«Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине - Арнольд Гессен

Ребенок проводил бессонные ночи и тайком в кабинете отца пожирал книги одну за другой. Пушкин был одарен памятью неимоверною и на одиннадцатом году уже знал наизусть всю французскую литературу».

Об этих годах своего младенчества, о первых своих трепетных поэтических волнениях Пушкин сам вспоминал впоследствии в стихотворении «Муза»:

В младенчестве моем она меня любилаИ семиствольную цевницу мне вручила,Она внимала мне с улыбкой – и слегка.По звонким скважинам пустого тростникаУже наигрывал я слабыми перстамиИ гимны важные, внушенные богами,И песни мирные фригийских пастухов.С утра до вечера в немой тени дубовПрилежно я внимал урокам девы тайной;И, радуя меня наградою случайной,Откинув локоны от милого чела,Сама из рук моих свирель она брала.Тростник был оживлен божественным дыханьемИ сердце наполнял святым очарованьем.

Сестра Ольга была единственным в доме другом детства Александра. Ей он поверял свои детские тайны, с нею делился своими первыми поэтическими замыслами.

Ночью мальчик долго не засыпал и, когда она спрашивала его, почему он не спит, отвечал вполне серьезно:

– Стихи сочиняю…

И вот, начитавшись в библиотеке отца французских книг, наслушавшись, как отец читал вслух Мольера, девятилетний Александр сам стал сочинять небольшие комедии на французском языке. Одну из них «L’Escamoteur» («Похититель») маленький драматург решил поставить на домашней сцене.

Сестре Ольге, единственной зрительнице этого спектакля, пьеса не понравилась, и она освистала автора:

– Ты сам и есть похититель, ибо ты похитил комедию у Мольера!.. – упрекала сестра братца.

Александр сам на себя написал после этого эпиграмму по-французски:

За что, скажи мне, «Похититель»Был встречен шиканьем партера?Увы, за то, что сочинительЕго похитил у Мольера!

Вскоре мальчик начал сочинять, тоже по-французски, шуточную поэму в шести частях «Tolyade». Это было уже подражание «Генриаде» Вольтера. Героем ее был карлик короля Дагобера.

Поэма эта попала к гувернеру Русло, и он нанес своему питомцу оскорбление – расхохотался ему в лицо, когда тот прочел по его приказанию сцену, изображавшую битву между карликами и карлицами. Осмеяв безжалостно каждое слово этого четверостишия, он довел Александра до слез.

Больше того, он пожаловался еще Надежде Осиповне, обвиняя мальчика в лености и праздности, и та наказала сына, а самодуру за педагогический «талант» прибавила жалованье. Оскорбленный ребенок разорвал и бросил в печку свои стихи, а Русло возненавидел «со всем пылом африканской крови своей».

Поэтическое вдохновение племянника развивал и дядя Василий Львович, довольно известный поэт того времени, член литературного общества «Арзамас». В позднейшем стихотворном послании «К Дельвигу» Пушкин признавался, что именно дядя пробудил в нем поэта.

Василий Львович искренне любил племянника. Чувствуя в нем поэтического соперника, он переписывался с ним, творчески состязался и часто ревновал. Пушкин тоже сердечно любил дядю, но уже с ранних лет относился к нему, как к поэту, снисходительно:

Я не совсем еще рассудок потерял,От рифм бахических, шатаясь на Пегасе,Я не забыл себя, хоть рад, хоть и не рад.Нет, нет – вы мне совсем не брат;Вы дядя мне и на Парнасе!..

Василий Львович очень ценил дарование племянника, гордился им и все же убеждал не избирать себе поэтического пути.

Уже в детские годы, тем более в отроческие, Александр слыл в кругу взрослых поэтом. О нем спорили. Одни восхищались его ребяческим поэтическим даром, другие покачивали головами. Дядя Василий Львович соглашался, что племянник даровит, но решительно отрицал в нем способность превзойти его.

– Ты знаешь, – говорил он Собеседнину, перемежая русские слова с французскими, – что я люблю Александра, он поэт, поэт в душе, но я знаю, что он еще слишком молод, слишком свободен, и, право, не знаю, установится ли он когда, – говоря между нами, – как мы остальные…

Вместе с родителями Александр часто посещал живших по соседству друзей, таких же страстных книголюбов, какими были его отец и дядя. Один из них – просвещеннейший человек своего времени Д. Н. Бутурлин, библиотека которого состояла из двадцати пяти тысяч томов.

Очень известен был и другой просвещеннейший книголюб той поры А. И. Мусин-Пушкин, у которого хранилась найденная в 1795 году в Спасо-Ярославском монастыре старинная рукопись «Слова о полку Игореве». Оба они охотно разрешали желающим пользоваться их библиотеками.

Бывая с родителями у Бутурлиных, Пушкин всегда забирался в огромную библиотеку хозяина. Часто встречался там с дядей и такими корифеями литературы того времени, как К. Н. Батюшков, И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, И. А. Крылов.

В его присутствии начался однажды спор о достоинствах басен двух баснописцев той поры – И. А. Крылова и И. И. Дмитриева. Василий Львович горячился и, отдавая предпочтение Дмитриеву, критиковал Крылова:

– В них нету изящества, вкуса. Площадный язык, площадные картины. «Свинья в навозе извалялась; в помоях выкупалась… пришла свинья свиньей, – как вам это нравится?»

Горячность дяди забавляла Александра, но басни Крылова нравились ему куда больше…

В споры взрослых Александр никогда не вмешивался. Он сидел обычно в уголочке, примостившись к стулу какого-нибудь читавшего свои произведения литератора. Если произведение было, с его точки зрения, слишком уже забавное, он все же не стеснялся выразить свое отношение к нему.

У Бутурлиных на него обратил внимание гувернер детей, образованный человек, доктор словесных наук француз-эмигрант Жиле, и как-то предсказал:

– Чудное дитя! как он рано все начал понимать! Дай бог, чтобы этот ребенок жил и жил; вы увидите, что из него будет…

Так проходили детские годы Пушкина. С отцом и матерью у него до конца дней оставались холодные, напряженные отношения. Брата Льва он нежно любил, посвятил ему трогательное, взволнованное стихотворение «Брат милый, отроком расстался ты со мной…», но тот относился к нему небрежно и не оправдал его доверия.

Покинув отчий дом, Пушкин впоследствии тепло и сердечно вспоминал лишь сестру Ольгу, спутницу детства, бабушку, няню и свою детскую любовь – Сонечку Сушкову.

Бабушка Мария Алексеевна и няня Арина Родионовна слились в сердце Пушкина в единый трогательно нежный и любимый образ.

Рядом с бабушкой и няней вставал перед Пушкиным образ ранней любви его, семилетней изящной и хрупкой Сонечки Сушковой.