Афганский шторм - Николай Иванов

Вот ведь как получается: только подумал о своем прошлом, вроде отодвинул его в сторону, – все, не мешайся, а поди ж ты, как заколотилось сердце. Даже Адмирал под ним стал переминаться с ноги на ногу, видимо, почувствовал его волнение. Нельзя, нельзя встречаться с первой любовью, умерло так умерло.

Борис перевел бинокль на горы, но вскоре, сам не заметив, когда и как, вновь навел его на машины. Знал, вернее слышал, что в сотне километров от их эскадрона стоит парашютно-десантный полк, одно время порывался даже съездить туда, но удержался перед соблазном: кем приедешь? А что, если сейчас попробовать? Взять и ворваться на лошадях на плац? Или захватить машины? Может, в самом деле посмотреть, как без него в ВДВ управлялись?

Торопясь, приказал снять с лошадей груз, спустил взвод по противоположному склону в предгорье и, когда «уазики» показались из-за поворота, прокричал:

– Шашки – к бою!

Сверкнули, разрубив солнечные лучи, клинки сабель.

– За мной – марш!

Направил Адмирала на головную машину, ослабил поводья, давая возможность лошади вытянуться стрелой.

– Ура-а! – хрипел взвод.

Гудела под копытами земля. В машинах их заметили, «уазики» прибавили скорости, но куда мотору в горах против коня!

Борис первым выскочил на дорогу, осадил лошадь прямо перед радиатором машины. Улыбнулся, заметив за стеклом испуганные и недоуменные лица водителя и офицера в куртке без погон. Поднял Адмирала свечой, погарцевал, играясь шашкой. Вот так-то, десантнички, кровные ребятушки. Чего растерялись то, где ваш девиз про гвардию мужества?

Первым пришел в себя офицер. Он пригладил волосы, открыл дверцу, спрыгнул на дорогу. Резанули красным цветом лампасы, и теперь уже настала очередь Борису приходить в себя: как это он не подумал, что и в самом деле может ехать генерал. Сейчас взгреет. А лицо знакомое, наверняка когда-нибудь приезжал к ним в дивизию. Теперь надо выкручиваться.

Спрыгнул на землю, сбросил поводья коноводу, убрал шашку.

– Извините, товарищ генерал, у нас занятие по захвату объекта, а здесь машины на дороге, – на ходу начал сочинять Борис.

– Погоди, – остановил его генерал. – Откуда вы такие взялись? Кино, что ль, снимаете?

– Никак нет, мы настоящий, действующий эскадрон. Не киношный.

Генерал оглянулся на подошедших из второй машины полковников, и те согласно закивали:

– Есть тут у нас в округе один эскадрон, товарищ генерал. Экспериментальный.

– Хороши эксперименты, если они как снег на голову. Вот такие орлы нам и нужны, – вновь обернулся он к попутчикам.

Ах, эти встречи с первой любовью…

– А вы возьмите, товарищ генерал. – Борис, покраснев от собственного нахальства, вытянулся перед начальством. – Если нужны – возьмите.

– Да знаете, у нас как то в ВДВ еще не научились с лошадьми прыгать из самолетов, – пошел на попятную генерал, а Борис, лишь услышав про прыжки, наконец то вспомнил: этого генерала он как раз и видел на прыжках. И фамилия у него наподобие птичьей. Что то типа Гуськова. Да, точно, – это заместитель командующего генерал лейтенант Гуськов.

– Товарищ генерал-лейтенант, я – десантник.

Гуськов опять посмотрел на сопровождавших его офицеров, те на этот раз пожали плечами: не наш, не знаем.

– А что ж это ты так… приземлился, если десантник? – кивнул генерал на лошадей.

– Взвод, спешиться. Малый привал, – вспомнив про подчиненных, отдал Борис команду кружившим вокруг машины кавалеристам. – Я – сапер, товарищ генерал-лейтенант. Год назад у меня на раскопе подорвался мальчишка…

– Да-да-да-да, припоминаю, – оживился Гуськов. – Был приказ по войскам – откомандировать в распоряжение командующего Туркестанским военным округом. Значит, это тебя – и сюда? Вот так встреча. Обязательно расскажу командующему. Значит, опять в войска хочешь?

Хотел ли Борис обратно в войска? Вчера мог сразу сесть в машину и уехать с десантниками, а сегодня… Что то произошло сегодня. Даже не сегодня, конечно, раньше, но… седло кавалериста теперь ему не менее дорого, чем парашют и миноискатель. Воде мы не кланяемся, когда живем рядом с рекой, но в степи уже становимся на колени перед родником. Мы кланяемся и благодарим приют больше, чем родной дом…

– Что, раздумал? – уловив сомнение на лице старшего лейтенанта, спросил Гуськов. Может быть, и сам радуясь, что так легко и просто заканчивается встреча посреди горной дороги.

– Нет, почему же, – встрепенулся Борис. И тоже, не лыком шит, уловив облегченные нотки в голосе генерала, решил стоять до последнего уже из за принципа: поглядим, что получится. Хотя какой тут принцип: кто это после приказа самого командующего вернет его обратно? Это и при хороших временах карусель на месяцы, а тут…

Гуськов подозвал одного из полковников:

– Нам, вообще то, саперы нужны?

– Вообще то, да.

– Запиши его данные, созвонись с Москвой и Ташкентом и завтра к девяти утра решение по нему ко мне в кабинет.

– Есть. Фамилия, имя, отчество? – тут же подступил полковник к Борису, открывая блокнот.

– Это что, в самом деле может быть серьезно? – все еще не верил в происходящее Ледогоров. Это какую же судьбу надо благодарить? Что произошло в мире такого сверхъестественного, что его могут вот так, запросто, к девяти утра завтра?

Но полковник, попросив разрешения, вынул у него из ножен шашку, поигрался ею, любуясь удобством, и, так ничего и не ответив, вновь открыл блокнот на чистой странице:

– Фамилия, имя, отчество?

Необходимое послесловие. Ровно через двое суток старший лейтенант Ледогоров уже представлялся по новому месту службы подполковнику Ломакину. И первое, что потребовал с него комбат, – это снять тельняшку.

– Да я же ее специально… – не понимая и не веря в серьезность приказа, развернул было грудь Борис, но Ломакин не поддержал веселого тона.

– Снять тельняшку и… – он посмотрел на эмблемы, – и эмблемы тоже снять. У старшины первой роты получите лычки, приготовите себе погоны младшего сержанта. Только желтые. С красными лычками будут ходить настоящие сержанты.

– Товарищ подполковник, извините, но я пока ничего не понимаю, – видя, что его не разыгрывают, удивился Ледогоров.

Комбат усмехнулся то ли своим мыслям, то ли растерянному виду сапера.

– Вам надо понять пока только одно: в эскадроне решались одни задачи, у нас, десантников, немножко другие. Мне вот тоже приказали какое то время побыть старшиной. – Ломакин и впрямь достал из тумбочки погон с широкой желтой лычкой. – Я не удивляюсь, вернее, удивляюсь, но молчу и жду дальнейших указаний. Вы меня поняли?

Старшинский погон немного отрезвил Ледогорова. В самом деле, он уже не в эскадроне. ВДВ, как бы там ни было, – это все таки войска первого броска. Но куда? Не потому ли и его так быстро, просто мгновенно перевели в батальон?

– Идите принимать взвод, – отпустил его командир. – Да, может, какие вопросы есть? Кроме, конечно, новой службы, о которой, поверьте мне, я сам пока ничего не знаю.

– Вопросов нет, – пожал плечами Борис. Вот влип так влип. Да а, все эти мгновенные перемещения просто так не должны были делаться, в этом есть какая то тайна. Не хватало лишь, чтобы его не отпустили хотя бы на полдня в эскадрон, Оксана приедет из отпуска только завтра. Надо отпрашиваться сейчас. – Вот только… Товарищ подполковник, мне нужно хоть на несколько минут заскочить к себе в эскадрон.

– Теперь когда-нибудь в другой раз, – сразу же отрицательно покачал головой комбат. – Когда-нибудь… – повторил он задумчиво. – Со вчерашнего дня батальон на казарменном положении, выход за пределы лагеря и солдатам, и офицерам запрещен.

– Да я могу и ночью, не днем… – начал Борис, но смолк под насмешливым взглядом Ломакина. В самом деле, для боевой готовности времени суток не существует. Как же быстро все это выветрилось у него из памяти. Но Оксана-то будет его ждать…

3 июля 1979 года. ТуркВО

Единственным человеком, кому разрешили-таки покинуть расположение лагеря, был сам подполковник Ломакин. Третьего числа после обеда за ним заехали на «уазике»: срочно в кабинет комдива.

Однако за столом командира сидел Гуськов, комдив стоял у окна, опершись спиной о высокий подоконник.

– Как настроение, Василий Иосифович? – вместо приветствия поинтересовался замкомандующего.

«Объясните ситуацию, тогда в зависимости от нее появится и настроение», – подумал Ломакин и ответил неопределенно:

– Готовимся.

– К чему? – испытующе посмотрел генерал лейтенант.

– Когда-нибудь скажут, – сохранил нейтральность подполковник.

Гуськов поглядел на комдива, встал из за стола. Повертел в руках серенькую записную книжицу с надписью «Львов» на обложке, протянул ее комбату:

– Вот, Василий Иосифович, читайте приказ и расписывайтесь. Садитесь сюда, – пригласил к столу.

Ломакин повертел книжицу – с каких это пор приказы стали писать в записных книжках? Раскрыл.