«Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов - Валерий Никоноров

Сообщается, что гунны шли в атаку cuneatim (букв.: 'клинообразно') (Amm. Marc, XXXI, 2, 8). Очевидно, этот латинский термин подразумевает боевое построение, которое римляне применительно к варварским, прежде всего германским, народам называли cuneus ('клин'), хотя на практике оно представляло собой не настоящий тесно сплоченный клинообразный порядок, а неправильный (с римской точки зрения), глубокий и беспорядочный (рассыпной) строй, атаку которого возглавляли только немногие воины, превосходящие других своим вооружением, знатностью и храбростью{111}. В военном лексиконе поздней Римской империи, начиная, по крайней мере, с IV в., реальное клинообразное построение называлось «голова свиньи» (caput рогci: Amm. Marc. XVII, 13,9, или caput porcium: Veget. ERM III, 19), причем этот термин прикладывался только к пехотному порядку. Слово cuneus обозначало тогда, прежде всего, тип конного подразделения римской армии{112}, атакующее построение которого вовсе не обязательно имело форму клина.

По всей видимости, термин cuneatim у Аммиана Марцеллина соответствует греческому выражению «[атаковать] по клиньям, то есть рассредоточенными отрядами», в «Стратегиконе» Маврикия, византийском военном трактате VI в., как обозначению боевого построения «гуннских» (в широком значении этого этнического определения) народов (Mauric. XI, 2,15 М = XI, 2, 54 D). Присутствующее здесь слово куна (xouva), которое представляет собой несомненную кальку с лат. cuneus, можно понять как обозначение отдельного отряда, сформированного по кровнородственному (племенному или клановому) принципу, подобно отрядам-кунеям у древних германцев. В свою очередь, каждый такой гуннский отряд, с одной стороны, состоял из более мелких подразделений, а с другой стороны, мог входить в состав более крупных тактических соединений, причем численность и тех и других более или менее должна была соответствовать нормам «азиатской десятичной системы».

Аммиан Марцеллин, современник вторжения гуннов в степи Юго-восточной Европы, приводит детальное описание их действий на поле боя: 

И [гунны] сражаются, будучи подчас раздраженными, но вступая в битвы клином [под аккомпанемент] разнообразных страшно звучащих криков. И так же как при [их] проворстве они стремительны и неожиданны [в своем появлении], так и, внезапно [и] намеренно рассеявшись, они рассредоточиваются и не соблюдают боевой строй. С ненасытной жаждой убийства несутся они в разные стороны, н из-за [их] чрезмерной быстроты не приходится видеть их атакующими укрепления или грабящими вражеский лагерь. И ты охотно назовешь их самыми неукротимыми воинами из всех [других], потому что издали они [бьются] метательными снарядами с заостренными костями в качестве наконечника стрел, которые с удивительным искусством соединены [с древками] и разнообразно сделаны… а [сойдясь] вплотную, сражаются мечом без оглядки и, уклоняясь от вреда [неприятельских] острий, опутывают врагов брошенными с размаха арканами, чтобы, обвязав члены сопротивляющихся, лишить их возможности усидеть верхом или уйти пешком.

Из этого сообщения можно выделить две основные фазы тактики гуннов, характерные, по крайней мере, для раннего этапа их завоеваний:

1) начальная атака глубокой рассыпной лавиной («клинообразно», см. также: Claud. III, 330–331: «беспорядочно») с массированным обстрелом неприятельских рядов из луков на значительном расстоянии;

2) рукопашный бой, когда гунны, быстро перемещаясь по всему полю сражения, рубились мечами, а при удобном случае накидывали на своих противников лассо.

Другие древние авторы говорят о таком весьма важном тактическом маневре гуннов, как притворное бегство с последующим внезапным возвращением в бой (Claud. III, 331; Zosim. IV, 20,4; ср.: Hier. Ep, 77, 8; Agath. 1,22,1). Эта военная хитрость, вообще весьма характерная для евразийских кочевников, в исполнении гуннов была чрезвычайно эффективной. Во время притворного отступления они метко стреляли с поворотом назад — т.е. использовали прием, известный под названием «парфянская стрела», и не ожидавшие этого враги, уверенные в скорой победе и поэтому ослабившие свое внимание, несли очень значительные потери. В качестве еще одного излюбленного тактического действия гуннов наши источники называют окружение вражеского боевого порядка (Zosim. IV, 20,4; Chron. Gall. P. 652, 52; ср.: Agath. V, 19, 8). Гунны также активно практиковали устройство засад (Iord. Get. 188; Prise, fr. 2 D = 6,1 В; ср.: Claud. V, 270; Agath. III, 18,4–9; V, 18,10), которые они вообще предпочитали открытому сражению. Последнее замечание, вложенное Иорданом в уста послов западноримского императора Валентиниана III к везеготам (Iord. Gel. 188), достойно самого пристального внимания. Действительно, гунны не стремились в бою к близкому контакту с неприятелем. Неслучайно один из наших источников даже утверждает, что они были совершенно не способны к ведению рукопашной схватки (Zosim. IV, 20,4). Стихией гуннов была стрельба по противнику из луков с более или менее прицельной дистанции, в которой они были чрезвычайно сильны. Это полностью соответствовало их менталитету, сформированному под влиянием условий их кочевого бытия. Основу своего материального благосостояния мужчина-гунн создавал за счет добычи, захваченной в ходе разбойничьих набегов. Подстерегающие на этом пути серьезные опасности требовали от него самого пристального внимания к собственной безопасности. Поскольку успех набега зависел, прежде всего, от мобильности его участников, использование ими серьезного (и, естественно, тяжелого) защитного снаряжения было максимально ограничено. Полагаться оставалось только на главное наступательное оружие — сложносоставной дальнобойный лук, умелое употребление которого позволяло избежать близкого и потому крайне рискованного контакта с противником. Прекрасно обученные с детства владеть таким оружием с коня, да еще и на полном скаку, гуннские воины довели до совершенства приемы применения легкой конницы, оснащенной луками, — так в Европу вместе с гуннами пришла тактика эффективного боя на дистанции, унаследованная ими от их предковхунну и использовавшаяся позднее племенами тюркского и монгольского происхождения. Ее важной составной частью было изматывание противника, когда гунны, умышленно избегая рукопашной схватки, в то же время не покидали поле сражения, а постоянно кружили вокруг вражеских боевых порядков и засыпали их тучами стрел.

Именно такую тактику имеет в виду Иордан, когда говорит, что гунны «подчинили аланов, равных им в бою… обессилив частыми стычками» (Iord. Get. 126). Тактика избегания ближнего боя и изматывания противника позволила гуннам одержать верх не только над аланами, но и над «скифами» (= готами), с которыми они, согласно Зосиму, воевали опять-таки «непрерывно» (Zosim. IV, 20,4–5). Готы тем более не могли противостоять гуннам, поскольку вплоть до VI в. они не располагали сколько-нибудь многочисленной кавалерией, а, сражаясь преимущественно в пешем строю, явно мало и недостаточно умело использовали луки и стрелы, чтобы представлять серьезную угрозу для мобильной гуннской кавалерии.

С другой стороны, лишь с целью довершить то, чего не сделали на поле брани их стрелы, гунны выхватывали мечи и сходились с противником лицом к лицу, не забывая, однако, при удобном случае набросить на неприятельского солдата аркан и, если повезет, быстро ускакать прочь, увлекая его за собой. Впрочем, наверное, будет даже правильнее сказать, что аркан скорее служил гуннам оружием среднего действия, и, вопреки сообщению Аммиана Марцеллина, они должны были попытаться воспользоваться им еще до того, как схватиться с противником врукопашную. В самом деле, гуннский прием с применением лассо в ходе рубки на мечах, как он описан римским историком (Amm. Marc. XXXI, 2, 9), подходит больше для индивидуального поединка, когда имеются все возможности для маневра, чем для настоящего, коллективного сражения, в котором индивидуальное маневрирование как раз сильно затруднено.

Впрочем, рукопашная схватка применялась гуннами в случае крайней необходимости, да и то в основном только после нанесения врагу действительно серьезного урона в результате обстрела с дистанции. Если же неприятель оставался несломленным, то гунны сами рисковали понести большие потери в ближнем бою, поскольку в большинстве своем не имели серьезного защитного снаряжения (см. главу 11, раздел Б). В таких случаях они могли, например, применить описанное выше притворное отступление со стрельбой из луков назад.

Благодаря своему тактическому искусству, помноженному на непревзойденное мастерство во владении луком, гунны долгое время оставались непобедимыми, будучи в состоянии успешно сражаться и против численно превосходящего их неприятеля. В 406 г. гуннские союзники способствовали победе Стилихона над вождем готов Радагайсом, в ходе боя при Фьезоле окружив третью часть армии последнего (Chron. Gall. Р.652,52). Три года спустя немногочисленный (300 воинов), но очень боеспособный гуннский корпус, находившийся на службе у западноримского императора Гонория, атаковал близ Пизы готское войско, возглавляемое Атаульфом, и, уничтожив 1100 врагов, а потеряв только 17 человек, сумел затем благополучно уйти восвояси (Zosim. V, 45,6). Вспомним также насчитывавший всего 40 бойцов отряд уннигардов (см. главу 10, раздел Б), который побеждал в Ливии Пентаполис гораздо более многочисленного противника (Synes. Ер. 78; Catost. I, 2). Все эти примеры говорят о том, что гунны и на чужбине были верны своей тактике, основанной на высочайшей мобильности и маневренности и метком обстреле противника со значительного расстояния, ибо в ближнем бою при своей малочисленности они не имели бы шансов на успех.