Колодезь Иакова - Поль Бенуа

Но разве была довольна Эсфирь, на которой сверкали все драгоценности Офира? Не считала она их скорее оскорблением?

Тщеславию маленькой дочери Запада, вроде Королевы Апреля, легко угодить шоколадом от Буассье и изумрудами Картье.

Но кто возьмется утолить неизбывную жажду таинственной женщины, желания которой бичуют мерзкий мир, в котором она принуждена жить?

В ожидании Агарь страстно наслаждалась Парижем, лихорадочным и стремительным.

Королева, чистосердечно радовавшаяся успехам подруги, дала несомненное доказательство своей доброты. Вместо вознаграждения она потребовала для себя права быть повсюду ее проводником.

Агарь всецело отдалась на ее волю, переходя от портных к ювелирам, от ювелиров к декораторам, от декораторов к продавцам вина, от ночных ресторанов к дансингам.

Умирающая, может быть, мертвая мысль об Исааке Кохбасе, казалось, еще увеличивала это неистовство, разжигала страсть к святотатству, бессознательно живущему в душе лучших представителей человечества.

Не следует думать, что она забывала о том, что денег, уплаченных за один ужин в отдельном кабинете, хватило бы на целый день восьмидесяти несчастным «Колодезя Иакова». Напротив, она думала об этом непрестанно – съедая первую ложечку икры и выпивая последний бокал шампанского.

Но насколько лишились бы своей остроты многие удовольствия, если бы не уверенность в возмездии!

Самыми свободными часами для Агари были те, когда встававшая не раньше двух часов Королева Апреля оставляла ее одну. Ей нравились прогулки по утреннему Парижу, который никогда не узнают даже проведшие в нем всю жизнь рабы роскоши. Она избегала Фобур-Сент-Онорэ и чаще всего ходила по тянущимся вдоль озера аллеям Булонского леса.

Два раза была она в Люксембурге, на том месте, где сидела на следующий день после своего приезда, и снова увидела маленьких евреек-студенток, евших хлеб и перечитывавших лекции.

О! Как хотелось ей сказать им: «Бедные дети, если бы вы знали, что, несмотря на мои жемчуга и серебристую лису, мы сестры!»

На память приходили стихи, прочитанные в «Колодезе Иакова»: «Красота покажется тебе роскошью, роскошь проклятием, развлечения кражей!…»

Недели через две после выступления Агари в варьете была назначена генеральная репетиция.

Дю Ганж не мог пойти, так как был приглашен на собрание комитета Общества писателей.

– Позвони Королеве Апреля, чтобы она заехала за тобой, – сказал он Агари.

– Я вовсе не обязана присутствовать на всех генеральных репетициях.

– Нет-нет, лучше сходить. В Париже надо время от времени показываться.

Гуляя во время антракта с Королевой по кулуарам, Агарь, на которую со всех сторон сыпались приветствия и комплименты, вдруг заметила говорившего с графом де Биевром Поля Эльзеара.

Она несколько раз встречала его после знаменитой статьи, но всегда с ней был дю Ганж.

Несмотря на то, что воинственность журналиста прошла, она постаралась избежать возможного столкновения.

Теперь она была одна. Она могла узнать…

Пользуясь тем, что Королева Апреля застряла в группе красивых женщин, Агарь покинула ее и на повороте в кулуары неожиданно выросла перед обоими друзьями.

Де Биевр улыбнулся, заметив ее.

С первого же дня он почувствовал к ней симпатию. Дю Ганжу она только льстила. Шестидесятилетний возраст старика устранял всякое подозрение.

Поль Эльзеар поздоровался довольно холодно.

Она сделала вид, будто не замечает такого почти некорректного безразличия, и храбро взяла быка за рога.

– Вы были не слишком любезны со мной, Эльзеар.

– В самом деле…

– Ваш друг – свидетель.

Де Биевр пожал плечами. Было легко угадать, что оба уже спорили по этому поводу и один даже слегка пожурил другого. Но чувствовалось, что он не обвинит его в присутствии третьего лица.

– Де Биевр – ваш друг, – сказала Агарь. – Он мне не ответит. Он, без сомнения, прав. Но я думала, что он и мой… И вы тоже немного.

Поль Эльзеар всеми силами старался сохранить беспечность.

– Правду говоря, мне кажется, вы преувеличиваете. Вас забросали цветами. Я думал, что отсутствие моего скромного букета останется незамеченным. Он вам не нужен, чтобы жить, как многим бедным девушкам.

Она немного побледнела, но все же продолжала улыбаться.

Де Биевр, следивший с заметным беспокойством за состязанием, вмешался.

– Дети мои, – сказал он, – вы начинаете серьезно меня раздражать. Хватит, хватит! Малютка Жессика, будьте умнее. Седые старики всегда пользовались правом устранять некоторые недоразумения. Вы несколько раз обещали мне прийти позавтракать в мою трущобу на улице Вернейль. Назначьте сами день. Кроме нас троих, никого не будет.

– С удовольствием принимаю ваше предложение, – ответила Агарь. – Кстати, если господин Эльзеар в этот день должен писать статью о бедной девушке, для которой танцы не являются забавой, он может остаться дома.

– Постараюсь, – сказал совершенно побледневший Эльзеар.

На той же неделе, часов в одиннадцать утра горничная доложила Агари, что какой-то господин желает с ней говорить.

– Я не расслышала его имени и не осмелилась вторично его спросить. Но я сказала, что не знаю, дома ли барыня. Если госпожа не хочет его принять, я могу…

– Нет-нет, – сказала Агарь, – проведите его в гостиную и скажите, что я сейчас выйду.

Действительно, накануне Королева предупредила ее, что редактор «Комедии», молодой человек с большим будущим, хочет нанести ей визит.

Агарь согласилась.

Она вошла в гостиную и нос к носу столкнулась с Каркассонной.

Увидев ее, секретарь барона изменился в лице.

Она, чтобы не упасть, оперлась о стену.

– Каркассонна… – прошептали ее губы.

– Простите, я не знал… Я хотел говорить с мадемуазель Жессикой.

– Это я, – сказала она глухим голосом.

– Вы!…

– Я. Вы этого не знали? Значит, не они просили вас сюда прийти?

– Кто?

– Они, «Колодезь Иакова».

– Нет, сударыня, нет. Еще раз прошу меня простить. Я не совсем понимаю… Постараюсь вам объяснить, что привело меня сюда. Однако это совсем просто. Вы, быть может, не знаете… впрочем, нет, я помню, что говорил вам, когда вы приходили к барону, что на мне лежит обязанность централизации пожертвований для наших колоний в Палестине, ваше имя, вернее, имя мадемуазель Жессики, внесено в списки оказывающих нам самую значительную помощь евреев. Вот как я здесь очутился. Я не знал, сударыня, верьте мне!… Я страшно огорчен, страшно огорчен. Если вы желаете, чтобы я удалился…

– Нет, – сказала она, – вы должны остаться. – И она знаком указала ему на стул.

Крохотная сиамская кошка играла золотым поясом ее платья.