Ферма - Том Смит

Зазвонил телефон. Это был отец. Я посмотрел на мать.

– Он наверняка спросит, где мы.

– Не отвечай!

– Я должен сказать ему, что с нами все в порядке.

– Ничего не говори ему о наших планах!

– Я должен объяснить ему, что мы делаем.

– Не вдавайся в подробности!

Я ответил на звонок. В трубке зазвучал сердитый голос отца:

– Консьержка сказала, что вы только что уехали.

Мать наклонилась ко мне, вслушиваясь в разговор. Я же ответил:

– Мама решила, что там будет неудобно разговаривать, и сейчас мы едем в другое место.

– В какое?

Мать яростно замахала руками, требуя, чтобы я не вздумал что-то сказать ему, и пришлось ответить:

– Она хочет поговорить со мной наедине. Я позвоню тебе, когда мы закончим.

– Ты идешь у нее на поводу, Даниэль, и совершаешь серьезную ошибку. Чем больше она убеждает тебя, тем сильнее сама верит тому, что говорит. Ты лишь ухудшаешь ее и без того сложное положение.

Мне и в голову не пришло, что я могу ухудшить состояние матери. Моя уверенность в собственной правоте пошатнулась.

– Папа, я позвоню тебе позже.

– Даниэль…

Я оборвал разговор. Он позвонил снова. Я не ответил. На этот раз сообщения отец не оставил. Мать, судя по всему, осталась довольна тем, как я разговаривал с ним, и сказала:

– Это было подло с его стороны – предположить, что ты делаешь мне хуже. Он знает, как играть на чувствах людей.

Боясь, что совершил ошибку, я заявил:

– Все, больше никаких личных выпадов. Будем придерживаться голых фактов. То же самое я скажу отцу, если он попробует заговорить в таком же духе о тебе.

– Хорошо, вот тебе факты. Почему он не сказал, что приедет не один?

Я взглянул на нее:

– Кто этот человек?

Но мать лишь покачала головой и поднесла палец к губам.

Когда мы подъехали к гостинице, я рассчитался с водителем. Мы вышли из машины и оказались в окружении стекла и стали Кэнэри-Уорф. Я проводил мать к стойке дежурного администратора, для чего нам пришлось пройти через настоящую цветочную оранжерею. Обслуживающий персонал был облачен в накрахмаленные белые сорочки. Я заполнял необходимые бумаги, а мать стояла рядом, прислонившись спиной к стойке и не сводя глаз с входных дверей. Она явно ожидала, что с минуты на минуту появятся заговорщики, преследующие нас. Взяв меня за руку и не обращая внимания на окружающих, мать поинтересовалась:

– А что, если он позвонит в таксопарк и спросит, куда они отвезли нас?

– Он не знает, из какого таксопарка мы вызвали машину. А даже если бы и знал или догадался, то такие сведения они не разглашают.

При виде такой моей наивности мать покачала головой:

– Их можно подкупить, как и всех остальных.

– Даже если отец доберется сюда, то не узнает номер нашей комнаты. Сотрудники отеля ни за что не скажут ему об этом.

– Мы должны вызвать новое такси, из другого таксопарка, представиться вымышленным именем и попросить отвезти нас в другой отель, но не к самым дверям: остаток пути мы пройдем пешком. Тогда никто не сможет нас отыскать.

– Этот номер уже оплачен.

Кажется, последний аргумент возымел действие. Я добавил:

– Отец звонит и звонит. Он не делал бы этого, если бы знал, где мы находимся.

Мать ненадолго задумалась, потом неохотно кивнула. Сотрудники усиленно делали вид, что не прислушиваются к нашему разговору. Я отказался от услуг посыльного, вызвавшегося проводить нас в номер, и сам взял карточку-ключ, пояснив, что багажа у нас нет.

Наученный горьким опытом, я не делал попыток заговорить, пока мы не оказались у себя в номере и не заперлись на ключ. Сначала мать пожелала осмотреть номер. Он находился на шестом этаже. Комната была современная и удобная, и соображение, что она должна стоить очень дорого, на мгновение заслонило собой все остальное. Мать подошла к мягкому дивану с многочисленными подушечками, стоящему в алькове у окна, откуда открывался вид на реку, в сторону центра города. Но удовольствие оказалось недолгим. Она принялась тщательно обыскивать комнату, подняла телефонный аппарат и выдвинула все до единого ящики платяного шкафа и буфета. Я же присел на диван в алькове и позвонил Марку. Не зная, как выразить свою благодарность, я пробормотал:

– Я расплачусь с тобой.

Он не ответил. Говоря по правде, я понятия не имел, сколько стоит такая роскошь, но уже понимал, что рассчитаться с ним не смогу. Тем временем мать перешла из спальни в ванную, после чего осмотрела коридор, где внимательно изучила план этажа и пожарной эвакуации – маршруты поспешного отступления. Удовлетворенная, она положила свою сумочку с вещественными доказательствами на кофейный столик, рядом с вазой для фруктов и бутылочкой минеральной воды, предоставленными за счет отеля.

Я подошел к мини-бару, выбрал подслащенный энергетический напиток с кофеином, добавил в стакан льда и отпил глоток.

– Хочешь чего-нибудь, мам?

Она отрицательно покачала головой.

– Почему бы тебе не съесть немного фруктов?

Внимательно осмотрев вазу, она выбрала банан. Мы уселись на диван у окна, больше похожие на гостей на пикнике, чем на постояльцев дорогого отеля. Мать очистила банан и разделила его на равные дольки для нас обоих.

– Мам, ты так и не ответила: кто этот человек?

Мать открыла сумочку и достала из нее журнал и рукописный список имен. На первый взгляд, их в нем было шесть.

Этот человек входит в список подозреваемых. Я бы показала его тебе раньше, но ты наверняка отмахнулся бы от него, как от досужей выдумки. Однако теперь этот список приобретает особую актуальность. Один из этих людей последовал сюда, прикладывая нешуточные усилия к тому, чтобы остановить меня.

В самом верху значатся два имени: Хокан и Крис. Твой отец – подозреваемый. Мне очень жаль, но от правды не уйдешь.

Здесь есть и Ульф Лунд, отшельник на поле.

Внесен в него и двуличный мэр города, Кристофер Дальгаард. Я уже рассказывала тебе о нем – именно он пересказал случай с лосем Хокану.

Кстати, все, кто поименован в этом списке, присутствовали на празднике летнего солнцестояния, когда Миа напилась и на котором ее последний раз видели живой. Эти шестеро мужчин стояли в толпе, когда она подбросила букет вверх. Впоследствии я пыталась восстановить в памяти, куда приземлились бы цветы, если бы букет не развязался в воздухе, и у чьих ног очутились бы. Я, конечно, не знаю этого наверняка, но полагаю, что Миа целилась в того, чье имя идет следующим по списку.

Стеллан Нильсон – детектив, один из старших офицеров полиции в регионе. В последующих событиях ему еще предстоит сыграть важную роль. Его отношения с Хоканом можно назвать скорее братскими, нежели дружескими. Они даже внешне похожи друг на друга – оба высокие, сильные, серьезные. Когда они стоят рядом, люди часто спрашивают, не родственники ли они, и это им нравится, они улыбаются и говорят, что не возражали бы против такого.

Последним по списку идет Олле Норлинг, звезда радио и телевидения, врач на бумаге, хотя у него нет практики или настоящих пациентов. Он – успешный шоумен и артист, и его цирковой номер олицетворяет собой поиски одухотворенной мудрости. Он представляет рецепты здорового образа жизни в популярных телепрограммах, публикует книги о том, как можно похудеть, улыбнувшись пятьдесят раз за день, и прочие высокоумные рассуждения о силе разума. Он – доктор-самозванец, скользкий, как змея, торговец и коммерсант, но публика его обожает, поскольку он с успехом преподносит себя в качестве мягкого и заботливого кудесника. Собственно говоря, на самый верх он поднялся благодаря обману и бесстыжей саморекламе. Доктор Норлинг был первым, кто объявил меня безумной:

– Вы нездоровы, Тильда.

Он так и заявил, причем по-английски, медленно покачивая головой, словно желая мне только добра.

И один из этих людей сейчас здесь, в Лондоне, вместе с Крисом, и преследует меня.

Судя по яростной риторике, с которой она его описывала, мне не составило труда догадаться, о ком она говорит:

– Ты имеешь в виду доктора?

Да, доктора Олле Норлинга. Зачем он прилетел сюда? В Швеции ему не удалось упечь меня в сумасшедший дом, и теперь, очевидно, они намерены предпринять вторую попытку. Их стратегия не изменилась; несмотря на то что меня выписали из клиники для душевнобольных, что настоящие врачи объявили меня здоровой и дееспособной, они упорно цепляются за прежний подход: запереть меня в четырех стенах, накачать успокоительным и погубить мою репутацию. Но они опоздали и не смогут помешать тебе узнать правду. Единственное, что им еще остается, – попытаться разрушить наши отношения и заставить тебя присоединиться к ним, чтобы покончить со мной как с единственной силой, способной привести их на скамью подсудимых. Заговорщики с полным на то правом сомневаются, что твоему отцу эта работа по плечу. Не знаю, действительно ли Норлинг первым выдвинул идею усомниться в моем здравомыслии, зато он был первым, кто заявил об этом вслух, использовав против меня свой авторитет и медицинские знания. Вопрос лишь в том, почему они усомнились в моем психическом состоянии только тогда, когда я отвергла их версию того, что случилось с Мией.