Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей

– Зови меня «Тетушка», – сказала женщина. – Я здесь главная. Ты будешь жить на третьем этаже. Никаких конфликтов. Ты меня поняла, девочка? – На третьем этаже по коридору шли несколько меланхоличного вида девушек. – Вот твоя комната. Ты будешь жить с Рейной и Сашей. И учти – мы не терпим неуважительного отношения. Отбой в девять вечера, завтрак в семь, и занятия не пропускать. Если есть вопросы, спроси соседок. – Женщина кивнула в сторону девушек.

Рейна была худой чернокожей с узким лицом. На ее голове торчали короткие косички. Она, кажется, не умела молчать и постоянно что-то тараторила о девушках, которые «говорят лишнее и за это получают по полной. Понимаешь, о чем я?». Рейна постоянно делала паузы в разговоре, чтобы получить подтверждение собеседника.

– Ага, – отвечала я на все, что она мне говорила.

Моя вторая соседка Саша оказалась тихой девочкой, в особенности если сравнивать с разговорчивой Рейной. Каждый раз, когда Саша выходила из комнаты в туалет, Рейна начинала поливать ее грязью, говоря, какая та «страшная» и «себялюбивая».

– Я сама дома очень кайфово одевалась, правда, потом проблемы начались. А эта слишком много о себе думает, и если это будет продолжаться, я ее, суку, урою!

Говорить о стиле и моде в стенах резиденции Святой Анны было делом бесполезным, потому что все хорошие вещи воровали, и к тому же всю одежду стирали с хлоркой, что неизбежно убивало не только цвет, но и сами вещи. Чуть позже я поняла, что Рейна была не совсем адекватна, а молчание Саши объяснялось не заносчивостью, а скорее стратегическими соображениями.

Рейна смотрела на меня так, будто пыталась понять, что со мной делать.

– Белая, ты мне нравишься, давай дружить. Будем друг другу помогать, понимаешь, о чем я?

– Конечно, – ответила я.

В первый вечер я сидела за столом в столовой и наслаждалась горячей едой. Неожиданно я почувствовала, как живот и ноги обжигает горячая жидкость. Я закричала от боли. Меня облили горячим супом, и на джинсах остались рисинки и кусочки моркови. Группа девушек, согнувшись от смеха, удалялась от меня. То, что они сделали, оказалось по душе многим, и я услышала: «Так тебе и надо, белая сучка!»

В конце дня всех выстроили перед раковинами, чтобы почистить зубы на ночь. В туалете на окнах тоже были решетки. По поведению девушек я поняла, какие из них являются наиболее сильными и уважаемыми. Такие умывались и чистили зубы чуть дольше остальных, поправляли волосы и смотрелись в зеркало, пока остальные в очереди ждали. Все остальные быстро умывались и механически чистили зубы.

Пахло зубной пастой, шампунем и мылом, которое нам выдавали. Потом, стоя босиком на кафеле с полотенцем в руке, мы ждали своей очереди в душевую кабинку. Одновременно происходила перекличка, и надзирательницы записывали количество минут, проведенных каждой из нас в душевой кабинке. Из закрытых занавесками кабинок вместе с паром поднимался запах мыла с добавлением какао-масла.

Время мытья никто не затягивал. Все боялись появления Тетушки и того, что она начнет ругаться и угрожать. Пока мы мылись, большой холл в коридоре оставался пустым и освещенным конусами света потолочных ламп.

«Лорин, Элизабет, Райа, вы не в своей собственной ванной! Поторопитесь, а то Тетушка потеряет терпение. Вы копаетесь, как улитки».

Первый раз в жизни меня заставляли мыться перед сном. Мне казалось странным, что все люди моются каждый день. Но мне понравилось, что кожа чистая и как она соприкасается с выстиранной одеждой. Тетушка рьяно следила, чтобы в девять вечера все выключали свет. Во время ночной смены в коридоре сидела одна из надсмотрщиц.

Кроме самого факта заточения, мне было трудно привыкнуть к поминутному распорядку дня, которому неукоснительно следовали. Очень раздражали громкие крики Тетушки со звоном ключей, пристегнутых к поясу ее платья. Каждое утро мы просыпались в шесть тридцать. Именно в это время открывали настежь двери наших комнат, и Тетушка начинала кричать:

«Поторапливаемся, девочки! Подъем, подъем, подъем!»

Иногда какая-нибудь новенькая девочка отказывалась вставать, и ее вытаскивали из кровати.

«Не надо с Тетушкой связываться, тебе дороже обойдется. Только попробуй и увидишь, что Тетушка здесь главная».

– Расскажи мне, что ты думаешь о том месте, где сейчас находишься.

– Я здесь застряла.

Я игнорировала написанное на лице доктора чувство неудовольствия. Время шло, а я молчала. Длинная стрелка на часах с логотипом препарата Prozac медленно и терпеливо ползла по кругу. Вместо цифры «12» на циферблате красовалась огромная бело-зеленая таблетка.

Доктор Эва Моралес пила кофе из кружки с надписью «Cornell University» – Корнелльский университет. Эта чашка, точно так же, как и девушки из приюта, не покидала стен здания. Чашка перемещалась от стола до накрашенных красной помадой губ доктора, сидевшей в офисе без окон. Мы встречались с ней три раза в неделю по сорок минут на протяжении всего моего пребывания в приюте Святой Анны.

«Последовательность дает положительный результат, а показателем того, что будет положительный результат, является последовательность», – говорила доктор, делая небольшой кивок на каждом слоге.

Обычно мы обсуждали мою «недостаточную дисциплинированность». Кроме этой проблемы, доктора интересовали вопросы: «Тебе не кажется, что у тебя слишком длинные волосы?» и «Если ты будешь оставаться такой же застенчивой, у тебя никогда не будет друзей».

Доктор Моралес знала всего два выражения лица: сочувствующее (одна рука подпирает щеку) и задумчивое (прикушенная губа и сцепленные пальцы рук). Сочувствующее выражение лица неизбежно приводило к сентенции: «В жизни надо брать быка за рога и отвечать за свои поступки».

Похоже, она считает, что всю мою жизнь я не отвечала за свои поступки.

Доктор была настолько далека от того, о чем сама говорила, что мне иногда казалось – наши встречи проходили, только чтобы она могла практиковать фразы, заученные во время обучения. Большую часть беседы я просто кивала, соглашалась и делала вид, что поражена озарениями и банальными трехкопеечными мудростями, которые она высказывала.

«Я хочу тебе помочь, но все знают, что нельзя помочь человеку, который сам этого не хочет», – говорила доктор, подняв брови и пытаясь вывести меня из затяжного молчания.

«Я понимаю», – отвечала ей я. Я очень часто использовала эту фразу.

Я старалась выглядеть максимально внимательной, чтобы ей не надо было повторять то, что она сказала. Так что в течение сорока минут мы с доктором старались «понять» друг друга ради какого-то мифического прогресса. Я понимала, что если буду с ней соглашаться, то скорее окажусь дома. Я должна была показать ей, что меня надо вернуть домой, а не держать в приюте Святой Анны.

Поэтому я делала понимающее лицо, кивала и демонстрировала ей, что поражена ее логическими конструкциями. Да, я совершенно согласна с тем, что мне пора задуматься о своем будущем. Да, я хочу быть образованной девушкой, полностью использующей свой потенциал. Да, вы очень хорошо мне помогаете, и я меняюсь в лучшую сторону, доктор Моралес.

Через несколько дней после моего заселения в приют Святой Анны я поняла, что Рейна имела в виду, обещая «урыть» Сашу, – когда Тетушка затащила в нашу спальню плачущую Сашу с красными, как помидоры, глазами.

– Шуточки решили с Тетушкой пошутить? – спросила она меня с Рейной. С лысой головой и курносым носом, она была похожа на бульдога. – Кто из вас налил хлорку в Сашин шампунь? Хотите, чтобы я догадалась?

Рейна стала так убедительно доказывать, что она не могла это сделать, что я на секунду засомневалась в том, что это сделала именно она.

– Это Элизабет! Я говорила, что ей достанется от Тетушки, но она меня и слушать не хотела! – выпалила Рейна. – Она сказала, чтобы я не вмешивалась не в свои дела. Так что это не я сделала, клянусь богом, чтоб мне с этого места не встать!

Тетушку убедили ее аргументы.

– Я никогда… – начала я.

– Я не знаю, как в твоей семье принято, но у нас такое поведение не проходит. Пошли со мной! – приказала мне Тетушка. Я последовала за ней в коридор, а Рейна победно ухмыльнулась.

Меня поместили в «тихую комнату» – очень маленький карцер с плохим освещением и жестким ковром, в котором отбывали наказание провинившиеся девушки.

В карцере было маленькое окошко с решетками. Из окошка была видна кирпичная стена соседнего здания и если вытянуть шею и смотреть вверх, то и небольшой клочок неба. Карцер пах по́том и мочой.