Тень убитого врага - Сергей Зверев

Тут наступала свобода слова. И подручные хозяина, и будущий исполнитель вправе были говорить что угодно, но каждый обязан был в заключение вынести вердикт. А далее по большинству голосов определялся приговор. И он всегда был смертный.

Это понятно: что бы там ни вздумал болтать гость, у прочих присутствующих других решений быть не могло… Впрочем, и гости являлись сюда не затем, чтобы болтать либеральный вздор.

И тогда, утвердительно кивнув, Геннадий объявлял:

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В исполнение привести немедленно!

И вручал исполнителю пистолет, в котором, как было заранее оговорено, имелся один патрон – в патроннике.

Ради этого и платились огромные деньги.

Запрет запрету рознь. Окунуться в грязь низменных страстей легко. Убить человека – совсем другое дело.

Конечно, Студенецкий не мог знать, что испытывали в этот миг другие. Он описывал свои ощущения.

Когда его рука почувствовала прохладную сталь пистолета, он с острейшим, немыслимым разрывом души понял, что сейчас делает шаг в иную сторону бытия. Все, что было до этого, – всего лишь легкомысленная болтовня. Легко Глеб подхватил осторожные разговоры Геннадия на эту тему, легко понял, к чему тот ведет, пустился в умный, ироничный, с легким изящным цинизмом монолог… и, когда Геннадий, решив, что клиент созрел, уже всерьез предложил принять участие в «Суде» и назвал сумму, от которой рядового обывателя хватил бы удар, – сразу согласился. Ну что там в самом-то деле никчемная жизнь какого-то отброса! – она и ему самому в тягость, не говоря уж о других. А Глебу Студенецкому – острейшая проверка себя, своих духовных сил. Он и согласился, и все это ему казалось – так, мультфильм для взрослых.

Побледнел и растерял иронию он тогда, когда очутился в зале «Суда» и увидел скованного человека, которого ему предстояло убить. Он встретил его взгляд, поспешно отвел глаза – и, душевно содрогнувшись, понял, что этот человек не отброс, он не родился на дне жизни от нищих и пьяных горемык, нет, он был настоящим человеком, но случилось так, что не выдержал трудных испытаний судьбы. И теперь платит за это.

Глеб вдруг стал думать, что расплата несоразмерна слабостям. Хвостенко начал читать обвинительную речь, перечисляя мнимые прегрешения подсудимого, а Студенецкий все думал и думал и никак не мог собраться с мыслями и с силами, он ощущал себя так, словно это не кому-то, а ему самому сказали, что его должны расстрелять и у него есть десять минут на прощание с миром. И он никак не мог найти, что же ему следует сделать или хотя бы сказать.

– …Таким образом, – равнодушным судейским голосом бубнил Геннадий, – по совокупности совершенных деяний подсудимый заслуживает высшей меры наказания, каковой является… – Он поднял голову, странно изменившимся взором обвел присутствующих и задержался на лице Глеба. И после этого сказал: – Смерть.

Секунда молчания показалась Глебу бездной. Первый из подельников Хвостенко глухо молвил:

– Смерть.

– Смерть, – эхом повторил второй.

И все взгляды обратились на Глеба.

Он вдруг подумал, что если сейчас откажется, то живым отсюда не выйдет. Мысль была глупой – рассуждая разумно, нетрудно было заключить, что это невозможно: Студенецкий – бизнес-фигура городского масштаба, связь его с Хвостенко вовсе не секрет, исчезновение вызовет сильнейший переполох…

Но разум в такие секунды не помощник.

Впрочем, Глеб сумел собраться, взять себя в руки и даже сообразить, что ничего ему не грозит. Причем сделал это мгновенно, задержка составила доли секунды – в пределах естественной человеческой реакции.

– Смерть, – прозвучало в четвертый раз.

– Единогласно, – объявил Геннадий. – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В исполнение будет приведен немедленно. – Он сделал паузу и скомандовал: – Исполнитель!

Студенецкий вскочил, как школьник перед завучем. Ему сунули маленький пистолет – позже он узнал, что это ПСМ («пистолет самозарядный малогабаритный») – и указали рукой: вперед!

Вот тут Глеб ощутил, что цвета, запахи и звуки оставили его. Он остался наедине с тусклой и беззвучной картинкой: намертво связанный приговоренный с кляпом во рту – черты лица искажены и этим кляпом, и предыдущей скверной жизнью, теперь уже не узнать, каким он был когда-то, до того, как перестал быть человеком.

И Глеб видел, что теперь, в свой последний миг, его жертва сознает, что происходящее с ним – расплата за предательство своей судьбы, за то, что не стал тем, кем должен был стать, за неисполнение того, ради чего явился на этот свет. Он все это осознал, как осознал и то, что слишком поздно и ничего уже исправить нельзя. Единственное, что осталось ему в этой жизни, – умереть человеком, а не как тварь дрожащая. И он, ломая свою слабость, поднял голову, чтобы смотреть смерти в глаза.

Глеб понял, что больше он этого не выдержит, и, шагнув вперед, выстрелил в упор.

4

Виктор оторвался от чтива, посмотрел на Артема, на Андрея и, откашлявшись, хрипло спросил:

– Сами как считаете? Правда все это, или нет?

– Да, – сказал Андрей. Артем, поддержав его, кивнул.

– Да он же псих готовый. По нему «дурка» плачет. А эти трое – нелюди, – твердо проговорил Львов.

– Ну кто бы сомневался, – буркнул Михеев.

– Кстати, – приподнял Виктор руку с тетрадью, – откуда это взялось?

– Вот, – движением глаз указал на Андрея Артем, – наш истребитель нечисти добыл.

– Так это вы, – неласково проронил Львов, – незваный-непрошенный помощник правоохранительных органов?

– Видимо, я, – с достоинством ответил Андрей.

– Но к убийствам бомжей, как ты понял, он никакого отношения не имеет! – поспешил вставить Артем.

– Да чего ж тут не понять.

– Вот и хорошо, – с облегчением произнес Михеев. – Ты все прочел?

– Нет, – неожиданно ответил Львов. – Еще немного осталось.

На самом деле немного осталось.

Виктор, брезгливо морщась, пробежался по пьяным излияниям: как Глеб Студенецкий первые часы после убийства продолжал ощущать странную потерю чувств, мир для него лишился большинства красок, мелодий, ароматов… и как он объяснял это защитной реакцией организма. А потом он стал бороться с собой, убеждая себя, что совершил сильный поступок, что переступил барьер, дающийся немногим… и убедил, и ощутил прилив сил, взглянул на мир как победитель, как абсолютно свободная личность, перешагнувшая через табу, созданные для серой массы людишек, покорно несущих свое ярмо. И сломал барьер! В чем-то он покривил душой даже перед самим собой, но в целом… В целом описал как есть. Душа его наполнилась торжеством, он готов был ощутить себя новым Наполеоном… И вдруг началось это загадочное преследование.

Во время встречи с Михеевым Студенецкий не сказал детективу, что душа его суеверно содрогнулась. Когда раздался тот странный телефонный звонок в его доме и из трубки полился бесплотный смех, по спине миллионера потек какой-то совершенно запредельный холод. Не может быть! Этого не может быть!..

Он сразу же вспомнил Андрея: это что же, сам, своей рукой убил одного, и тут же воскрес другой, точно дух первого вернулся, чтобы мстить?! Нет, нет, этого не может быть!..

Конечно, он никому он об этом не сказал, даже виду не подал, все пережил наедине с собой. Но после случая с плакатом «Разыскивается» решил посоветоваться с Хвостенко.

Тот в мистику не верил, но в то, что Тропинин не сгинул в лагере, а как-то ухитрился уцелеть, а теперь живет под чужим именем и мстит – вполне. Впрочем, черт его знает, может быть, это вовсе и не он. Чего только не бывает между небом и землей!.. Но в любом случае рассудительный Геннадий предложил Студенецкому схему двойной слежки, подробно расписал ее… и тот ухватился за это.

А Геннадий, как бы невзначай, тут же сообщил Глебу, что у него, Хвостенко, уже готовится материал для следующего «Суда».

Это еще раз перевернуло все нутро миллионера. Какой-то необъяснимый микровзрыв случился в его мозгу, и он вцепился в мысль, что этот второй приговор и второе убийство окончательно разорвут цепи злых случайностей вокруг него и воспарит он над нашей грешной планетой даже не императором, а неким полубогом…

И все это он постарался излить на тетрадных листах.

– Бред, – с отвращением сказал Львов, отшвырнув тетрадь. – Нет, он маньяк, это точно. Хотя… Хотя, черт его знает, может, нарочно эту дрянь сочинил, чтобы его невменяемым признали. Бывает такое. Ну, ладно, детали уточним потом, а суть мне ясна. Одно неясно: если тот труп, что был в лесу обнаружен, это их работа… то как же они так прокололись? При такой-то постановке дела!

– Что думаешь делать? – нетерпеливо перебил его Артем.

– Ну, что! – усмехнулся Виктор. – А то ты нашу систему не знаешь. Если сейчас все делать официально, докладывать начальству… время потеряем безнадежно, так?

– Так.