Ревность волхвов - Анна и Сергей Литвиновы

А ведь во втором домике я мог в тот момент повстречаться и с Петей Гореловым, и с Женькой… Совершенно непонятно, как мне вести себя с ними? Эх, насколько я усложнил себе жизнь вчера ночью…

Леську я заметил на крыльце коттеджа – она как раз смазывала свои беговые лыжи. Слава богу, ни заходить в дом, ни здороваться с четой Гореловых мне не придется.

Я вылез из машины.

– Привет!

– Привет, – Леся отвечала ровно и холодно и на меня не глядела – из чего я сделал вывод, что она прекраснейшим образом заметила и адекватно интерпретировала ночную эскападу.

– Поеду отпечатаю фотки наших девушек, – доложился я, – чтобы предъявить сегодня бритоголовым. – Я улыбнулся. – Тебя буду предъявлять в первую очередь.

Девушка не приняла шутки и, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, продолжала натирать лыжи. Казалось, от нее исходит ледяное облако.

– Езжай, если хочешь, – равнодушно молвила она, – но это совсем не обязательно.

– Я же обещал… А ты, как руководитель следственной бригады, присмотрись к моему дружбану Сане, – продолжил я. – Подумай, на какой крючок его ловить.

– Разберусь, – холодно кивнула Леся.

После такого ледяного приема мне совершенно расхотелось общаться с ней дальше. Плюнуть, развернуться и уехать? Но дело есть дело. И я все-таки счел своим долгом поведать доморощенной сыщице, о чем не рассказал вчера вечером, – о горячем разговоре между Саней и Петром Гореловым.

У меня, конечно, язык чесался поведать и то, что вчера ночью, в импровизированной постели на переднем сиденье «Хонды», открыла мне Женя. Но… Во-первых, я пообещал молчать. Во-вторых, откровения Женьки запросто могли быть подставой. Что, если она хочет просто скомпрометировать своего мужа? И, в-третьих, Горелова мне сказала (и уж в этом я не сомневался), что, если ее спросит кто-то об алиби мужа – она его подтвердит, как единожды уже подтверждала.

Выслушав мой доклад о разборке между Саней и Гореловым, Леся молвила – голос ее звучал безжизненно:

– Спасибо за информацию. Я учту. Что-нибудь еще?

– Зэтс олл[19], – молвил я и развел руками. – Пока.

– Пока.

Садясь в машину, я подумал: брр, ну и холод. После разговора с Лесей температура воздуха, казалось, упала еще на пару градусов. Но, с другой стороны, до чего все-таки приятно, когда тебя ревнуют! Во-первых, это наглядно подтверждает, что ты добился успеха; а во-вторых, доказывает, что ревнивице ты, по меньшей мере, не безразличен.

Размышляя насчет пользы адюльтеров, я доехал до поселка. По его улицам по разным направлениям топали спортивно одетые люди с лыжами и без. По склону, доминирующему над домами и мостовыми, уже носились лыжники и сноубордисты.

Я без труда отыскал на главной площади компьютерный центр. Там за толстой беллетристической книгой скучала одинокая приемщица. С деловым радушием она приветствовала меня – а я в ответ не поскупился: заказал печатать фотографии форматом двадцать на тридцать. Пусть гоблины, включая главное действующее лицо – Володьку, как следует рассмотрят наших девушек.

Служащая компьютерного заведения, спокойно-любезная, как все финны, не выказала ни малейшего удивления или заинтересованности, что ей пришлось печатать фото шести разных женщин, ничуть не похожих друг на друга, от двадцати до тридцати семи лет. Я подумал: будь на ее месте наша деваха, она бы уже сто раз обсверкала меня удивленными взглядами, теряясь в догадках, зачем мне столько изображений различных девушек. И кто я: маньяк, сутенер, кинорежиссер, художник? Еще б и разговор про мой заказ невзначай завела. А после работы, наверно, и подругам поведала бы о странном клиенте…

Лапландка же хранила полную отстраненность, и это мне нравилось: у нее свои дела, у меня свои, и грузить себя чужими вопросами она не будет. Даже в мыслях этим форинам нет никакого дела до посторонних! «Сэнк ю!» – пропела мне женщина, рассчиталась со мной, аккуратно вложила фотки в пластиковый файлик и снова равнодушно вернулась к книге.

Я вышел из компьютерного центра и засунул файл с фотками в бардачок «Хонды». Подумал, что мне надо убить еще пару часов, остававшихся до встречи с бритоголовыми друзьями. Возвращаться домой не хотелось. Все по той же причине: я не хотел видеть ни Женю, ни Лесю, ни Петю, ни Саню… Да никого из нашей группы!

Я вышел на главный променад поселка, тянущийся вдоль склона. Зашел в первый попавшийся бар. Подстегнуть себя еще одной чашкой кофе после полубессонной ночи не помешает. Я сел за столик с видом на склон и улицу. На освещенной горе нарезали свои синусоиды лыжники и бордисты – это создавало атмосферу радости и праздника. На переднем плане, по улице, шли спортивно одетые люди.

Я принялся за любимую игру: вычислять в толпе соотечественников. Надо сказать, что с каждым годом это становится все сложнее. Россия успешно интегрировалась в мировую цивилизацию, а россияне, особо москвичи и питерцы, мимикрировали под западников. Конечно, когда променад вдруг рассекала мадам в шубе, юбке выше коленей и сапогах на шпильках, все сразу становилось ясно. Но большинство туристов были неразличимы. И даже пресловутый славянский тип лица мог на поверку принадлежать финну, чеху или даже французу.

Когда я покончил с первой чашкой эспрессо и размышлял, взять мне вторую или перейти на глинтвейн (а может, на пиво?), мимо витрины прошествовали две очень знакомые фигуры. Одним из них был мой румяный друг Саня. Вторым – бедный рогоносец Петр Горелов.

Тут мои читатели могут задуматься: почему я столь часто становлюсь случайным свидетелем? Почему мне доводится подслушивать, порой безо всякого на то желания, разговоры, не предназначенные для моих ушей? Нет ли здесь выдумки или натяжки?

И только у тех, кто уже бывал на небольших курортах, подобных вопросов не возникнет. Маленький городок, не очень много подъемников и трасс, поэтому можно быть уверенным: если ты утром вдруг приметил незнакомца или незнакомку, в течение дня почти наверняка повстречаешься с ним (или с нею) еще как минимум раз, а то и два: на улице, на подъемнике или в баре.

А уж наши коттеджи, казалось, специально предназначены, чтобы подглядывать и особенно подслушивать. Они очень походили на коммунальные квартиры – разные спальни и одна кухня и ванная на всех. Разница заключалась лишь в том, что российские коммуналки, как правило, всегда располагались (и до сих пор еще располагаются) в старых домах с толстыми стенами. А в здешних домиках перегородки чуть ли не фанерные, поэтому каждое слово, произнесенное в спальне хотя бы вполголоса, запросто слышно в гостиной. Чтобы сохранить секреты, в спальне надо шептаться, при этом включив в гостиной телевизор.

Итак, меня нисколько не удивило, что я заприметил на улице Саню с Гореловым. Возможно, они как раз для того и смотались из коттеджей, чтобы никто не подслушал их разговор. Что ж, тем больше у меня оснований постараться расслышать, о чем они говорят.

Я выскочил из бара, на ходу натягивая пуховик, и бросился вслед за ними. К счастью, Горелову с моим другом не удалось далеко уйти. Я издалека видел возвышающуюся над толпой голову Сани. Я прибавил хода, стараясь остаться незамеченным.

Мне удалось подобраться к ним довольно близко. Конечно, это было рискованно. Стоит одному из них оглянуться – и они меня засекут. Но… овчинка стоила выделки. Меня интриговало вранье Сашки по поводу «Драйви» и полное отсутствие у него алиби… Помнил я и рассказ Жени о том, что ее муж тайком ходил куда-то ровно в то время, когда произошло убийство… И вчерашний спор между Петром и Саней…

К счастью, говорили парни громко – как довольно часто орут в чужой стране иностранцы. Я следовал за парнями на расстоянии метров десяти, и мне было слышно каждое их слово. Они, кажется, продолжали свой давешний спор.

– Не было этого! – горячо восклицал Горелов. – Не было! И не могло быть!

– Чего ты меня паришь? Я видел сам, своими, блин, вот этими вот, глазами! – отвечал на повышенных тонах Саня.

– Что ты видел, скажи? Ну, что?!

– Я видел, мой дорогой, как ты выходил из дома Вадима. И было это за полчаса до того, – тут мой приятель все ж таки понизил голос, но я все равно расслышал, – как там обнаружили труп.

– Нет. – Решительно помотал головой Петр. И еще раз: – Нет.

– Значит, – хладнокровно молвил Саня, – платить ты не будешь.

– Не буду и не собираюсь.

– Тогда мне ничего не остается делать…

– Делай, что хочешь.

– Я расскажу всем нашим. И Женя твоя узнает, и, главное, Настя.

– Пожалуйста.

– И полиции расскажу – тоже.

Тут Горелов разразился громчайшим, витиеватым матом. Из его тирады следовало, что Саня – проклятый шантажист. Впрочем, голос Петра, обвиняющего моего друга, звучал тоскливо.

Я интуитивно понял, что мне пора куда-нибудь сховаться, и резко остановился, сделав вид, что разглядываю ледяную скульптуру. На меня налетела идущая сзади компания, обтекла и заслонила от спорящих. Однако я заметил, как Петр отрывается от моего друга и резко перебегает заснеженную улицу. Саня останавливается, смотрит ему вслед и задумчиво закуривает.