Канонир - Юрий Корчевский

— Успокойся, твои мучители во–он у костра лежат. Один уже отдал концы, второй ещё дышит, но осталось ему недолго. Никто тебя больше не тронет.

Я топором разрубил на дереве верёвки.

Обессиленный человек медленно сполз вниз, на корточки.

— Мужик, ты кто, чего они от тебя хотели?

— Андроном звать. Дай водицы, во рту пересохло.

Спустившись к лодке, я нашёл в ней деревянный ковш. Вероятно, им вычерпывали из лодки воду. Набрав полный ковш воды, я дал мужику напиться, а остальной водой осторожно омыл ему окровавленное лицо. Мужик застонал.

Твою мать! Эти мерзавцы выжгли ему глаз, тело тоже было в ожогах и порезах, я уж молчу о синяках. Выглядел мужик неважно. Он, видимо, и сам это понял, харкнул кровью.

— Подельники это мои — разбойник я. Вон тот, что уже не дышит — атаманом был, а второй — подручный его. Сокровища их я схитил, да уйти не удалось, поймали. Пытали вот, хотели узнать, где заховал. Только я им не сказал, — захихикал мужик левым уголком рта, справа губа была разбита. Говорил он немного шепелявя, скорее всего, зубы ему тоже выбили. Мужик перевёл дыхание и продолжил: — Обоз шведский мы разбили — нас два десятка было — да в схватке все и полегли: шведы вояки умелые да здоровые, да с пищалями все. Только трое нас и уцелело. Богатые трофеи взяли — ткани и рухлядь мягкую не брали — едва золото и серебро в мешках унесли. Только услышал я разговор ночью — решил меня атаман с подручным прирезать. Золота‑де на двоих на всю жизнь хватит, чего на троих его делить. Вот под утро я добычу на лодку и перетаскал. Только проснулись они да по кумполу мне и дали, сюда привезли.

— Чего же они тебя пытали, коли добыча в лодке лежит?

Мужик закашлялся, снова харкнул кровью. Дыхание его стало сиплым, дышал с трудом. Состояние его на глазах ухудшалось.

— Не вся добыча в лодке, ещё есть. Тут ручей рядом, в сотне шагов. Ежели вверх подняться, шагов на сорок, бочажина по правой руке есть. Вот там я и притопил груз. Чувствую — не жилец я. Не уйти мне с этого места. Тебе сказал как на духу, потому как вскоре перед Всевышним предстану. Ты от мучений меня избавил, атамана пришил. Редкая сволочь и мерзавец, так что не грех это. И ещё…

Мужик закашлялся, горлом хлынула кровь, он упал, задёргался в агонии и испустил свой грешный дух.

Ёшкин кот, снова я попал в приключение. А впрочем, не всё так плохо. Кушать вот только нечего, зато денег полно, если Андрон не соврал.

Я спустился к лодке. В ней и в самом деле лежали мешки. Я приподнял один — тяжёлый. Развязал верёвку у горловины, запустил руку. Пальцы наткнулись на острые края чаши. Вытащил. В тусклом свете луны матово поблескивала серебряная ендова. Я ещё раз сунул руку — золотой потир. Не иначе — шведы церковь обобрали. Я кинул ценности в мешок, завязал.

Что делать? Андрона бы схоронить, только чем? Лопаты нет. Может, топором попробовать могилу выкопать, пусть и неглубокую. Я вернулся к костру, топором вырубил дёрн, им же рыхлил землю, выгребал её руками. Вскоре неглубокая могилка была готова.

Я сдёрнул с атамана кафтан, завернул в него тело Андрона, уложил в могилу, счёл короткую молитву, засыпал землёй и утрамбовал. Эти двое пусть так и валяются у догорающего костра.

Покушать бы — уж сутки брюхо пустое, а сил на пеший переход потратил много. Что теперь дальше делать? На лодке в Псков плыть? Может получиться смешно и нелепо: уехал ночью неизвестно куда, попал в плен и вернулся на лодке, полной трофейной добычи. Нет, надо злато–серебро здесь спрятать, пригодится.

Если брошу на берегу — растащат какие‑нибудь хмыри да пропьют, коли в драке при дележе не порешат друг друга. А если найти тот бочажок в ручье, да и скинуть мешки туда? Пусть лежит всё вместе, а будет туго с деньгами — достану.

Я забрался в лодку, веслом оттолкнулся, сел на скамью, погрёб. Двигаться пришлось против течения, благо, что плыть было недалеко.

Вот и ручей, по ходу которого я и шёл. Я завернул туда лодку. Ручей был неширок, метров семи, с плавным течением. Поднявшись на лодке немного выше, я ткнул её носом в берег и привязал верёвкой к дереву. Ночью разве найдёшь этот бочажок? Буду ждать рассвета, с утра начну поиски. Лодку с реки не видно, случайный человек с проплывающего судна не заметит. Тем более — кроны деревьев заслоняли от постороннего взгляда.

Перед утром стало довольно прохладно, от воды тянуло сыростью, поднимался туман. Продрогший, я вылез на берег, стал приседать и прыгать, пытаясь согреться. Эх, горяченького бы — кофейку, да с булочкой. Размечтался, дурень.

Я разделся догола, вошёл в воду, неожиданно оказавшуюся теплее, чем воздух. Начал обшаривать ногами правый берег. Похоже — бочажок где‑то здесь. Ноги наткнулись на мешок. Я набрал в лёгкие воздух, нырнул и поднял со дна тяжёлый мешок, зашвырнул его на берег, вылез сам. В мешке оказались золотые подсвечники, золотой оклад с иконы, серебряные ложки. Так, понятно. Завязав мешок, я снова вошёл в воду и опустил его на прежнее место.

Ногами я нашёл ещё три таких же мешка. Ничего себе, да здесь ценностей поболе, чем у иного князя.

Я прошёл по берегу, подтянул за верёвку лодку и сбросил в бочажок все мешки, что лежали в ней. Когда я поднял последний мешок, под ним увидел простенькую саблю в ножнах. Так вот почему атаман кинулся на меня с топором — сабля лежала под мешками, а времени её искать у него не было. Против сабли же у меня, безоружного, шансов уцелеть — почти никаких.

Я вытащил саблю из ножен, осмотрел. Неважной стали, кое–где тронутая налётом ржавчины. Ладно, не в лавке оружейника, сойдёт и такая. Всё‑таки я не безоружный теперь, — быть неоружным в такое время хуже, чем быть голым.

Больше ничего ценного в лодке не было.

Я сел на вёсла, развернул лодку и выбрался из ручья в реку. Здесь и вёслами можно было не работать — сиди себе, подправляй иногда курс и смотри на проплывающие берега.

После полудня вдали показался Псков. Я сел на вёсла и стал грести. Вскоре я причалил у пристани и привязал лодку.

Быстрым шагом направился в город. За время моего отсутствия ничего не изменилось. Чем ближе подходил я к дому Ильи, тем сильнее ощущалось волнение. Хотя ведь не родственники они мне, а было ощущение, что после долгого пути я возвращаюсь домой.

Вот и улица, вот уже виден дом Ильи. Я непроизвольно ускорил шаг, сумка с инструментами оттягивает руку, но я уже почти бегу — сердце отчаянно колотится. Открываю калитку.

На стук оборачивается Маша, вешающая бельё на верёвку, взвизгивает, бросает белье на землю и забегает в дом. Раздаётся вопль: «Он вернулся!» И через несколько мгновений из дома выбегает простоволосая Дарья и бросается мне на шею, покрывая лицо поцелуями.

— Вернулся! Где же ты пропадал, моё сердечко измучилось совсем.

Рядом крутится Маша, норовя обнять. Из дома степенно выходит Илья, но, не выдержав, подбегает и с ходу обнимает меня. Не удержав веса обоих, я выпускаю из рук сумку, и мы все вместе падаем.

Илья незлобиво ворчит:

— Совсем девки ополоумели от радости! Накормить человека надо, в баньку сводить, так они на землю его свалили. Ну‑ка — брысь отседова, непутёвые.

Дарья с Машей побежали в дом, а мы с Ильёй поднялись, отряхнулись. Илья придирчиво осмотрел меня:

— Похудел, одёжа поистрепалась. Ну — ничего, мы тебя подкормим, оденем, будешь как новенький. Пойдём в дом.

Илья подхватил мою сумку, взял меня под Руку, и мы пошли в дом.

А здесь кипела суета. Дарья и Маша бегали с кухни в трапезную, накрывали стол. Мы чинно уселись на стулья.

— Долго мучить не стану, ещё будет время наговориться. Где пропадал? Хоть весточку бы прислал.

— В плену у шведов. Оттуда весточку не пошлёшь. Как стали пленных менять, так я и вернулся.

Дарья, услышав мои слова, замерла.

— Иди, иди, видишь — оголодал парень в плену.

Дарья убежала за новым блюдом.

— Убивалась по тебе. Как ночью уехал — ни весточки: где ты, что с тобой? Убили тебя или кралю себе какую нашёл? Так вещи твои остались в комнате. Говорю ей — не таков Юрий человек, чтобы исчезнуть, не попрощавшись, стало быть — беда приключилась. Я бы на выручку примчался, только где тебя искать?

— Вот он я — чего меня искать; кормите, третий день не евши.

— Эй, девчата, герой с голоду помирает. Неуж побыстрее нельзя?

— Сейчас, скоро уже.

— Дарья, сама накрой, Маша пусть баньку затопит.

Я вымыл руки и лицо, вернулся к столу. Быстро девчата организовали угощение: курица вареная, лапша, пироги с рыбой, каша пшенная с маслом и яблоками, квас, пиво и вино на выбор.

Я понемногу стал есть, памятуя, что после воздержания много есть за один присест опасно. Пил пиво, опасаясь от вина захмелеть с голодухи. Даже после кружки пива в голове зашумело. Почувствовав сытость, я откинулся на спинку стула.

— Спасибо, Илья и девочки. Глазами бы всё съел, ан нельзя сразу. После баньки продолжим.