2007 № 08 - Журнал «Если»

— Боюсь, здесь мы будем мешать…

— А мы отойдем в сторонку! — Ахастиаль довольно бесцеремонно потянул подполковника от поезда. Часовой орк, нахмурившись, отошел на несколько шагов. — Орки — хорошие солдаты, но плохие командиры… О чем я? Ах, да! Господин Жекоби, вы ведь в столицу едете на лечение, не так ли?

— Не совсем. — Кшатрий с тоской посмотрел на едва видневшихся впереди князя и принцессу. — Всего лишь отпуск после ранения. Я вылечился, но требуется время, чтобы рана зажила окончательно.

— Родственники в столице?

Жекоби понял, что ему не уйти, и достал трубку.

— Нет, всего лишь хорошие знакомые.

— Ага… Зря вы курите, глупая привычка. Простите старика. — Ахастиаль подался чуть в сторону, уворачиваясь от дыма. — Значит, знакомые… Вы уж простите еще раз: а где вас ранили?

— На западной границе, обычная история во время патрулирования: степные орки обстреляли нас с холмов. Ничего серьезного.

— Западная граница… Да, там постоянно гибнут наше граждане… — Эльф о чем-то задумался, прикрыв глаза.

Жекоби уже собирался придумать какую-нибудь причину и сбежать, но старик вдруг будто проснулся.

— У меня там служит дальний родственник. Говорит, люди — низшие чины, конечно — делают себе рисунки на коже в память о службе. Характерные рисунки: повешенный на дубе гоблин. В чем символика, не объясните?

— Слышал что-то… Но ни разу не видел. Я бы в своем подразделении не допустил такого.

— Конечно. Выкалывают, говорят, не тушью, а кровью гоблинов, а количество чешуек должно указывать на количество убитых обладателем рисунка. Все это мелочи, конечно. Странно только, как это вам удалось совершенно не загореть на западной границе.

— Я лечился, загар сошел, — сразу ответил Жекоби и скрипнул зубами с досады. — Многие отмечают.

У водокачки послышались крики, ругань. Подполковник дернулся было, но Ахастиаль вцепился в рукав.

— Началось! Запах и здесь почувствуете, друг мой, не спешите туда! Но суета не прекращалась, без умолку визжала какая-то женщина.

Жекоби все же оторвался от эльфа, быстро пошел по платформе. Неужели принцесса?… Но нет — в окружении оглядывающихся телохранителей с саблями наголо она шагала навстречу. За ней поспешал побледневший оркский князь с приятелями. Подполковник посторонился и, морщась от действительно чудовищного запаха, поспешил дальше. Толпа окружала визжащую в луже крови девушку, в ней Жекоби узнал горничную Симиаэль. Над раненой склонились два брамина, разглядывая лоб. Там должна быть невидимая простым глазом имперская печать.

— Что случилось? — спросил Жекоби сержанта-орка.

— Да как тролли поливать начали, суета началась, эта и кинулась на принцессу. Вроде как убить, и нож ее где-то тут валяется. А охрана принцессы, значит, начеку была, и девке тут же досталось. Не жить ей, говорят. Вон кишки наружу!

— Странно, что не убили…

— Эльфы! Вон один остался, пробует, чтобы, значит, допросить.

Ит Колораль, сразу не замеченный Жекоби, тоже был возле раненой, он то спрашивал ее о чем-то, то что-то делал с ее рукой, и тогда девушка кричала еще громче.

— Бесполезно! — громко сказал станционный маг Паула, выпрямляясь. — На ней заговор, снять не успеем!

— А что с печатью? — Хмурый эльф тоже поднялся.

— Тончайшая подделка на всех уровнях защиты. — Маг снова посмотрел на лоб девушки сквозь зеленое стекло. — Никогда такого не видел. Любой бы ошибся. Мне и сейчас не верится.

— Видно же вблизи: ручная работа… — Поездной маг Хо Диммо выглядел удрученным. — Я лично проверю еще раз всех, и пассажиров, и персонал… Кто бы мог подумать! Она ведь прибыла с принцессой.

Колораль, хмыкнув, прикончил девушку коротким уколом в сердце. Ниже его достоинства было упрекать в чем-либо браминов: они всего лишь люди. Но как эльфы могли пропустить лазутчицу? Да еще с заговором молчания. Раздвигая толпу плечами, Колораль отправился на поиски своей принцессы.

— Занятно, занятно… — пробормотал Ахастиаль за спиной подполковника. И когда успел доковылять? — Как хорошо, что все обошлось. Ато ведь какой скандал был бы, столько отставок… Да, господин Жекоби? Помогите старику, проводите меня до экипажного вагона. Махнем по рюмочке.

13

Нет на свете прекраснее путешествия,

Чем то, в котором ноги отдыхают.

Еще когда они лежали в паре сотен шагов от водокачки, Грамон посоветовал всем намочить рукава. Офа, пребывавшая в тот момент в игривом настроении, поинтересовалась: должна ли она на рукава пописать или всезнающий особо опасный кшатрий их изволит облизать? Поэт хихикнул, но коротышка посмотрел на него с такой грустью, что Кей заткнулся. Он не любил вызывать в людях вот такую человеколюбивую, беспросветную грусть. С другой стороны, надо было отскочить подальше от последнего огненного шарика, а не ждать, когда он вспыхнет, чтобы получше все рассмотреть… Теперь прокопченный Римти спереди был так же лыс, как и Грамон, с той только разницей, что Хью имел брови и ресницы.

— Тебе еще стоило бы умыться, — сказал кшатрий и отвернулся. — Воды будет много, когда подползем к напорной башне. Собственно, поползем по болоту, так что все равно промокнем насквозь…

— А не проще подойти к составу с юга?

— Проще. Только там оцепление, и стрельба без оклика. Это же рудный поезд, его охраняют всерьез. Очень, очень много драгоценного глобо.

— Тогда почему ты думаешь, что мы сможем подойти к цистернам? — не унималась Офа.

— Потому что если где охрана и слаба, так это там. Просто вода, ничего больше. Там даже нет башенок для охраны, часовые просто сидят сверху на площадке. Еще там же сменные погонщики, но этим на все, кроме троллей, наплевать. Мы подойдем спереди… Так, тролли начали пить. Поползли.

Римти полз с особой рьяностью, уж очень ему понравились серые великаны. Сразу видно было: добрые, безобидные. Когда-то горные тролли были редчайшим видом, но потом удалось изловить пару особей и развести их в неволе. Поговаривали, что в Империи тролли изменились, стали беспомощными и без ухода гибнут. Может, и так… Но уж лучше добрые и беспомощные, чем дикие. Кею вовсе не хотелось увидеть, как вот такая махина впадает в ярость. Но с чего бы? В горах они просто едят лед, пасутся на ледниках, как травоядные.

— По моей команде вскакиваем и бежим, что бы ни случилось. Если станет плохо видно, Офа берет за руку меня, за нее хватается поэт.

— Хорошо! — отозвался Кей.

— Если снова будешь так лапать, пеняй на себя, — пригрозила Офа.