«Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине - Арнольд Гессен

– Это Пушкин!..

Самым ранним его изображением был до последнего времени прижизненный портрет четырнадцатилетнего Пушкина, гравированный Е. Гейтманом.

Недавно отыскался живописный портрет трехлетнего Пушкина – миниатюра размером 10×7,8 см.

Интересно происхождение его. В начале прошлого столетия в Москве проживал профессор М. Я. Мудров, первый русский врач, посланный для обучения за границу. Вернувшись в Москву, он приобрел большую популярность.

Дружеские отношения связывали профессора Мудрова с тремя братьями Тургеневыми и друзьями Пушкина. Человек культурный и образованный, он посещал литературные вечера в доме Пушкиных и стал их домашним врачом. Летом он посещал и Захарово, где проживал с бабушкой маленький Пушкин. К этому времени относится и миниатюра, выполненная неизвестным художником, крепостным Пушкиных.

В 1831 году разразилась холера. Мудров погиб в борьбе с нею. Смерть его опечалила всех, и Надежда Осиповна, мать Пушкина, подарила эту миниатюру юной дочери Мудрова Софье Матвеевне, выходившей замуж за И. Е. Великопольского, с которым у Пушкина установились позже приятельские отношения.

Переходя из поколения в поколение, портрет маленького Александра бережно хранился потомками Мудрова. Но во время блокады Ленинграда пострадали от разорвавшейся бомбы дом и комната, где висел портрет. К счастью, пострадала лишь его рамка. Портрет перешел к праправнучке Мудрова Е. А. Чижовой, которая преподнесла его артисту В. С. Якуту, исполнявшему во время гастролей в Ленинграде театра имени Ермоловой роль Пушкина в одноименной пьесе А. Глобы.

Якут подарил эту миниатюру музею А. С. Пушкина в Москве.

Александр вышел из детского возраста, и в доме Пушкиных появились, рядом с бабушкой и няней, гувернантки и гувернеры, англичане, немцы. Это были люди, хлынувшие после французской революции в Россию в поисках счастья.

Встречались среди них люди достойные и образованные, но, как вспоминала позже сестра Пушкина Ольга, большая часть их по образованию и уму стояла ниже всякой критики, поражала своей некультурностью и наивностью. Так, одна гувернантка удивлялась, почему волки не прогуливаются по улицам Москвы, как ей о том рассказывали на родине, в Швейцарии; а другая тоже удивлялась, что в России десертом после обеда не служат сальные свечи.

Родители Александра мало интересовались воспитанием детей. Отец, Сергей Львович, передал все управление домом жене, Надежде Осиповне, а та не менее его обожала свет и веселое общество и «в управление домом внесла только свою вспыльчивость, да резкие, частые переходы от гнева и кропотливой взыскательности к полному равнодушию и апатии относительно всего происходившего вокруг».

Дети росли вне всякого влияния и участия в их воспитании родителей.

В этом семействе перебывал легион иностранных гувернеров и гувернанток, – писал со слов матери племянник Пушкина Л. Н. Павлищев. Он особо выделял среди них француза Русло, капризного и самоуверенного самодура. Имея претензию писать стихи, ставя себя рядом с Корнелем и Расином, Русло жестоко издевался над Александром, заметив его склонность к поэзии.

Не лучшим был и его преемник Шедель, который свободное от занятий с детьми время проводил в передней, играя с дворней в «дурачки», за что в конце концов получил отставку.

Единственно кто выделялся из среды чудаков, воспитателей детей, был французский эмигрант граф Монфор, человек образованный, гуманный.

Все эти настроения и впечатления лицейских лет Пушкин хотел отразить в написанных им в тридцатых годах «Программах записок»: «Первые впечатления. Юсупов сад. – Землетрясение. – Няня. Отъезд матери в деревню. – Первые неприятности. – Гувернантки. Ранняя любовь. – Рождение Льва. – Мои неприятные воспоминания. – Смерть Николая. – Монфор-Русло – Кат. П. и Ан. Ив. – Нестерпимое состояние. – Охота к чтению. Меня везут в Петербург. Езуиты».

«Первые неприятности… Мои неприятные воспоминания… Нестерпимое состояние…», которые Пушкин особо отмечает в своих «Программах записок», были, бесспорно, связаны с этими гувернерами и гувернантками и несправедливым отношением матери.

Вначале толстый, неповоротливый и молчаливый ребенок, Александр, взрослея, стал резвым и шаловливым. Но мать не любила его, особенно ее раздражал его настойчивый, самолюбивый, склонный к самостоятельности характер. Он никогда не раскаивался в своих поступках, даже если чувствовал себя неправым, хмурился и, забившись в угол, угрюмо молчал.

Она отвечала ему, по воспоминаниям сестры Ольги, тем же. «Никогда не выходя из себя, не возвышая голоса, она умела дуться по дням, месяцам, и даже годами. Так, рассердясь за что-то на Александра, которому в детстве доставалось от нее гораздо больше, чем другим детям, она играла с ним «в молчанку» круглый год, проживая под одною кровлею; оттого дети, предпочитая взбалмошные выходки и острастки отца, Сергея Львовича, игре «в молчанку» Надежды Осиповны, боялись ее несравненно более, чем отца».

Чтобы отучить маленького Александра от дурных привычек – тереть одну ладонь о другую, кусать ногти и терять носовые платки, Надежда Осиповна придумала ему наказание: завязала ему однажды руки назад и целый день проморила голодом. Затем сказала: «Жалую тебя моим бессменным адъютантом», – прикрепила в курточке мальчика в виде аксельбанта носовой платок. Платочки меняли два раза в неделю. В таком виде она заставляла его выходить к гостям.

Такое отношение матери и, под ее влиянием, гувернанток и гувернеров, оскорбляло гордого и самолюбивого мальчика. Лишь нежная дружба со старшей сестрой Ольгой (она родилась двумя годами раньше его) смягчала это «нестерпимое состояние» раннего детства будущего поэта.

В то время Александра заинтересовали встречи в доме отца с выдающимися поэтами той поры и увлекли собственные ранние поэтические настроения.

Любимым делом его было пробираться в кабинет отца, когда у него были гости, и прислушиваться к разговорам старших.

«В самом младенчестве своем, – вспоминал отец, – он показал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин – не то, что другие. Одним вечером Николай Михайлович был у меня, сидел долго, – во все время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз. Ему шел шестой год».

И брат Пушкина Лев Сергеевич рассказывал, что «страсть к поэзии проявилась в нем с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей…