Ревность волхвов - Анна и Сергей Литвиновы

– Все, хватит! – наконец выкрикнула она. – Стой!

Я послушно сбросил скорость и пришвартовался к обочине. Как раз и небольшая смотровая площадка обнаружилась. Впрочем, за столбами ограждения не было видно ни зги, лишь угадывалась за плывущими совсем рядом клоками облаков безмерная пропасть, еще более страшная оттого, что не было видно, как далеко и глубоко она простирается. Да еще оттуда доносился странный звук – удивительно, но где-то внизу, похоже, протекал незамерзший горный поток.

А внутри машины было тепло, уютно, поблескивали огоньки на приборной панели и наигрывала музычка. И еще ощущался запах духов.

– Господи, как мне было страшно! – воскликнула Женя – и вдруг подалась с пассажирского сиденья и прильнула к моей груди. Что ж, страх – вернейшее средство, чтобы толкнуть женщину в объятия мужчины. Я погладил ее по щеке. Она устроилась у меня на плече, ее дыхание щекотало мне кожу. Тут уж ничего не оставалось, как поцеловать ее в губы. Женщина ответила на мой поцелуй.

Потом оторвалась от меня, села ровно и закрыла лицо ладонями. Повторила глуховатым голосом, с оттенком отчаяния:

– Боже мой, как же мне страшно!

– Мы уже никуда не едем.

Она горько усмехнулась, но ничего не ответила.

Я сидел как истукан и ровным счетом ничего не предпринимал. Здесь и сейчас все решать должна была она. Наконец Горелова сказала:

– Выйди, погуляй пять минут. Только не кури там без меня. И включи здесь печку посильнее.

Я выполнил все ее указания. Предчувствие затуманивало мне мозг.

Движок мерно урчал, кондиционер нагнетал в салон горячий воздух. Приятно было иметь дело с женщиной, которая – в отличие от Леси – сама знала, чего хочет.

Я отошел вперед по дороге метров на двадцать, оглянулся. В тумане не стало видно даже силуэта машины. Слышалось только легкое урчание мотора да откуда-то снизу шум текущей воды. На секунду мне вдруг представилось, как Женя перебирается в водительское кресло и бьет по газам, оставляя меня здесь одного. Перспективка не сильно обрадовала, но потом я подумал, что, во-первых, ничего страшного: за час-полтора я вернусь назад, хотя бы даже и в тумане. А во-вторых, куда Горелова сможет удрать, со сломанной-то ногой: коробка у меня механическая, вряд ли она сможет отжимать сцепление. Выждав еще пару минут сверх предложенных пяти, я вернулся в свой лимузин.

Когда я открывал водительскую дверь, зажегся свет в потолке, и я увидел прекрасную картину. Переднее сиденье было разложено до горизонтального положения (за такую возможность я тоже люблю свою «хондочку»). Женя лежала в кресле навзничь, совершенно нагая. Когда зажегся свет, она закрыла глаза сгибом локтя и сказала: «Иди сюда, быстро!..»

…Потом мы лежали рядом, и я даже дал слабину: разрешил нам обоим курить в моей машине. Внутри было жарко натоплено – и от холода, тумана, одиночества и безмолвия, царивших снаружи, становилось особенно уютно.

– Мне это было очень нужно, – сказала Женя чуть извиняющимся голосом.

– Мне тоже, – усмехнулся я.

– Я не думаю, что это что-то значит для тебя и для меня, для нас обоих, но… Но, если честно, мне очень понравилось.

– Мне тоже. – Я не покривил душой.

– Я надеюсь, ты не станешь распространяться о своей победе?

– Не стану.

– Мне бы хотелось… Когда-нибудь… Может быть, повторить… Потом – когда жизнь войдет в свою колею…

– Замечательно, вот вернемся в Москву…

– В Москву… – с непонятной интонацией произнесла Женя. А потом вдруг, казалось, решилась: – Я тебе хотела рассказать кое-что… Только обещай, что ты никому…

– Я же уже обещал.

– Нет, я о другом. Мне просто не с кем поделиться.

– Хорошо.

– Нет, пожалуйста, пожалуйста, – на ее лице вдруг выступили слезы, – пообещай, что все это умрет между нами!..

– Ну, хорошо.

– Не «хорошо», а обещай!

– Обещаю.

– Никому-никому, особенно этой твоей волкодавше Лесе!..

– Ладно, торжественно клянусь.

– Я все пытаюсь понять и объяснить: почему? Что это могло быть? Я спрашивала его, и он сказал, что ничего подобного не было, мне просто приснилось. Я говорила с ним, и очень серьезно, а он только злится…

– Не понял: что случилось? Муж изменил тебе прямо на твоих глазах?

– Хуже, – глухим голосом сказала она. – По-моему, много хуже.

– Так что же?

Она схватила меня за руку. Крепко сжала.

– Если ты расскажешь!.. Берегись!

– Хватит уже предисловий!

– Ладно… Вчера, когда убили Вадима… Мы с моим мужем пообедали, занялись сексом – нет, это было не так, как с тобой, а гораздо хуже, правда… Но мы все равно заснули… Я спала крепко… И вдруг я проснулась… Уже были сумерки… Смотрю: а его нет… Выглянула в окошко: он идет… Какой-то понурый… Приходит, раздевается, ложится рядом. Я его спрашиваю: «Где ты был?» Он: «Гулял. Давай спи»… А потом, минут через пятнадцать, вернулась эта твоя Леся… А потом и ты ворвался с криком: «Убили!..»

Она прижалась лицом к моей груди. Ее волосы щекотали, а лицо было мокро от слез.

– Я его спрашивала потом, где он был… Он молчит… Говорит, что мне просто приснилось… Что он все время был со мной… Но я же не сумасшедшая! Я ясно видела, как он идет по улице! Как раздевается!.. Снова ложится рядом!..

Она села на кресле и прикрылась своим пуховиком.

– Не надо было мне это говорить… – Женя помотала головой. – Не надо. Но я болтушка по природе, а такое держать в себе просто невозможно… И учти, – глаза ее недобро засверкали, – если ты вдруг начнешь трепаться, хоть кому-то словечко скажешь, я буду все отрицать. Отрицать – все! Ничего не было, понял?!. А сейчас… Сейчас выйди из машины, пожалуйста… Мне надо одеться… Что-то мы загуляли… – докончила она с нервным смешком.

…Сейчас восемь утра четвертого января. За окном темнотища. Чувства мои в раздрае. Я поспал пару-тройку часов, а потом меня как подбросило. И сна ни в одном глазу.

Я подумал: чем ворочаться с боку на бок, лучше уж я запишу происшедшее, может, мне станет легче, и я смогу осмыслить все, что случилось, понять, что к чему.

Легче мне стало – правду говорят, что графомания обладает целительным, успокаивающим эффектом. Но вот разобраться в том, что вокруг творится, ни шиша не получается. Напротив, в голове все только еще больше запутывается. А ведь скоро встанут наши, начнется день, мне снова надо будет контактировать с Лесей, Петром, той же Женей… Зачем я поехал с Гореловой в ночь – практически на глазах у Леси? Зачем трахался с ней? Зачем она рассказала мне историю про мужа? Хотела его подставить или все и вправду случилось так, как она рассказывает, и женщина действительно в растерянности?.. Эх, какой же я все-таки идиот, чем только думал я вчера, когда уезжал с Женей!.. Ладно, сейчас я размещу эти более чем откровенные заметки в своем ЖЖ да начну отыскивать и печатать фотографии девчонок для опознания… Авось все утрясется, и про нашу с Женей историю никто не узнает…

4 января

Четвертого января снова случилось множество неожиданностей. Да что там – настоящих драматических перипетий. Но обо всем по порядку.

Я не упоминал, что с собой взял фотоаппарат (ничего особенного, обычную цифровую мыльницу). Собственно, это ведь нормально – фотографировать в поездке, что об этом говорить-то. И к сегодняшнему дню отщелкал и в Лапландии, и по дороге сюда около трехсот фоток. Поэтому даже не сомневался, что среди них найдутся личности всех моих спутников и спутниц. Так и случилось: все шесть женщин попали в мои кадры. Оставалось отфотошопить[18] их и сделать отдельные изображения.

К десяти утра шесть файлов-портретов были у меня готовы. Я ни для кого не сделал исключения: ни для вдовы Насти с ее стопроцентным алиби, ни для моей случайной любви – хромоножки Женьки, ни для сыщицы Леси. Принтер я с собой, разумеется, в поездку не потащил, поэтому решил сбросить фотки на флэшку и сгонять с ней в поселок. Уж там точно найдется фотоателье.

Как раз начинало светать. Обитатели нашего домика – Иннокентий с Валентиной и Саня – только пробуждались. (Настя по-прежнему оставалась в другом коттедже, рядом с подругой.) Поневоле позавидуешь людям: никакие убийства, следствия, подозрения не влияли на их здоровый сон. Я же предпочитал сладким объятиям Морфея то любовь, то графоманию, то частный, блин, сыск, поэтому чувствовал себя разбитым.

Я выпил очередную – третью, по-моему, с утра – чашку кофе, оделся и впрыгнул в свою «Хонду». Может быть, мне грезилось, но салон вроде бы до сих пор хранил запах Женькиных духов и нашей с нею греховной любви.

Я взял курс на коттедж номер два. Мне хотелось поговорить с Лесей. Интересно, слышала ли она – или, может, даже видела, – как я ночью умыкал Женю? Заметила ли, как та в половине третьего вернулись домой? И если да, какие выводы сделала из случившегося? Впрочем, Олеся Максимовна далеко не дура… Какие уж тут выводы… Однако оправдываться перед ней я не собирался. С какой, собственно, стати? И какого, спрашивается, черта? Кто мне Леська? Да никто!