Череп епископа - Александр Прозоров

— Гарпия! — заорал воин, кинулся на порождение ужаса и по самую рукоять вонзил палаш ей в живот. Чистое и сухое лезвие вышло у девушки из спины, блеснув отточенной сталью, но она не упала, не отшатнулась назад и даже не застонала. Она схватила воина обеими руками за голову и прильнула к нему в долгом, страстном поцелуе…

Никита ждал свою жену несколько часов, каждую минуту надеясь на ее появление, и с каждой минутой все яснее понимая, что произошло несчастье. На лес опустились ранние осенние сумерки, затем деревья и кустарники укрыла непроглядная ночь. Хомяк ждал, сидя у стены шалаша и вглядываясь туда, где должен был находиться гребень холма. Временами он начинал проваливаться в полудрему — и в эти мгновения ему начинали чудиться женские крики, мольба о помощи или пощаде. Он вскакивал, хватаясь за топор, щурился в бархатистую темень… Ничего.

Как только небо начало светлеть, и в окружающем схрон мраке стали проступать светлые березовые стволы, Никита, накинув на правую руку петлю кистеня и спрятав грузило в рукав, побрел через заболоченную поляну к тропе, а по ней, поминутно останавливаясь и прислушиваясь к окружающим зарослям, покрался к деревне.

Из ивняка, окружающего родную ему Келыму, дом и окружающие сарайчики казались вымершими. Минут десять Хомяк сидел внизу, разглядывая селение сквозь гибкие ветви, потом вытянул из-за пояса топор, и двинулся по склону наверх.

На первую мумию он наткнулся на утоптанной проплешине между домом и двумя сараями. Сморщенное, сухонькое тельце лежало между длинным, любовно начищенным палашом и холщовым мешком с рассыпанными вокруг него гаечными ключами. Ключи Никита перенес в дом из своего «Доджа». Что с ними делать, он пока не знал, но и оставлять ржаветь в багажнике не хотел. Вторая мумия лежала возле соседнего дома, опустевшего после гибели летом его хозяев во время точно такого же набега. В сморщенном желтом кулачке она сжимала топор на длинной, длинной рукояти. Огромная кираса, из которой торчали тонкие ручонки и оскалившееся лицо, казалась прочной скорлупой ореха со сгнившим ядром.

Нервно поежившись, Хомяк шагнул в дом. Здесь одна из мумий скрючилась на сваленных в углу тюфяках, вторая привалилась спиной к еще теплой после вчерашнего протапдивания печи. Бывший служащий питерской мэрии вышел на улицу и не торопясь спустился к реке. Там, приткнувшись носом к корявой ольхе, стояла большая ладья, сшитая из положенных внахлест досок. Одна мумия лежала на берегу, еще пять — в лодке. Мумии распластались на дне, задавленные чересчур тяжелой для высохших рук пищалью, не закрывались щитами, сжимали перед собой топоры. И не просто сжимали: рубленные следы на борту показывали, что они пытались яростно кому-то сопротивляться.

Среди всего этого кошмара молодого человека утешало только одно: ни одного женского тела ни в деревне, ни на берегу он не встретил. Значит, Настя жива.

— Ты уже вернулся? — она стояла неподалеку от затончика со спрятанными лодками.

— Еще нет, — покачал он головой. — Хрюшки остались в тайнике. С тобой ничего не случилось?

— Нет, любый мой. Я спряталась здесь.

— А что случилось с ними? — кивнул Хомяк себе за спину.

— Это… Это ходячие мертвецы. Утром кончилось оживляющее их заклятие, и они умерли.

— Ты говоришь правду, Настенька?

— Какая разница? — шагнула к нему девушка. — Главное, что их больше нет. Надо истопить печь, дом совсем вымерз. Ты пригонишь свиней? Они со вчерашнего дня не кормлены. А варево для них готово, так с вечера и стоит…

— С тобой действительно все в порядке? — Хомяк покосился на лежащую у среза воды мумию.

— Конечно, Никитушка, суженый мой, — подошла, нежно поцеловала его в губы и, с полным безразличием перешагнув мертвое тело, направилась к дому.

Молодой человек предпочел обойти мертвеца далеко кругом и заторопился по тропе в лес. Что бы ни случилось, а скотину нужно кормить. Она никаких выходных или сверхъестественных явлений не признает.

К тому времени, когда Хомяк вернулся, над холмом уже вовсю витал запах горячей снеди. Свиней и подгонять не пришлось: учуяв аппетитный аромат, они сами со всех ног помчались в свою сараюшку и с готовностью выстроились у корыта.

Запах, разумеется, издавало не оставшееся с прошлого дня варево, а полный гречи и рыбы горшок, дожидающийся в печи прихода хозяина дома. Настя не только протопила печь и приготовила обед, но и успела выпотрошить свежую рыбу, приготовив ее к копчению.

В первую очередь, разумеется, слегка подогретой похлебкой было наполнено корыто для свиней. Потом Хомяк, брезгливо морщась, выволок на улицу издохших в доме гостей, переложил на место тюфяки, мысленно решив до вечера набить их свежим сеном, и только после этого они с Настей сами уселись за стол.

— Ни-ки-та! — от прозвучавшего с улицы истошного вопля Хомяк едва не поперхнулся, бросил ложку с кашей и высунулся в окно. — Живой?

— Тьфу ты, напугали, — с облегчением выдохнул хозяин дома, узнавая своих товарищей по несчастью. Когда-то, то ли через четыреста пятьдесят лет, то ли полгода назад, именно они позвали его поучаствовать в инсценировке высадки сражения Александра Невского и высадившихся на Неве шведов. Доинсценировались…

Хомяк, вздохнул и вышел наружу.

— Ты это видел? — Константин Росин присел на корточки рядом с вытащенными из дома мумиями. Рядом толпилось еще пятеро мужчин, лица которых показались Никите знакомыми, но их имен он не знал.

— Трудно было не заметить. А сами-то вы откуда вы взялись?

— С засеки посыльный примчался, — выпрямился Росин. — Сказал, видели, как лодка в Неву вошла. Вот мы по Тосне и спустились. Думали, выручать тебя придется. Это что, они и есть?

— Они, — кивнул осевший в Кельмимаа парень.

— Чем это ты их?

— Такие приплыли, — пожал плечами Хомяк. — Заклятие кончилось, сдохли.

Гости недоверчиво переглянулись.

— Что ты нам голову морочишь?! — не выдержал Малохин. — Какое к чертовой матери заклятье?! Ты еще джина из волшебной лампы покажи! Мы тебе не суеверные чухонцы. Знаем, чего может быть, а чего нет.

— Может, ты тогда сам скажешь, что я тут с ними сотворил, раз такой умный? — невозмутимо поинтересовался Хомяк.

За время работы в комитете городской мэрии по благоустройству он успел усвоить, что именно спокойствие чаще всего заставляет собеседника признать поражение в споре.

— Мы как, трепаться будем, или жрать пойдем? У меня там рыбная каша горячая на столе.

При упоминании о еде Миша Архин неожиданно прижал ладонь ко рту и кинулся в кусты. Нервы остальных оказались достаточно крепкими, чтобы не обращать особого внимания на тела, более похожие на запылившиеся музейные экспонаты, чем на недавно погибших воинов.