Декамертон - Маргарита Полякова

"Я устремляю свои глаза к свету. Кажется, я начинаю тобой болеть. Мне не хватает смелости тебя понять. А жить миражами… Нет, это слишком сложно. Я бы хотела беречь тебя, но ты… ты не разрешаешь мне этого. И я понимаю, что ты не собираешься остаться надолго. Простуженный ветер стучится в мои окна, а я даже не могу протянуть свои пальцы к ласковым огонькам света. Все свечи я сожгла в один день. Для тебя. Я пила с твоих губ бездумные фразы. Наверное, я никогда не верила в них до конца, но ты был мне слишком дорог, чтобы задумываться об этом всерьез. Двери моей души плотно закрыты для рвущихся в них нереальных надежд, и я забываю, что это именно ты начал дарить меня вдохновениями.

От молитв не становится легче. Наверное потому, что обожженных обид накапливается слишком много. Они трепетно оседают на темное дно моих глаз, и уже не хочется рваться от осени до весны. Кто сможет по крупинкам собрать мои сумасшедшие мысли? Я продолжаю жить и думать о тебе. Может быть, я просто тебя придумала? Ты обманчивый, неуловимый, обжигающий и мимолетный как огонек сигареты, которую ты держишь в руке. Наверное, тебе суждено просто легко прожить жизнь. Во всяком случае, тебя не смывают дожди и не ранят обиды. Я даже не могу проникнуть в твои глаза. Мне придется ограничиваться жаркой чувственностью. Ну, что ж… Я выпью ее до дна. Когда я научилась понимать твои мысли, я прочитала в них Осень. В твоих порыжевших и даже иногда проржавевших взглядах свет осени будет виден даже весной".

Сережка пришел опять. На этот раз мы даже не спали, а потом… Фиг ли засыпать в 6 часов утра, если полвосьмого вставать и бежать учиться? Мы валялись в постели, пили кофе. Сережка курил, и мы следили за тем, как медленно пробивался рассвет. В комнате опять звучал Жан Мишель Жарр.

– В следующий раз я захвачу медляки "Металлики", – пробормотал Сергей, и я блаженно потянулась. Значит, у сегодняшнего рассвета будет еще и завтра! Я поехала учиться разбитая, невыспавшаяся, с мешками под глазами и довольной улыбкой на лице. Было весело.

Я не знаю, с чего это началось и как это получилось. Я не знаю даже, кого из нас первым перестал греть тот факт, что нам хорошо вдвоем. Я знаю только, что нам обоим не хотелось ничего менять. И тогда мы начали разыгрывать фарс друг перед другом. Хотите посмеяться? Мы даже друг другу поверили. Вряд ли кто-нибудь жег свои чувства так безоглядно и безбожно, как мы в то время.

Вообще я иногда задумываюсь: ну почему в жизни не получается так, как нам хотелось бы? Кто там решает за нашими спинами нашу судьбу? Встретить бы этого третьеразрядного режиссеришку в темном углу, только туфли на каблуках одеть не забыть! Ну почему все не оставить так, как есть – нас с Сережкой это вполне устраивало. Только так получилось, что встречи перестали нас интересовать, пребывание рядом радовать, а постель – приносить удовольствие. У меня были свои причины судорожно цепляться за Сережку. Пока я была рядом с ним, у меня была роль правильной и верной подруги. Именно тогда до меня дошло, что я слишком привязана к своим привычкам, и что второй раз я эту роль никогда играть не решусь. Я знала, что когда закончится наш спектакль, будут забыты и роли. Тогда мне придется поглядеть в глаза правде и признать, что в моей жизни никогда не будет единственного мужчины. Признать, что я никогда и ничего уже не смогу сделать со своей привычкой менять мужчин и обстоятельства. Кому охота глядеть в глаза этой фиговой правде? Кто там хорошо отражается? Мне до чертиков хочется думать, что я могу быть правильной и верной! Что я пыталась разглядеть за Сережкиной игрой? Серьезное чувство? Временами мне казалось, что мое чувство к нему не менее серьезно.

"Я жадно ловлю твои улыбки. Даже те, которых ты мне не даришь. Душные, закрытые пределы комнаты совсем не располагают к откровенным беседам. Смятые пивные банки, пепел сигарет, занудные мухи… Романтическое начало нового дня! Даже мутный рассвет кажется мне только продолжением заката. Остатки дождя ссыпались в лужи, а ветер затих. Я слушаю тишину, боясь пропустить хотя бы одну нотку твоего желанного голоса. Когда же раздадутся твои шаги? Ты свободен. И даже больше, чем свободен, потому что ничей. Раны заживут, а рубцы? Я попытаюсь стереть их временем и вином. Я привыкну к твоим бесконечным уходам и возвращениям".

Ольга задумалась. Почему они с Сережкой расстались, так и не сумев продолжить отношения дальше? Может потому, что это действительно была игра с начала до конца? Сперва их забавляло удивление окружающих, шепот за спинами, потом они увлеклись, а потом… Увлечение кончилось. А окружающие привыкли к их роману (как привыкают ко всему). Играть спектакль без зрителей было скучно, а выпендриваться друг перед другом быстро надоело. К тому же… Оказалось, что кроме заученных ролей ничего больше их не связывает. Ольга хмыкнула. Она помнила, с каким потрясением она решила для себя, что никогда не сможет быть правильной и верной только потому, что не смогла долго поддерживать отношения; как переживала свою глупую идею о собственной неправильности. Бог ты мой! Да ей всего-то навсего надо было перебеситься! И все стало на свои места.

Лучше поздно, чем никогда. Лучше меньше, чем никогда больше. Все-таки у людей есть очень хорошая тенденция – умнеть с возрастом. Хотя бы настолько, чтобы не совершать прошлых ошибок. Ольга помнила, что после глупого расставания ни на чем она не могла общаться с Сережкой почти год. Потом все перебесилось, улеглось, и их милые дружеские отношения вернулись. Просто – теперь они иногда выходили за рамки дружеских. А почему бы и нет, если это устраивало их обоих? Как все, оказывается просто, если не воспринимать все слишком всерьез! Ольга достала следующий опус, открыла и улыбнулась. Вот. Лишнее подтверждение тому, что она права. Боже, как же давно все это началось! Настолько, что можно уже забыть. Но случайно происходят неожиданные встречи, и все возвращается. Потрепанные фотографии снова обретают жизнь. Ольга хмыкнула. Да. Все это тоже было серьезно. Первые ошибки и первые трагедии. Не такие уж маленькие, если доводили до слез. Первые страхи и первое понимание собственной влюбленности. Все то, что было впервые. Все то, о чем вспоминать не так уж смешно.

Восьмая.

Жил-был Дурак.

Он молился всерьез

тряпкам, костям и пучку волос.

Все это глупой бабой звалось,

но Дурак ее звал

Королевой Грез.

Киплинг.

Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные неудобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться!