Рожденные бурей - Николай Островский

Через полчаса они соединились с уходящими из города.

Эдвард Могельницкий приехал на вокзал, чтобы лично отблагодарить полковника Пфлаумера за оказанную помощь.

– Чем могу быть вам полезен? Скажите, и все, что в моих силах, будет сейчас же сделано.

Полковник Пфлаумер отказался от услуг.

– Благодарю. У нас есть все необходимое. Но вслед за нами движется пехотный франкфуртский полк. Господин Шмультке говорит, что в нем служит ваш брат. Как мне известно, они нуждаются в продовольствии и теплой одежде. Начинаются холода. Вот если вы им поможете, это будет прекрасно.

– Конечно, конечно! – заверил его Эдвард. – Может быть, господин полковник разрешит мне наградить его доблестных солдат? Я хочу выдать им по сто марок…

– Это можно. Я передам о вашей любезности полковому совету. Кстати, мы здесь думаем задержаться до прихода франкфуртцев и просим не чинить нам препятствий в получении хлеба из пекарни.

Могельницкий приложил руку к козырьку.

– Я немедленно отдам приказ доставлять вам хлеб сюда, на вокзал. Теперь разрешите от имени наших дам и всей семьи пригласить вас и господ офицеров на вечер, устраиваемый в вашу честь в нашем родовом имении. За вами будут присланы экипажи.

– Спасибо! Я передам офицерам. Если все будет спокойно, мы приедем.

Могельницкий со своим штабом уехал.

– Надо торопиться, а то мы с ними не справимся тогда, – сказал Могельницкий Броне, когда они возвращались в город. – Пошлите двоих курьеров к Замойскому. Пусть он снимет свой отряд из-под Павлодзи и движется сюда. Пусть ему скажут от моего имени, что, как только мы справимся с немцами, я помогу ему разгромить павлодзинцев. А вы подготовьте на вокзале все, что нужно. Если наш план провалится, то придется эвакуировать город и открыть немцам дорогу… Не упускайте холмянцев из виду, когда они появятся. Действуйте энергично!

Потоцкий не уехал в этот день, как думал. Восстание в городе задержало его. Когда положение было восстановлено, в кабинете Эдварда был разработан предложенный Потоцким план разоружения немцев. Горячий Потоцкий защищал его с таким пылом, что Эдвард не мог возражать, не рискуя навлечь на себя обвинение в трусости.

– Вы говорите – риск, но где его нет? Я сам буду помогать вам и уверен, что мы немцев разоружим, – самоуверенно говорил Потоцкий.

Во время их беседы отец Иероним доложил, что приехала делегация от холмянцев. Эдвард приказал арестовать их.

– Я их повешу! Они разгромили наш фольварк в Холмянке, а здесь забрали купленных мною лошадей! – крикнул он.

Но тут неожиданно вмешался Потоцкий:

– Повесить всегда можно. А нельзя ли их использовать для наших замыслов?

Эдвард удивленно посмотрел на него.

– Вы думаете? Это же сброд!..

– Ничего, ничего! Пусть отец Иероним с ними побеседует. Скажите им, что если, они к вечеру пришлют пятьдесят человек к вокзалу и помогут нам разоружить немцев, то получат часть добычи, денег и графское прощение, обращаясь к отцу Иерониму, приказал Потоцкий. – Ну, вы сами знаете, как это уладить…

Отец Иероним ушел, но вскоре вернулся.

– Они просят, чтобы сам вельможный пан сказал им это.

Эдвард взглянул на Потоцкого.

– Ничего, подите. Это ведь ни к чему не обязывает.

Эдвард поднялся.

Вечером, когда в усадьбе Могельницких собрались почти все немецкие офицеры, Эдвард с Потоцким, окруженные конвоем, поехали к вокзалу.

Наспех собранные для вечера панны усиленно занимали гостей.

Повеселевший Юзеф не жалел вина.

Немцы понемногу осваивались.

Шмультке и Зонненбург ухаживали за Стефанией. А хитрая полька дарила немцев лукавыми взглядами, хохотала. И никому не могло прийти на ум, что творится сейчас на вокзале.

Длинноногий немецкий солдат бегал от вагона к вагону и радостно кричал в открытые двери:

– Торопитесь получить по сотне марок! А то, чего доброго, не хватит, тогда останетесь с носом. Деньги раздают в первом классе вокзала…

Вагоны опустели. Густая толпа солдат заполнила залы первого и второго классов. Фельдфебель выкрикивал фамилии, а трое служащих управы выдавали каждому стомарковую ассигнацию. У столов – толкотня, крики, споры: кто-то получил дважды, его уличили…

А в это время Дзебек, от которого все еще несло отвратительной вонью, хотя он трижды отмывался в бане, каждый раз вновь отсылаемый туда Вроной, с несколькими жандармами вел к паровозу Воробейко.

– Садись и двигай к эшелону. Подойдешь и сразу же нажимай на все колеса, чтобы эшелон в один момент был вывезен на станцию. Отвезешь версты за четыре и остановись. Смотри у меня, чуть что… – И он показал помощнику машиниста на револьвер.

– Но они ж меня убьют за это!

– Ни черта тебе не будет! Садись и двигай. А будешь разговаривать, тут тебе и амба!

Воробейко, проклиная себя за то, что остался на станции, полез на паровоз.

По станции неслись дикие крики. Громыхая на стрелках, состав, быстро развивая ход, промчался мимо вокзала и скрылся за депо.

Кое-кто из солдат пытался догонять, но вскоре, видя бесполезность этого, останавливался.

Большинство солдат были безоружны. Только унтер-офицеры имели револьверы и некоторые солдаты – тесаки.

– Измена! Нас предали! – неслись со всех сторон возмущенные крики.

Разъяренные солдаты избили ни в чем не повинных служащих управы, опрокинули стол с деньгами.

Белобрысый лейтенант в пенсне, один из оставшихся на вокзале офицеров, пытался навести порядок.

– Кто с оружием, ко мне!

Но было поздно. Вокзал был окружен отрядом Могельницкого и людьми Потоцкого. А дорогу на север преградили холмянцы.

Ими командовал высокий крестьянин, во всем подчиняясь советам Зарембы, который с двумя десятками легионеров тоже был среди холмянцев.

Несколько залпов заставили немецких солдат по одному выйти из здания, как им было приказано.

Через полтора часа, без шинелей, которые с них сняли, а кое-кто и разутый, немцы, окруженные с трех сторон поляками, были выведены за станцию.

– Внимание! – заорал Заремба. – Вам приказано двигаться вперед, не останавливаясь ни на одну минуту. Дойдете до фатерланда и пешком, ничего!

Гробовое молчание было ему ответом.

Несколько сот человек молча шагали по грязи, мрачно опустив головы, затаив лютую ненависть к обманувшим их людям…

– Ну, что я вам говорил? – восхищенно воскликнул Потоцкий, гарцуя на беспокойном коне. – Теперь поедем к господам офицерам. С ними мы будем немножко вежливее. Надо все-таки помнить, что они сегодня вели себя прилично. Я напишу князю Замойскому, чтобы он пропустил их без эксцессов.

– Да, конечно, – согласился Эдвард.

Эшелон промчался мимо пустынного полустанка и через полчаса влетел на соседнюю станцию. Воробейко остановил паровоз и спрыгнул со ступенек.

Со всех сторон к эшелону бежали вооруженные люди.

– Эй, хлопцы, що цэ такэ? Звидкиля состав? Гляды, да ось два нимця! А тут ще одын…

Воробейко окружили. Плотный, широкобородый дядько, перепоясанный пулеметными лентами, с наганом и бомбой за поясом, спросил:

– Кто таким будешь? Отвечай! Я – атаман Березня.

– Повстанцы, значит? – обрадовался Воробейко. – А я думал, чи не панам ли в руки попался? Выходит – своим… – Он радостно улыбался. – А я вам, товарищи, броневик привез и четыре орудия. Будет чем панам припарки ставить… У нас не вышло. Поднялись мы, значит, своих из тюрьмы вызволили, расчихвостили легионеров – так на тебе – немцы вмешались в это дело! Целый полк! Известно, разбили нас. Наши на Сосновку отошли, а у немцев с ляхами кутерьма началась. Взяли меня ляхи за жабры, чтобы я немецкий эшелон со станции вывез. Ну, я и допер сюды. Вот оно как получилось, товарищи!

Окружавшие Воробейко люди молча слушали его.

– А ты, случаем, не из большевиков будешь? – спросил его бородатый, назвавший себя Березней.

– Фактически являюсь партейным коммунистом, – с гордостью ответил Воробейко.

– А-а-а, коммунистом! – И бородатый цинично выругался. – Дак мы вашего брата к ногтю жмем. Берите его, хлопцы!

Воробейко растерянно озирался.

– Кто же вы такие?

– Мы – петлюровцы. Не слыхал таких, а? Жидовский прихвостень! – жестоко оскалил зубы бородатый.

– Стало быть, вы – контра? – упавшим голосом произнес Воробейко.

– Понимай, как хошь. Отведить его за переезд и пустить до Карлы Марксы, ихнего бога, – махнул рукой бородатый.

Несколько человек схватили Воробейко и повели его в сторону.

В эшелоне уже шел грабеж.

– Тут, что ли, кончать будем? Куда его тащить дальше? – сказал один из петлюровцев.

Воробейко с тоской глянул вокруг.

За переездом начиналось поле. Дул холодный ветер. Воробейко вздрогнул от ужаса, что вот его сейчас убьют и никто об этом не узнает даже. И все это так просто…

– Ты православный? Так перекрестись, а то зараз кончим, – спокойно сказал один из петлюровцев.