Повесть без начала, сюжета и конца... - Виль Липатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фланирующий по комнате Сергей Вадимович остановился, повернувшись к Булгакову, посмотрел на него как на чудо морское: он, часом, не выпивши ли? Однако глаза у экс-механика были трезвыми, разумными, тело сбитым, здоровым, и рука, гладившая коленку, казалась тяжелой, словно чугунной. Вспомнилось, что Анатолий Григорьевич никогда не курил, с молодых лет и до ухода на пенсию не брал в рот ни капли спиртного, лет двадцать подряд занимался регулярно спортом, работал с ленцой, умеренно, без суетни, а на руководящих должностях находился не потому, что был способен на позитивные поступки, а только потому, что не совершал негативных. Сейчас розовыми щечками Булгаков напоминал героя с обложки «Крокодила», где на рисунке несколько пенсионеров вязали узлы из рельсов широкой колеи.
– Напортачили с пенсионным возрастом! – вдруг серьезно сказал Сергей Вадимович, но сел все-таки на кончик стола.– Скоро до трех выходных дней в неделю доедем… Вы могли бы еще лет десять работать, Анатолий Григорьевич.
– Спасибочки! – ответил Булгаков и многозначительно покашлял.– Ходят слухи о том, товарищ Ларин, что вы очень хорошо прошли в Ромске во время последней поездки. Говорят, что вас принял секретарь обкома Цукасов.
– Принял!
– Кажется, и в отделе обкома вас обласкали?
– Обласкали!
– Позвольте поздравить?
– Пожалуйста!
– Тогда разрешите вас предостеречь,– вкрадчиво сказал Булгаков.– Не вздумайте после ваших головокружительных успехов нарушить социалистическую демократию. Не запугивайте членов постоянной комиссии, товарищ Ларин!! Чем выше сидишь, тем больнее удар о землю…
Нине Александровне было интересно наблюдать за тем, как муж отреагировал на оскорбление,– он, смеясь и паясничая, подошел к Булгакову и словами чеховского героя предложил:
– Позвольте вам выйти вон!
– Что?… Ах вот как!
– Позвольте вам выйти вон!
Экс-механик величественно поднялся, с задранной головой громко спустился с крыльца, потом, затишиваясь, как глохнущий трактор, каменной глыбой двигался по маленькому двору, и все эти минуты супруги Савицкая и Ларин весело улыбались, поглядывая друг на друга заговорщически. Мужа в эти секунды Нина Александровна любила, думала, что не имеет права не быть счастливой, что ей грешно, ей-богу, жаловаться на жизнь Серафиме Иосифовне Садовской и заглядывать при этом тревожно в ее загадочные монгольские глаза.
– Булгаков молодец! – искренне похвалила Нина Александровна.– В дубленке ходит!
– В обыкновенном полушубке,– задумчиво отозвался Сергей Вадимович и недовольно добавил: – Когда наконец правительство разберется с пенсионерами?… Смешно получается, граждане! Хвастаемся увеличением продолжительности жизни, неуклонно повышаем жизненный уровень народа, выпускаем многомиллионным тиражом журнал «Здоровье», а бугаеобразного Булгакова спроваживаем на пенсию… На кой хрен увеличивать продолжительность жизни, спрашивается?…
Нина Александровна и Сергей Вадимович переживали один из тех субботних вечеров, когда позади были лыжи и баня, когда ерничание Сергея Вадимовича граничило с благодушием, а сын Борька после всех субботних удовольствий завалился спать необычно рано – сейчас он уже проспал часа полтора. Домработница Вероника сидела в клубе на фильме «Любовь и розы», который демонстрировали в Таежном несколько раз, но все равно нравился; соседи из ближайших домов тоже были в кино, прохожие в этот час редко шли по центральной улице имени Ленина, и в доме стояла деревенская тишина.
– Сережа, а Сережа,– стесняясь, спросила Нина Александровна,– а когда это произошло, что твоя язва само-о-о-о-стоятельно зарубцевалась?
– Счас сообразим… Дай бог памяти, как говаривал дед. Она у меня залечилась само-о-о-стоятельно на третьем курсе…
После этого с Ниной Александровной произошло совсем непонятное: забыв как бы о болезни мужа, она глубоко задумалась, так как именно сегодня, возвращаясь с лыжной прогулки, встретила на улице наиболее опасного и непримиримого члена комиссии по жилищным вопросам – самого Вишнякова, личность примечательную. Это был тот самый «железный парторг», который объявил войну легендарному директору Тагарской сплавной конторы Олегу Олеговичу Прончатову и не только иногда одерживал победы, а минутами умудрялся загонять Прончатова в угол, хотя Олег Олегович был одним из наиболее талантливых и самобытных директоров сплавных контор во всей Западной Сибири. Железный Вишняков, несгибаемый Вишняков, пуленепробиваемый Вишняков, вечный Вишняков – вот как называли врага Прончатова. Одно уж то, что Вишняков за последние тридцать с лишним лет не снял с плеч гимнастерку, говорило, что он человек выдающийся. Славен был Вишняков и другим качеством: работал по расписанию прежних времен – появлялся в конторе к десяти часам, трудился до четырех дня, с четырех до шести отдыхал, а потом в окне служебного кабинета «железного парторга» свет горел до рассвета. В Таежное Вишняков переехал после окончательной победы над ним Олега Олеговича Прончатова и вскоре ушел на пенсию, превратившись в активного общественника.
Когда «железный парторг» и Нина Александровна встретились на улице, то на его больших и полных губах появилась такая улыбка, словно «железный парторг» давно ожидал этой встречи и даже заготовил соответствующее выражение лица: «Здоровье бережете, на лыжах бегаете, жить хотите долго? Ну-ну! А вот мы здоровье не бережем, мы живем ровно столько, сколько надо народу…» Поверх гимнастерки на Вишнякове, естественно, была шинель выпуска сорок второго года, пола шинели в двух местах была прожжена фронтовым костром. «Здравия желаем, Нина Александровна! Как сынишка? Здоров?» Она ответила. Тогда Вишняков спросил строго: «С лыжной прогулочки? Два выходных дня имеете…»
К двум выходным дням в неделю пенсионер Вишняков относился отрицательно, будучи не согласен с линией партии и правительства в этом вопросе, при всяком удобном случае говорил о том, что два выходных дня окончательно развратили рабочий коллектив, а на предпоследнем партийном собрании выступил с речью, в которой, между прочим, сказал: «Я не могу умолчать о том, что имеется налицо государственная практика ослабления дисциплины!» «Сегодня хорошая лыжная погода,– сказала Нина Александровна.– Вам бы тоже не помешали лыжи, товарищ Вишняков…» «Плевал я на лыжи! – ответил «железный парторг» и пошел дальше, пробормотав презрительно: – Никто не работает, все на лыжах бегают». Вишняков уже сворачивал в переулок, когда Нина Александровна подумала о том, что «железный парторг» на заседании комиссии по жилищным вопросам решительно выступит против их стремления переселиться в новый дом, но вот два выходных дня…
– Знаешь, Сережа,– медленно проговорила Нина Александровна,– а ведь Вишняков, прозванный железным парторгом, придерживается твоей точки зрения.
– Какой?
– О вреде двух выходных дней…– Она осторожно улыбнулась.– Вам нетрудно найти общий язык.
– С какой это стати, Нина… Она перебила:
– Прости. Язва у тебя была серьезная?
– Нормальная студенческая язва. Миллиметр на миллиметр, можете себе представить…
Только теперь, пожалуй, Нина Александровна сообразила, почему в ее сознании бывший парторг Вишняков и язва Сергея Вадимовича как-то связывались. Дело, наверное, было в том, что она болезнь мужа стремилась объяснить его напряженной работой и заботами о получении новой квартиры. Язва двенадцатиперстной кишки, как известно, болезнь нервного происхождения, и объяснить ее появление у Сергея Вадимовича внешними влияниями было мечтой, но, с другой стороны, и подружить мужа с Вишняковым было заманчиво – одним отрицательным голосом меньше.
– Нормальная язва, так нормальная,– машинально сказала она.
На плечах у Сергея Вадимовича светилось синим необыкновенное достижение Нины Александровны – куртка из атласа; вся простроченная, с кистями, с накладными карманами, великолепная по самой идее, так как в сочетании с продранными тренировочными брюками давала большой эффект: видно было, что человек безразличен к одежде, но в то же время, в то же время…
– Везет же некоторым,– сказала Нина Александровна.– Залечивают самостоятельно язвы размером миллиметр на миллиметр… А теперь ты мне вот что объясни, Сергей Вадимович. Почему ты не надеваешь пасхальные штаны, чтобы идти на прием к англичанке Людмиле Павловне Зиминой и ее супругу Геннадию Ивановичу?
– Ой-ой! – завопил Сергей Вадимович.– Если мы не явимся к Зиминым, пропала моя головушка… Ой-ой, я и не заметил, что вы при полном параде, сударыня!
Нина Александровна медленно улыбнулась, так как на самом деле еще за полчаса до визита Булгакова была при всех регалиях: темное длинное вечернее платье, шелковые ноги вбила в парадные кожаные сапоги, а на шее поблескивало что-то дорогое, высокая прическа была увенчана башенкой. Красива, строга и неприступна.
