Огненное лето 41-го - Александр Авраменко

Пленные выталкивают полуодетого верзилу. Ага, вот и старший, хорошо, что уцелел. Выясняем, что к утру вполне возможно запустить две штуги, одну троечку, две четвёрки. Могли бы три — но как раз третью мы и превратили в металлолом окончательно.

Под присмотром немцы берутся за работу. Перефразируя — не за совесть, а за страх. Достаточно взглянуть на злые лица наших бойцов, чтобы забыть обо всём на свете и пахать, не покладая рук. Хотя мастера они действительно классные, работают чётко, и дело просто горит в их руках. Ничего лишнего, каждое движение отточено, поневоле залюбуешься, забывая, что перед тобой враги.

Впрочем, настоящее умение на Руси испокон веков вызывало только уважение, даже здесь и сейчас. Среди нашего пехотного охранения немало танкистов, оставшихся без техники: наш командир полка подсуетился, чтобы держать под рукой резерв специалистов. И сейчас они нам очень даже пригодились. Под руководством Пилькова и немца-инструктора ребята в срочном порядке осваивают трофейную технику, а мы пока заправляемся. Вот теперь можно пойти и днём! Вперёд, в середину и в тыл колонны поставим фашистские машины, а наши пойдут между ними в качестве трофеев. Проскочим!..

Я смотрю на часы — пора выступать. Немцев решаем пощадить: всё-таки они хорошо поработали, действительно на совесть… Правда, под конец всё ж таки устроили им пытку при помощи супа, каши и разговоров о пролетарской солидарности. То есть накормили завтраком, после которого Валера попытался их сагитировать. Пусть я по-немецки и не понимаю, зато хорошо вижу, что все наши лекции им, как об стенку горох. То ли они так своим фашизмом оболванены, то ли мы чего-то недопонимаем? Ладно, в конце концов, я вовсе не замполит, чтобы беседами такого рода заниматься… мне только сагитированных фрицев в отряде не хватало…

Пленных загоняем в здоровенный колхозный сарай, на ворота которого вешаем блин поставленной на боевой взвод противотанковой мины, найденной среди захваченного имущества. Честно предупреждаем об этом немцев, предостерегая от попыток раньше времени выйти наружу. Пусть сидят, отдыхают после внепланового трудового утра…

Кстати, спасибо им за карту — теперь мы знаем, что до наших всего двадцать километров. По-хорошему — это час хода. Объявляю об этом ребятам, и к небу взлетает мощное ура.

Быстро перестроив колонну так, как решили на командирском совете, начинаем движение. Вперёд! За Родину! За Сталина!

…Эх, знал бы Иосиф Виссарионович, что на фронте его именем творят — не пощадил бы никого виновного…

Глава 22

…А под Ельней продолжается мясорубка. А никак иначе выполнение нашими войсками приказа штаба Западного Фронта N 01 от 15.08.41 года я назвать, увы, не могу. С утра до вечера бескрайние цепи пехоты под умелым руководством маршала Тимошенко пытаются срезать выступ, где сидят 2-ая танковая группа немецких войск и их же 2-ая армия.

Непрерывным потоком сгорают в топке войны техника и люди. За один только день 17-е августа мы, например, потеряли четыре новеньких ИЛа и один ЛаГГ прикрытия. И так везде, по всему обильно залитому русской кровью западному фронту…

Но больше всего поражает тупость Верховного командования. Сверху нам хорошо видно, что танки отчего-то атакуют по болотам, а лишенная всякого прикрытия пехота по открытой местности. Немцы же непрерывно отстреливаются из артиллерии или утюжат позиции штурмовой и бомбардировочной авиацией. И глядя на все это сверху, у нас просто сердце кровью обливается…

По полку ходят нехорошие слухи, моральный дух низок, как никогда. Вчера зачитывали приказ о расстреле дезертиров, но мне по-секрету рассказали, что четверо политруков, не в силах вынести бессмысленные атаки и глупые потери, написали жалобу самому товарищу Сталину. Однако письмо перехватили особисты и, обвинив написавших его во вредительстве и моральном разложении, под шумок расстреляли.

Наши танки жгут, поскольку нет пехотного прикрытия; пехоту кладут, так как нас, авиацию, посылают куда угодно, но только не туда, где требуется помощь. Ну а про артиллерию и говорить не приходится когда летишь, хорошо видно, что пушки бессмысленно молотят по пустой местности, а при попытке связаться с пушкарями и передать координаты цели тебя просто посылают далеко и надолго. И не просто ведь посылают. Меня, например, уже разок таскали в особый отдел, разбирались, что это за попытки передачи координат, отличных от назначенных штабом фронта? Спасибо, отпустили с миром…

Каждый день на станции прибывают эшелоны с людьми, танками, самолётами. Всё это спешно разгружают — и в пекло. А ведь эти резервы сейчас по-настоящему нужны где-то под Ленинградом, в Крыму или Прибалтике… Так нет же, гоним всё на убой, потому что кто-то умеет писать красивые реляции.

Наш новый командир майор Стукалов с каждым днём ходит всё мрачнее и мрачнее. И то сказать — когда мы прибыли на фронт 24-ого августа, в полку было три десятка ильюшиных, а сегодня, двадцать восьмого, у нас осталось всего десять машин. Немцы быстро приспособились поскольку идём мы низко, поднимаясь, самое большее, на сто пятьдесят метров, они караулят нас на полутора-двух тысячах. Потом резкое пике с высоты, атака с задней полусферы — и всё. Спёкся…

Со злостью отшвыриваю папиросу, и словно дождавшись этого момента, тут же звучит команда:

— Первое звено — на вылет!

Бегу к своей машине. Внешний осмотр — струбцин на элеронах нет. Тыкаю носком сапога в баллон — накачан. А второй? Тоже. Сашка смачивает свой дутик. Надо бы последовать его примеру, но уже не успеваю. Механик привычно ждёт у крыла с парашютом в руках. Рядом ещё двое приборист и оружейник. Подают журнал, я торопливо расписываюсь огрызком карандаша, хватаюсь за ручку и влезаю на крыло и дальше в кабину.

Вот что в ИЛе действительно хорошо, так это просторная кабина, что при моих габаритах играет совсем немалую роль. Ноги сразу ставлю на педали. Короткий осмотр — вроде всё нормально. Сначала пристёгиваю поясные ремни, затем плечевые. Так… Вилку шлемофона в колодку, резкими движениями закручиваю оба зажимных барашка. Покачал. Нормально. Рычаги шасси — законтрены, как положено. Триммер, приборы — целы. Включаю аккумулятор, и панель сразу оживает, вспыхивая всеми четырьмя лампочками контроля боезапаса значит, бомбы в отсеке. Так, теперь вентили баллонов синий — сжатый воздух, чёрный — углекислота. ЭСБ-3П, две штуки, один на РС, второй — на бомбы. Как понадобится, так и установлю, дело недолгое. Ага, есть ракета, вижу!

Винт нехотя проворачивается, хлопает первый выхлоп и вслед за ним раздается басовитый рёв. Несколько минут на прогрев, впрочем, можно уже потихоньку выруливать на старт.

Подрагивая плоскостями и мягко покачиваясь на амортизаторах, рулю на старт. Выстраиваемся парами. Расконтриваю шасси. Закрываю фонарь — всё! Газ! Сектор до упора! Уже привычно отрабатываю увод влево, выдерживая машину ровно по нитке. Отрыв, набор высоты, убираю шасси. Круг сбора. Все собрались? Все. Идём на цель… что у нас сегодня? А, наземное наведение, понятно…

Ну и где этот наводчик?! Я уже охрип, вызывая его. Что за…

— Так и держите, соколы. Теперь чуть левее, ещё… цель — миномётная батарея. Они нашу конницу в лощине накрыли! Давай, ребята! Бей гадов!

Перед носом вспухают разрывы зениток, с земли начинают тянуться дымные трассы скорострелок калибром поменьше. Впрочем, это даже хорошо, значит, и противника в воздухе тоже нет! Все, пора!

Откручиваю левой рукой вентиль баллона с углекислотой, заполняющей бак, закрываю шторки радиатора, чтобы не нахватать в него осколков. Наша боевая пара расходится в разные стороны и я выдёргиваю машину на горку. Тридцать градусов. Вот они, сволочи!

Ой, мама моя родная! Вся узкая болотистая лощина усеяна телами, вперемежку людские и конские трупы. Да что ж это делается-то, а! Немцы разбегаются в разные стороны в поисках укрытия. Ну уж нет, сволочи! Сейчас наша очередь…

Совмещаю кольца на капоте. Есть! Пошли! Огненные струи РСов срываются с направляющих и вспухают внизу сплошной стеной огня. Всё пылает, ухожу на круг, ведомые за мной. У них тоже неплохо получается.

Второй заход. На этот раз работают пушки и пулемёты. Сидор дёргает машину, но это мелочи жизни. Ещё один заход… Тресь! В правой плоскости появляется дыра и вываливается половина элерона. Обидно… Дёргаю ручкой — вторая половина, как ни странно, слушается. Кое-как разворачиваюсь и тяну к линии фронта. А там…

Такое ощущение, что все немцы, какие только там сидят в окопах, стреляют по мне и только по мне…

— Ребята! Уходите! А то и вас сожгут ни за грош!

— Да пошёл ты!

Комок подступает к горлу. Какие всё-таки люди, а! Не бросают одного, хоть и смертельно рискуют. Ба-бах! Щёлк! От удара открываются патронные щитки, и остатки зарядных лент вываливаются наружу. Но машина всё же тянет. Угрожающе растёт температура масла, а я не могу открыть жалюзи, поскольку осколки непрерывно барабанят по фонарю, плоскостям, броне… Удивительно, но машина работает и даже слушается моих команд… ну, ещё немного! Давай, родимый, потерпи еще совсем чуть-чуть…