Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я положила трубку и стала быстро одеваться. Леночка вызвалась ехать со мной, но я не разрешила. Ведь мне, вероятно, надо будет там остаться, пока Лене не станет легче. Выскочила на улицу Горького — поймать такси. Вдруг мне стало очень страшно. Я бросилась к автомату, позвонила Пете, и мы вместе поехали в больницу. Добежали по дорожке до восьмого корпуса. Испуганные глаза медсестры сказали мне все… Лени не стало… Во сне он застонал, потом захрипел, и прибежавшие на звонок сестра и врач уже ничего не могли сделать. Молодого, красивого в расцвете сил Леонида не стало.
Это была ночь с 13 на 14 февраля 1961 года.
Жизнь продолжается
Через какое-то время туман, окутавший меня после смерти Лени, начал рассеиваться. Надо решать, что делать. Мне скоро сорок лет. У меня есть любимая дочь, которая в этом году кончает школу. Пора задуматься о ее дальнейшей учебе. Я много лет не работала. Перепечатывание и первичное редактирование пьес Туров не в счет. Я должна непременно искать работу. Финансовых накоплений для дальнейшей жизни ничтожно мало.
Что я умею? Что могу предложить потенциальному работодателю? Хорошее знание английского языка. Приличную общую грамотность. Печатаю на машинке. Где могут пригодиться эти умения?
В первую очередь возникла мысль о журнале «Иностранная литература». Я была немного знакома с его главным редактором Александром Борисовичем Чаковским. Стоит попробовать. Я позвонила в редакцию, меня соединили с Чаковским и после короткой беседы он назначил время для встречи. Я так давно не была ни в каких учреждениях, ни тем более не нанималась на работу, что перед походом в редакцию сильно разнервничалась. Все еще аукались последствия статуса «дочери врага народа». Я всячески себя успокаивала, и мне удалось достаточно уверенно войти в кабинет главного редактора. Усевшись в предложенное мне кресло, я стала отвечать на вопросы Александра Борисовича. Мне кажется, я произвела благоприятное впечатление — мне была предложена работа куратора англоязычных африканских стран. Штатной вакансии в журнале не было. Обдумав предложение, я с благодарностью приняла его. Так началась новая страница в моей жизни.
В этот трудный для меня период возникла прочная, длившаяся до самой его кончины, дружба с Марком Лазаревичем Галлаем, летчиком-испытателем, Героем Советского Союза. Познакомил нас еще Леонид: Марк Лазаревич консультировал последнюю пьесу Туров «Северная мадонна». Я была наслышана об этом удивительном человеке, мысленно создала его портрет: плечистый, суровый, с обветренным волевым лицом. Когда же Леонид привел к нам Марка Лазаревича, этот образ в один миг рухнул. Передо мной предстал высокий, красивый, немного смущающийся интеллигентнейший человек, скорее похожий на сельского учителя, чем на героического летчика. С первой же минуты я почувствовала к нему глубочайшую симпатию и уважение. Леонид заболел вскоре после нашего знакомства. Марк Лазаревич часто звонил, справлялся о его состоянии, предлагал помощь, а после кончины Леонида опекал меня и Вику и не давал терять веры в будущее. Я стала часто бывать у Галлаев. Подружилась с его с его женой и сыном. У нас оказалось много общих друзей — журналистов, писателей. Марк Лазаревич, или Марик, как все близкие его называли, начал писать книгу о летчиках-испытателях. Было необыкновенно интересно слушать его умные рассказы об этих людях, об их опасной работе.
Близились майские праздники, и Галлаи предложили поехать с ними на Рижское взморье. Я позвонила директору Дома творчества, и он радостно предложил нам на это несезонное время целый коттедж. Мы провели четыре великолепных дня на свежем воздухе, в тишине и покое, и я по-настоящему вернулась к жизни.
В Москве я тотчас приступила к своим обязанностям в «Иностранной литературе». Как мне велели в редакции, я побывала в Библиотеке иностранной литературы у ее директора Маргариты Ивановны Рудомино и получила все необходимые в то время допуски к иностранной прессе. Вскоре я усвоила график поступлений периодической печати из интересующих меня стран и приходила в библиотеку только в эти дни. Я тщательно просматривала все материалы и записывала то, что может заинтересовать журнал и его читателей. Для африканских стран в журнале была отведена лишь крохотная колонка, и я могла вдоволь заполнять ее впрок. Таким образом я могла бы провести с Викой ее летние каникулы на Взморье.
Поехать на нашу прежнюю дачу, увы, было невозможно: мадам Филипсон умерла, дом национализировали и вселили несколько семей. Достать путевки в Дом творчества на самые пиковые месяцы — июль и август — и думать нечего. К счастью, мне помог Сергей Владимирович Михалков. Я была с ним давно знакома, еще со времен войны, когда он вместе с Турами работал военным корреспондентом в газете «Сталинский сокол»
В начале июля мы тронулись на машине в Ригу.
Одним из первых, кого я увидела, приехав в Дубулты, был Александр Борисович. Он рассмеялся, когда я стала что-то лепетать о подготовленном мною материале для журнала, что все будет в порядке. Он всячески успокоил меня и тут же предложил нам с Викой сесть за его стол в столовой.
За обедом он рассказал, что к осени должен закончить книгу о ленинградской блокаде. И тут я могу быть ему полезной: он привез с собой несколько книг о блокаде Ленинграда, изданных в Англии, Если я их прочту и отмечу наиболее интересные страницы, это позволит ему сэкономить много времени. Я, разумеется, согласилась помочь А. Б., да и мне самой казалось занятным познакомиться с точкой зрения англичан.
Общаться, разговаривать с А. Б. оказалось удивительно интересно. Он был образован и чрезвычайно умен. Мы много смеялись. Он расспрашивал меня о моей юности, об Америке и Англии. Но вообще на личные темы мы разговаривали мало, обсуждали всякие текущие события, о которых говорилось в газетах. Меня с детства приучили
