Первое второе пришествие - Алексей Слаповский

И любой другой на месте о. Сергия, услышав незнакомый голос (а он не помнил голоса Петра), ни за что не открыл бы, не потребовав хотя бы назваться; он испугался бы, услышав это странное:

– Сам знаешь!

Но о. Сергий хоть и испугался, а открыл тут же, не успев осмыслить действия.

Как у Петра сказалось само, так и у него открылось само. Оба надолго запомнят это.

– Зачем пришел? – спросил о. Сергий на кухне, притворив дверь от спящих домочадцев.

– Пойдешь со мной? – спросил Петр. Ему казалось, он свободно читает в глазах и душе священника.

О. Сергий не стал увиливать, что не понимает. Он сказал сразу напрямик:

– Боюсь.

– Чего боишься?

– И не соблазниться о тебе боюсь, и соблазниться о тебе боюсь.

– Говори ясней!

– И поверить боюсь, что это – ты, и не поверить боюсь. Не поверю – а вдруг ты – это ты. Поверю – боюсь бремени.

– Какого еще?

– Бремени первозванства. Ведь ты первым меня позвал?

– Первым.

– Не достоин, – тихо сказал о. Сергий.

– Это не выбор, а указание, – сказал Петр.

– Чье? – совсем безгласно спросил о. Сергий. Петр промолчал.

Он сказал о другом:

– Что ж ты думаешь, у Христа было время отбирать из всех живущих самых достойных? Очумеешь по свету рыскать. Кого увидел – те и стали достойными. Потому что каждый достоин, если подумать. И каждый недостоин. Кто как себя поведет. Иуда-то вон как себя повел.

– Постой! – сказал о. Сергий. – Ты говоришь: Христос. Не о себе говоришь? Кто же ты?

– Петр Салабонов. Какая разница? Иисус, Иммануил, Петр, дело-то не в этом!

– Хорошо, – согласился о. Сергий. – Но как быть с указанием, что ты явишься после ужасных знамений вершить последний и окончательный суд? Что не родишься, а сойдешь по сверкающей лестнице с небес уже помимо матери? Что же, это – не второе пришествие?

– Все во власти Божьей, – твердо ответил Петр. – Его власть казнить, его власть и миловать. Это – первое второе пришествие.

– ?!?!

– Отсрочка вам дадена. Еще одно испытание подарено. Не опомнитесь и на этот раз, не станете людьми по образу и подобию – амбец тогда вам всем.

Петр даже и грубее выразился, и опять о. Сергий затуманился минутным сомнением, но тут же вспомнил евангельское о Христе: пьет вино и ест, как все… Значит, и ругнуться может, как все.

Страшно было о. Сергию.

– Что же, – спросил он, – нам нужно делать?

– А все то же, – сказал Петр. – Как тогда. Чтобы люди поняли.

– Вплоть до… – О. Сергий умолк.

– Вплоть до креста. Впрочем, вместо креста другое найдется.

– Что?

– Там видно будет, – загадочно ответил Петр, и в этот-то момент отец Сергий и уверовал в него окончательно и бесповоротно.

И ничего он уже не видел перед собой кроме долга.

– Значит, нужно остальных одиннадцать сперва подобрать, – сказал он.

– Учи ученого, – сказал Петр. – Сегодня же и займемся.

– А может, поспать, сил набраться?

Петр глянул на о. Сергия, и тот усовестился.

Он потел одеваться, но ему не удалось сделать это тихо и незаметно. Проснулась его супруга Любовь.

– Разве всенощная нынче? – спросила она, не понимая времени.

– Нет. Ухожу.

Супруга тут же сбросила с себя сон, села на постели.

– Это куда же вдруг?

– По Божьему делу.

– Какие такие Божьи дела среди ночи? А? Кто это там тебя поджидает?

И, как была, в рубашке, она выскочила в переднюю комнату, увидела Петра.

– Это кто такой? А-а! – разглядела. – Целитель! Знахарь! Вот ты с кем водишься, попяра! Не знают в епархии о твоем поведении, но – узнают! Повадился блукать по ночам, аж приносят его, латрыгу несчастного! – укорила она о. Сергия недавним случаем. И на Петра: – Марш отсюда! Чтоб ноги твоей здесь! Чтоб духу твоего!

– Ты на кого голос повысила! – в ужасе сказал о. Сергий и до того осерчал, что даже руку приподнял, чтобы – не ударить, нет, а оттолкнуть богохульствующую женщину.

– Убил! Убил! – заголосила Любовь, отшатнувшись, ударившись плечом о косяк и почувствовав боль.

Петр сделал шаг, глянул женщине в глаза, положил руку на плечо.

– Что ты? – сказал он.

Любовь, ощущавшая в теле и в душе кликушеские позывы, вдруг ослабла, приникла головой к груди Петра.

– Что ты? Что ты? – говорил Петр, не говоря ничего более, гладя женщину по голове.

Ах, как хорошо стало о. Сергию! Высшая любовь, где нет женщин и мужчин, а есть один любвеобильный свет, пригрезилась и открылась ему – и вот тут-то он поверил в Петра окончательно и бесповоротно.

Внимательный человек заметит и скажет: но ведь о. Сергий уже поверил один раз окончательно и бесповоротно, как же он может сделать это вторично? Два раза не рождаются, два раза не умирают – так и тут. Но, во-первых, родиться можно дважды – сначала телом, а потом душой, например, – и умереть тоже – в соответствии хотя бы с новейшими достижениями медицины, реанимацию имея в виду. Поэтому о. Сергий сперва – да, подумал, что поверил окончательно и бесповоротно, но это оказалось лишь черновой верой; он понял это, когда поверил вторично, на самом же деле, по-настоящему, – впервые.

Все-таки они остались дома в эту ночь. Легли поздно, вернее, рано утром. Угощались умеренно водочкой, Петр рассказывал о. Сергию об Иване Захаровиче, о многих других совпадениях в своей биографии с биографией Христа. И вот мне открылось, сказал он, что я это он и есть. Я как вспомнил все. Понимаешь?

Дрожь пробрала о. Сергия.

– И Голгофу помнишь? – спросил он. Петр засучил рукава и показал две метины на запястьях, похожие на родимые пятна.

– На ногах такие же. Показать?

– Не надо! Верую! – поспешно сказал о. Сергий, но Петр видел его глубоко.

– Хочется ведь? – спросил ласково.

– Прости… – прошептал поп. Петр разулся, приподнял штаны. О. Сергий жадно посмотрел.

– Да… – сказал он.

И вся его ученость словно пропала, наивно и житейски он спросил:

– Что ж ты делал все эти две тысячи лет?

– Две тысячи лет? Один миг! – укоризненно сказал Петр. – Или не знаешь?

– Знаю, конечно…

Много, много вопросов еще было у о. Сергия, но он сдержался. Но один все-таки задал:

– Кого вторым возьмем?

– Да вот хоть дьякона твоего, – сказал Петр.

О. Сергий изумился: дьякон и пьющ, и курящ, да и вообще, кажется, втайне атеист.

– Ну и что? – ответил его мыслям Петр. – Пьет да курит – это еще ничего. А вот был у нас в части один непьющий и некурящий капитан. Вежливый прям до тошноты, – и чего ж ты думаешь? Накрыли его, так его так, как он молоденького солдатика в ленкомнате жал!

– Ах, содомит!

– Какой содомит? Гомик!

– Ну да, ну да…

10

Дьякон Диомид, едва продрав глаза после вчерашнего, долго чистил зубы «Поморином»: скоро идти служить обедню, а Серега, как он мысленно называл о. Сергия, все строже косится на него, когда чует запах перегара. Зубная паста – это, конечно, для поверхностной свежести, потом он еще лаврушечки пожует.

И вдруг увидел в окно самого о. Сергия – с Петром.

Удивился.

О. Сергий приступил к делу не мешкая:

– Веришь ли, Диомид, в воскресение Сына Божьего?

– Ну, верю.

– Вот он, – кратко сказал о. Сергий и отступил в сторонку.

Петр смотрел на Диомида просто и прямо.

Диомид соображал.

Так, думал он, ясно. Петруша Салабонов – псих естественный, уже весь Полынск об этом говорит, такие способности нормальным людям не даются. А теперь, значит, и Серега, склонный к экзальтированному служению, съехал с ума. Что ж. Сейчас жгучая нехватка кадров в церквах по всему региону, и очень даже просто его, Диомида, могут рукоположить в священники – пусть у него и нет специального образования. Такие случаи уже бывали. В наследство от умалишенного отца Сергия (а о его сумасшествии епархиальному управлению будет известно сегодня же: долго ль по телефону позвонить?) Диомиду достается уютный дом батюшки о трех комнатах с садиком, да и жалованье побольше, и обещают прислать старенький легковой автомобиль, в общем, куда ни глянь – выгода.

– Не просчитайся, дьякон! – сказал вдруг Петр.

– Не бойсь, не в бухгалтерии, – успокоил его Диомид. Он, положим, несколько оторопел от проницательности Петра, но виду не подал. Ну, пусть этот Салабонов вдобавок к тому, что лечит болезни одними касаниями, еще и мысли умеет читать. Ничего особенного. Телепатия. Бывает.

О. Сергий напряженно глядел то на одного, то на другого – словно пытался постичь суть их безмолвного диалога.

– Пойдем отсюда, Сергий, – сказал Петр. – Тут толку не будет. Он, так его так, непробиваемый. Окостеневший он.

И пожалел Диомида мягким взглядом.

Диомида задел этот взгляд. Его задело и слово Петра об окостенелости. Он-то как раз считает себя весьма широким человеком как в нравственном, так и в интеллектуальном измерении. Ему досадно стало, что его смеет жалеть этот дебиловатый парень, не читавший и десятой доли книг, которые читал Диомид, бывши Алексеем, не смотревший (а видел бы – не понял бы ни хрена, орясина, деревенщина!) ни одного фильма из тех, что так любил эстетствующий в свободное от эстрады время Алексей, не познавший ни одной из тех женщин, любовь к которым, по известному выражению, равна гуманитарному образованию, а Алексей был образован неоднократно, гурмански и даже до усталости.