Якутия - Егор Радов

- но их на самом деле влекло к началу препятствий и к победной горке, сулящей медаль, и истинная воля, знающая смысл и цель, переполняла их, словно подлинное откровение, явившееся среди тьмы и безмолвия. Петя побежал направо, сошел с дорожки и врезался в барьер, отделяющий трибуны со зрителями, Джим медленно пошел, нащупывая правой ногой путь перед собой, Израиль побежал трусцой, двигаясь в сторону детской площадки, а Софрон развернулся и быстро бежал в обратном направлении. Идам и Пафнутий столкнулись и упали, и теперь никак не могли встать, потому что их ноги запутались, а сзади о них споткнулся Альберт и со страшной силой рухнул на дорожку, перепрыгнув своих конкурентов и ободрав себе щеку. Дима двигался влево. Во всем этом был подлинный разброд; некое броуновское человеческое движение, не имеющее видимой цели, но обладающее строгим внутренним законом,

- Замочись! - воскликнул вдруг голос в громкоговорителе.

- В шмат! У-ля-ля!

Стадион тут же взорвался воплями и поощрительными восклицаниями, в которых слышались имена участников. Группка молодежи, сидящая высоко сзади, хлопала в ладоши и кричала:

- Пы-пы-пы!

Пы-пы-пы!

Справа от Головко раздавался отвратительный громкий свист и топот, и пьяный голос ревел:

- Якутское старчество!

Слева от Софрона подросток пищал:

- Мандустра!

Что-то щелкнуло, и заиграла энергичная маршевая музыка. Потом она оборвалась, и опять включился тот же самый голос-бас:

- Напряженная, великолепная борьба! Приятели, мы здесь! Софрон, Софрон... Туды, сюды. Израиль продвигается! Он победит? Идам встает... Ха-ха-ха, ребятишки! Альберт достиг Димы! Шо это?

Приземистому Идаму, видимо, надоело выпутываться из Пафнутия, и он сильно ударил его кулаком наобум, попав в нос. Пошла кровь, которую не видел ни тот, ни другой. Пафнутий осоловело водил своей головой туда-сюда, но руки его цепко держали трусы Идама. Идам размахнулся и ударил еще раз.

- Ай-яй-яй! - прогремел голос. - Суд назначает фук. Нельзя драться на дорожке. Это не детская площадка!

Тут же подбежали два человека в оранжевых костюмах, взяли Идама за локти и резко поставили на ноги. Один из них пробил Идаму четыре пощечины. Тот склонил голову и поднял руки вверх. Немедленно с него сняли майку, обнажив белый костлявый торс с выпуклым безобразным животом. Потом его развернули и оставили в покое. Врач в зеленом халате подошел к Пафнутию и начал делать различные манипуляции, останавливающие кровь из носа. Пафнутий встал, как-то благодарно рыгнул, и, зажимая свой нос ватой, шатаясь, побежал вперед. Дезориентированный Идам медленно пошел к центру стадиона.

- Вам не надоело? - спросил Софрон Жукаускас.

- Не все ли равно, - равнодушно сказал Головко.

- Вы хотите это перенять для вашего великоеврейского всемирного Израиля?

Головко помолчал, потом рявкнул:

- Хватит меня донимать! Я вам душу вылил, я изобрел целое будущее, придумал возможный путь, открыл новый свет!.. А вы меня упрекаете! Ты сам ведь - Исаич, приятель!..

- Я - якутянин! - гордо заявил Софрон.

- А я - гражданин мира.

- Гражданин Мирного?

- Отвяжитесь, - отрезал Головко и стал нарочито внимательно смотреть на беговую дорожку.

Там продолжались великолепные чудовищные соревнования, доставляющие возможность несчастным обездоленным ощутить свою неожиданную мощь и насладиться забрезжившим азартом; и все участники настолько были устремлены в свои иллюзорные цели, объективно оказывающиеся разнонаправленной неразберихой, в которой никто никому не мешал ощущать свое лидерство, что все это старческое потешное представление походило на какую-то панк-казнь, где вместо нормальной головы, издеваясь, собираются отрубить специально подготовленный разрисованный, приклеенный арбуз, но потом, промахнувшись, рубят настоящую живую татуированную кисть руки. Все смешалось во всеобщем стремлении к победе. Идам пошел в лабиринт и блуждал там на четвереньках, все время улыбаясь от того, что он осознал, что он - в лабиринте, и движется вперед. К нему подошли двое в оранжевых костюмах, взяли его и вывели оттуда, и он закричал, пытаясь драться, но его отнесли к палатке, и он остался там, разочарованно начав пускать слюну. Израиль нащупал брусья и завис на них, раскачиваясь. Со стадиона кричали: <Вернуть Идама!>, и тогда двое в оранжевых костюмах опять подошли к слюнявому Идаму, подхватили его и снова впустили в лабиринт. Он пошел внутри лабиринта вперед, протянув руку и подняв голову вверх. Израиль раскачивался на брусьях, словно не желая ничего другого. Пафнутий споткнулся о бордюр песочницы, упал туда внутрь и остался лежать. Джим сел на дороге и тяжело дышал, как будто все, что он здесь делал, не имело смысла. Софрон уперся в козла и ощупывал его. Альберт подошел к нему и тронул его. Тут же двое в оранжевых костюмах отвели упирающегося Софрона к коню. Неожиданно он вскочил на коня, сел верхом и стал бить пятками по черному кожаному покрытию коня. Петя производил боксирующие движения руками и стоял на месте, выказывая безразличие. Дима вошел в палатку и пропал там. Пафнутий лежал в песочнице и не поднимался. Через какое-то время три служителя в оранжевых костюмах подошли, перевернули его, и стала видна кровь на его неподвижном лице. Они взяли Пафнутия за руки и за ноги и унесли с поля.

- Инфарктус Лены у Пафнутия! - мрачно заявил голос в громкоговорителе, и все продолжалось.

Их стало семеро - существ, идущих своим путем. Каждый незрячий и не имеющий слуха шел по дороге, ведомый любовью и надеждой> и вдали его ждал его собственный венец и его истина. Неисповедимы были тропинки стадионовые, по которым ступали белые, как лотос, ступни всех тех, кто был свободен от шумокра-сочной суеты этого привычного мира. Руки их чувствовали духовный рассвет с каждым их шагом, сделанным в любом направлении, ибо все линии ведут к одной точке, что расширяется до границ Бесконечности, словно Ничто, вбирающее Все. Души их были едины, и были чем-то одним в одном единственном главном пути их всех во имя всего остального, спасаемого их преданностью. Их дух горел перед их внутренним взором, как первая звезда, сотворенная в мире, не знающем света; их тела были прекрасны и совершенны, как прекрасно все, что озарено любовью и чудом. Их разноцветные одежды были похожи на радужное свечение божественного белого света, нисходящего с небес в души тех, кто ищет и идет. Они двигались медленно, так как достичь цели возможно лишь тому, кто прошел весь путь от начала до конца, ощутив весь его ужас, восторг и тщету; и тот, кто пробежал куда-то вдаль, ничего не понял и никуда не попал, и тот, кто испугался и остановился в начале, или в середине, застрял там навсегда, и только высшая милость может освободить его. И они были неравны, как и все существующее под атмосферой, и кто-то был выше других, и кто-то прошел дальше других, но они были одним целым существом, с одной единицей, воюющей за чудо и подлинное преобразование мира и себя, и вся эта великая группа, идущая по зову тайны вперед, напоминала огромного, расправившего крылья, орла, летящего над бездной, которая манит и притягивает своей твердой почвой и пищей. И было неважно, кто победит и кто дойдет, ибо даже когда всего лишь одно существо испытывает сладость и святость достигнутой цели, это значит, что все остальное - и самое высокое и самое низкое - освящено этим прорывом в подлинно явленное, и наступает новая блаженная эпоха сверхблагодати, готовая затопить и взорвать старое, беременное новым, мировое тело, и учредить одну-единственную любовную световую вспышку, в которой пропадут время, пространство, личности, самости, тела, предметы, понятия, верх, низ, перед, зад, право, лево, ничто, нечто, Бог, Дух, душа, материя, астральное, ментальное, витальное, супраментальное, супервитальное, надбожественное, сущее, трансцендентное, имманентное, жизнь, смерть, добро, зло, женское, мужское, черное, белое, тьма, свет, вода и огонь. И наступит то, что должно наступить; и будет кое-что другое. И вот идут семь великих имен сквозь радостный вход к выходу из обыденного состояния ни-во-что-не-втыкания, и кто-то сознает что-то, и кто-то видит волны, составляющие все, и кто-то вибрирует, как метафизический пневмомолоток и испускает вокруг себя сферические зоополя розового цвета, и кто-то создал дифференциальный провал из алго-энергий, творящих космический смысл, и кто-то издает звук. Высшая интуиция озаряет их счастье в мистерии восхождения на священную горку, где рождается свет. Имеющий острое зрение зрит все вокруг и вдаль, имеющий зрение похуже зрит перед собой и внизу, не имеющий зрения, зрит в корень всего; имеющий уши слышит шумы и шорохи, имеющий плохой слух слышит громкие возгласы и крики, не имеющий слуха слышит истинный Глас, находящийся повсюду. Ибо если священно число <шесть>, то шесть плюс один объемлют весь мир, и эта единица есть духовный взрыв, творческое начало бесконечного великого Пути для изначальной до-сотворенной шестерки; она есть ее возвращение в саму себя и обращение в новое <семь> царствия иного, которое есть Тайна, видная тому, кто обрел веру и взял посох в левую руку, чтобы идти туда, откуда послышалось слово и где растет дерево. Поэтому их семь; и потому их зовут Дима, Петя, Софрон, Джим, Пафнутий, Идам, Альберт, Израиль, что эти звуки рождают имена, которые являются ключами страны Верховных Чудес, и которые слышны сердцем и видны душой. И высшая медаль, ожидающая дошедшего до конца, кто прозреет начала всего, что только может быть и не быть, воссияет над всемсмятенным мирозданьем, словно божественное солнце, переполняемое светом истины и любви и восходящее по воле Того, кто есть Он, даже если Он не знает того. И нет смысла в воде.