«Если», 2005 № 02 - Журнал «Если»

— Об этом Дьердь тоже просил напомнить?

Тэтлер кивнул. В зеленоватых глазах пряталась усмешка.

— Я много жил среди уродов и могу подтвердить одно: они на самом деле уроды. Мы выбиваемся из последних сил, поддерживая жизнь Языков, а они часами могут любоваться какой-нибудь рыжей белочкой, раскачивающейся на живой ветке. Они не хотят видеть, что чудесная белочка обсыпана напившимися ее крови клещами, что шерсть ее лезет неопрятными клочьями, а сам любитель сентиментальных зрелищ до крови расчесывает открытую язву у себя за ухом, и у него плохо гнется искалеченное ревматизмом колено. — Тэтлер улыбнулся: — Впрочем, и у них есть мечта.

— Это здорово, — искренне сказал Гай.

Тэтлер отвернулся. Может, не хотел, чтобы Гай видел его глаза.

— Да, мечта. Каждый урод мечтает об Экополисе. О том, как однажды ворвется в город с отрядом единомышленников. И уведет вашу сестру, мать, подругу, ему без разницы. И зарежет вашего друга. Урод ведь не ищет понимания. Зачем ему понимание? За ним семь миллиардов. Он просто сожжет обсерватории, Дома матерей, взорвет набережные и забросает каналы дрянью. Выкорчевав керби, разведет живые леса и привезет с Территорий вонючих белочек, чтобы они красиво скакали по веткам, оплетенным гнилыми лишайниками. Видите того благообразного старца? Когда-то он конструировал входные маяки. У него украли генкарту — случайно, при перевозке действующего архива одного из медицинских центров. По этой карте некий умный урод провел в Экополисе почти месяц. Он заразил кучу народа самыми дикими болезнями. Семь миллиардов. Слишком густой бульон.

— Неужели там некого полюбить?

— На Территориях?

— Ну да.

— Как странно вы говорите…

Кто-то тронул пилота за плечо.

Узкое лицо мгновенно налилось улыбкой.

Тэтлер исчез в толпе, зато в рукав Гая снова вцепилась новенькая. Правда, при ней теперь находился гаммельнский дудочник. Он обнимал новенькую за талию и часто облизывался. Наверное, хотел съесть проблему.

…этот ваш герой — тоже урод.

— Счастлив, что вы это разглядели.

— Но зачем вы про них твердите? Чего ждете от них?

— Огня, который выжжет все Языки, — Отто Цаальхаген наслаждался. Рукав пышной рубашки изнутри наливался нежным огнем. — Массового террора. Пусть он, как ураган, пройдет по всем Территориям. Презрения к малодушным. Не думайте, что кто-то избежит наказания. Даже в Экополисе. Слабость будет жестоко наказана. Не забывайте, что отмену особых мер навязывают именно остальные. Они надеются, что мы испугаемся.

"Выявить Носителей невозможно…"

"Но Референдум нельзя оттягивать…"

"Мы всё начнем сначала, если потребуется…"

"Обрати внимание на этот кристалл…"

"Разделительные линии…"

— Вы меня пугаете, Отто.

— А вы и должны пугаться. Чудеса радуют только издали. Вам ведь не нравится стригущий лишай и гнойные язвы, разъедающие тело? Вас ведь не устраивает хромота, перемежающаяся лихорадка, скверное зрение, паралич? Вы же не хотите, чтобы ваша дочь или мать задыхались в приступах астмы? Вот видите. Не хотите. Почему же миритесь с тем, что происходит? Почему ничего не делаете для будущего? Или вам достаточно пресловутых пяти минут в какой-нибудь каморке с красивым тупым самцом? — Он мрачно взглянул на новенькую, и рукав его нежно расцвел. — Зачем вам будущее? Каморка и самец. Этого достаточно. Глядя на вас, я готов поверить, что в космос полетит совсем другое человечество.

— Можете предложить варианты?

"На Камышовом плато отрабатывают защиту…"

"Попробуйте доказать это уродам…"

"Все равно Станции следует расширять…"

"Старший брат болен…"

— Варианты? Какие варианты, если все мы погрязли в трусости? Мы боимся сказать вслух, что надо менять мораль. Мы не готовы отнять будущее силой. Нам, видите ли, жаль остальных, пусть они распространяют самые ужасные болезни. А они хуже крыс! Поскребите себя получше, и вы легко обнаружите в себе урода! Вот почему следует сменить калейдоскоп на оптику прицела.

— Но кто сделает такой выбор? — не выдержал Гай.

— Да вы же и сделаете.

— Я?

Но писателя уже втянули в пеструю колеблющуюся толпу.

— Не сердитесь на него.

Гай кивнул. Он чувствовал разочарование.

Почему-то ему казалось, что встреча с Отто Цаальхагеном должна была оказаться не такой. И слова о выборе должен был произнести не гаммельнский дудочник. Слишком серьезная тема, чтобы болтать так безответственно. То, что выбор нельзя откладывать, это ясно, это ни у кого не вызывает сомнения, но выбор (каким бы он ни оказался) будет все же делаться не здесь и, наверное, не нами.

Он издали рассматривал скалившуюся с подиума собаку.

Скотчем, скотчем ее! Чтобы не смела рычать! Выбор будут делать решительные люди.

Он молча смотрел на новенькую.

Точеный профиль, нежные, вздернутые уголки губ.

Рукав ее тонкой блузки вдруг ожил, как волна, полная цветущего планктона.

В этом зале все держится на рефлексиях, подумал он. Каморка и самец. Может, гаммельнский дудочник в чем-то прав. Каморка и самец. Он ведь о ней ничего не знает. Туффинг прост и удобен. Пять минут — и она получит все, чего хочет ее молодое, здоровое тело. И это будет красиво, чисто, гигиенично. Не в пыли, не в грязи, не в свальном грехе, как у уродов. Не на берегу грязной лужи под кислотным дождем, отворачивая лицо от кашляющей партнерши, а в уютном уединенном уголке, украшенном декоративной каллиграфией.

"Новые Дома матерей…"

"А если на Нижних набережных?…"

"Но образцы не вывезены со Станций…"

"Зато мы опять начнем строить…"

— Мне пора.

— Гай…

— Да.

— Когда вы вернетесь?

— Дней десять. Мы рассчитываем на такой срок.

— У вас есть какие-то любимые места в Экополисе?

— Я не очень хорошо знаю город. Но у меня флип. Он останется моим и после возвращения. Бухту я изучил. Пробовали водить скоростную посудину?

— Даже выигрывали гонки в Аназии, — улыбнулась она.

— За рифами, там, где торчит труба затонувшего фрегата… — Он не спускал глаз с ее пылающего рукава. — Фрегат виден издалека… Но там скальный мыс, из-за него вырывается сильное течение… Если войти не под тем углом…

— Хотите, я там вас встречу? Улыбка приподняла нежные уголки губ.

Возбуждение торопило новенькую, щеки горели. Каморка и самец. Ну да. Пять минут. А потом вернуться в зал.

— Я не знаю точной даты возвращения.