Из ГУЛАГа - в бой - Николай Черушев

«Я признавал и признаю себя виновным в неумышленном пособничестве вражеской деятельности Блюхера, б(ывшего) командующего ОКДВА, а также в антисоветском поведении на следствии в 1938 г. Я не привожу причин, объясняющих это позорное поведение, потому что считаю неуместным подобие какого-либо оправдания. 13-й год безропотно я переношу определенное приговором наказание и не считаю себя безвинно наказанным человеком»[91].

Известно, что мертвого тигра может укусить даже трусливый шакал. И погибшего в застенках Лефортовской тюрьмы В. К. Блюхера в течение десятка лет продолжали пинать многие бывшие сослуживцы и даже его протеже. Например, Васенцович в названном выше письме Сталину заявляет:

Весь позор за период своей совместной деятельности с Блюхером… я переживаю до сих пор и считаю заслуженным то наказание, которое отбываю…[92]

Еще ранее, на суде 16 июля 1941 года, он говорил:

Мне было известно, что Блюхер пьянствовал, по несколько суток не выходил на службу и вся его деятельность была направлена на подрыв боеспособности Дальневосточной армии. Я, как командир Красной Армии, не только не сигнализировал об этих безобразиях, но и выполнял… преступный приказ Блюхера…» И тут же добавляет очень важную деталь, существенно разрушающую конструкцию заговорщической организации в ОКДВА, созданной усилиями чекистов: «Мне также не было известно, являлся ли Блюхер участников этого заговора…[93]

Что Васенцович считает позором свою совместную службу с Блюхером, это понятно – ведь он искренне относит его к врагам народа. А вот неоднократное упоминание о своем «нехорошем», антисоветском, как он выражается, поведении на следствии в 1938 году требует некоторого пояснения. Дело в том, что, поначалу оговорив себя, а также бывших сослуживцев по ОКДВА, своих подчиненных по 40-й дивизии, 18-му стрелковому корпусу и штабу ОКДВА, Васенцович затем в ходе следствия от многих этих показаний отказался. Но дело было уже сделано, названные им люди пострадали, и такое свое поведение Владислав Константинович никак оправдать не мог, справедливо считая его преступным и достойным серьезного наказания.

Но мы забежали несколько вперед, обратившись к жизни зэка Васенцовича, к ее лагерному периоду. Однако и до лагеря было в ней несколько значительных событий, оставшихся у него в памяти навечно. Самым значительным из них явилось освобождение из тюрьмы за недоказанностью вины в середине февраля 1940 года (вместе с Я. З. Покусом, Г. Д. Стельмахом и другими руководящими работниками ОКДВА – телеграмму Главного военного прокурора РККА по этому поводу мы приводили, когда вели речь о деле Я. З. Покуса).

Встреча с родными и близкими, восстановление в партии и в кадрах армии, назначение на должность старшего преподавателя кафедры тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе – все эти события 1940 года принесли Васенцовичу сильные психологические нагрузки. Они же и способствовали более быстрой его адаптации к мирной жизни, если можно назвать таковой напряженный ритм повседневного армейского бытия в год, предшествующий началу войны с фашистской Германией. Вернули Владиславу Константиновичу и награду – орден Красной Звезды, полученный им за достигнутые успехи в деле руководства боевой и политической подготовкой в частях и подразделениях 40-й стрелковой дивизии.

Ровно через год после своего освобождения (15 февраля 1941 года) В. К. Васенцович был вновь арестован как участник военного заговора, т. е. по материалам старого, уже прекращенного дела. Его доставили в Сухановскую тюрьму, где следователи 3-го Управления НКО СССР, лейтенант госбезопасности Добротин и младший лейтенант госбезопасности Комаров, получившие от своих начальников указание во что бы то ни стало довести Васенцовича до суда, принялись за работу. В Управлении особых отделов не спешили расстаться с планом о наличии вредительской организации в верхушке бывшей ОКДВА. Если старое коллективное дело усилиями Главной военной прокуратуры в 1940 году разрушилось, то работникам 3-го Управления не составило особого труда сфабриковать еще одно, как две капли воды похожее на прежнее. Из старого дела в новое включили только Покуса и Васенцовича, добавив к ним еще двух командиров ОКДВА – начальника инженерных войск армии комбрига И. А. Галвина и начальника политического управления дивизионного комиссара И. И. Кропачева.

Из материалов этого дела видно, что Васенцович образца 1941 года совершенно не чета Васенцовичу 1938 года. Прошедший огонь, воду и медные трубы единожды следствия, он уже не позволял себе попадаться на уловки особистов. Выработав твердую тактику своего поведения, Владислав Константинович стойко держал оборону, придерживаясь позиции, по которой его освободили в 1940 году. Ничего нового следователям от него добиться не удалось, да и они, собственно говоря, имея перед собой материалы старого дела, не особенно и торопились добывать новые обличительные факты. Да и где их было взять, если подследственные отказались от ранее данных показаний, а их коллеги, с боем, а точнее – с мордобоем добывавшие эти показания в 1937–1938 годах, сами пошли под суд, получив различные сроки лишения свободы, а то и ВМН.

Вскоре, а точнее, 12 июня 1941 года, Добротин подготовил вариант обвинительного заключения на Покуса, Васенцовича, Кропачева и Галвина, представив его на утверждение начальнику 3-го Управления НКО, майору госбезопасности А. Н. Михееву. Тот не предъявил к тексту особых замечаний. Не встретил возражений он и в Главной военной прокуратуре, где спустя четыре дня после начала войны заместитель Главного военного прокурора корвоенюрист Гаврилов начертал резолюцию: «Дело направить на рассмотрение ВК Верхсуда СССР».

Судебное заседание Военной коллегии состоялось 16 июля того же года. Когда слово предоставили Васенцовичу, тот сказал:

Обвинение, предъявленное мне, понятно. Виновным себя не признаю. Я признаю себя виновным в той части своих показаний, где речь идет о состоянии войск ОКДВА и в части преступной деятельности бывшего командующего ОКДВА Блюхера… Предъявленное мне обвинение в участии в военном антисоветском заговоре я категорически опровергаю…

Свои показания, данные на предварительном следствии в 1941 г., я полностью подтверждаю. Помимо того, что я не донес партии и правительству о преступной деятельности Блюхера, я признаю себя виновным и еще в том, что в 1938 г. я смалодушничал, встал на путь клеветы: оговорил себя и других. Правда, смягчающим обстоятельством моей вины является то, что все эти показания я дал вынужденно.

Больше преступлений я никаких не совершал…[94]

Удивительно, но факт налицо: несмотря на крайне тяжелую обстановку на фронтах, в приговоре суда (председатель – диввоенюрист Дмитриев, члены – бригвоенюрист И. В. Детисов и военный юрист 1-го ранга А. А. Чепцов) не прозвучала формулировка «высшая мера наказания». На сей раз обошлись без нее, ограничившись следующими сроками лишения свободы в ИТЛ: Васенцович и Галвин на 15 лет, а Покус и Кропачев – на 10 лет. Все четверо с поражением в правах сроком на пять лет и с конфискацией всего лично принадлежащего им имущества. И, конечно, с лишением присвоенных им персональных воинских званий. В отношении Васенцовича в приговоре остались положения из обвинительного заключения о его участии в военном заговоре, проведении подрывной работы в ОКДВА, а также в шпионаже в пользу иностранного государства[95].

Упомянув о заявлениях Васенцовича в адрес И. В. Сталина, нельзя обойти вниманием одно из них, написанное в бараке Устьвымлага в ноябре 1943 года. В нем опытный строевой командир и штабист РККА слезно просит «отца народов» отпустить его в действующую армию или хотя бы в учебное заведение для подготовки кадров для нее. На самом деле он не так уж был и стар – в том году ему исполнилось только 45 лет, в таком возрасте многие его бывшие сослуживцы и однокашники по академии успешно командовали на фронте корпусами и армиями, а в тылу – военными округами. Так что возраст Васенцовича здесь не мог служить серьезной помехой. Опыта же руководства войсками ему тоже было не занимать – дивизионное, корпусное и окружное звено он уже прошел. Дело оставалось за малым – за пересмотром дела и получением долгожданной свободы.

В 1941–42(43) г. я возбуждал многочисленные ходатайства о пересмотре моего судебного дела и о разрешении сражаться за социалистическую Родину. В большинстве заявлений я приводил мотивы, на которых основывал свои ходатайства. Решений по моим заявлениям, которые я писал на Ваше имя, Верховный Совет СССР, Верховный Суд СССР мне не объявлялось.

Я снова обращаюсь к Вам с просьбой о пересмотре моего судебного дела и об использовании меня на боевом фронте или в области работ, непосредственно связанных с ликвидацией разрушительных последствий войны. Я не перестаю просить об этом потому, что живу стремлением принести наибольшую просьбу Родине и работать там, где я могу эту наибольшую пользу принести…