мою квартиру, видели это. Однако они не посчитались ни с чем. Пинками вытолкали меня в сенцы, бросили на дроги, туда же кинули двух моих детей, и через полчаса я очутилась в сырой камере, где уже было около 30 человек - мужчины, женщины, дети.

Здесь, в тюрьме, я родила ребенка. Когда соседка по камере начала мне оказывать помощь, немецкий охранник закричал:

- Прекратить, буду стрелять.

За все девять дней тюрьмы мне давали только соленые бычки, а детям моим гнилую картошку. Нас мучила жажда. Сердце мое разрывалось, когда я видела, как дети умоляют немецкого часового дать им попить. Всякий раз вместо того, чтобы дать кружку воды, солдат нагло отвечал:

- Жить вам осталось недолго, проживете без воды.

На девятый день мне приказали раздеться до нижнего белья, взять детей и следовать во двор. На вопрос: "Куда вы меня ведете?" - немецкий солдат ответил пинком в живот. Вместе со мной вывели во двор еще несколько женщин с детьми. Они тоже были раздеты и стояли на снегу босиком. Прикладами винтовок нас загнали в грузовик, поставили там на колени и строго-настрого запретили поднимать голову. В таком положении нас вывезли за город, где уже была отрыта большая яма. Когда всех нас выстроили возле ямы, нервы мои не выдержали. Я обняла детей и крикнула, обернувшись к немецким солдатам:

- Стреляйте, сволочи, скоро вам будет конец...

И в этот момент раздались выстрелы. Пуля попала мне в левую лопатку и вышла через шею. Я упала в яму, на меня упали две убитых женщины, я потеряла сознание.