Возвращение танцмейстера - Хеннинг Манкелль

– А что случилось с Авраамом Андерссоном? – спросила она.

– Его застрелили. Такое впечатление, что даже не застрелили, а расстреляли. Он тоже принадлежал к вашей группе, которая группой не является?

– Нет. Герберт иногда беседовал с ним, но они никогда не говорили о политике. Герберт был очень осторожен. У него было мало настоящих друзей.

– А кто мог убить Авраама Андерссона?

– Я не была с ним знакома.

– Кто был Молину ближе всех?

– Думаю, я. И дети. По крайней мере дочь. С сыном отношения порваны.

– Кто их порвал?

– Не знаю.

– А еще кто-то был? Вы никогда не слышали о некоем Веттерстеде из Кальмара?

Она ответила не сразу. Джузеппе и Стефан быстро переглянулись. Она была совершенно очевидно удивлена, откуда им известно это имя.

– Он упоминал иногда это имя. Герберт родился и вырос в Кальмаре. Веттерстед – родственник бывшего министра юстиции, того самого, которого тоже убили несколько лет назад. Мне кажется, он художник-портретист. Но я не уверена.

Джузеппе записал в блокнот ее показания.

– И ничего больше?

– Нет. Герберт был не из тех, кто любит поговорить. Люди ведь разные, не так ли?

Джузеппе поглядел на Стефана.

– У меня еще один вопрос. Когда вы бывали у Молина, чем вы развлекались?

– Не поняла вопроса.

– Вопрос заключается в следующем – вы с ним танцевали?

В третий раз за время разговора на ее лице ясно читалось удивление.

– Да, – сказала она. – Танцевали.

– Танго?

– Не только танго. Но часто именно танго. Старые танцы тоже почти исчезли. Те, которые нужно уметь танцевать, где требуется элегантность и мастерство. Как танцуют сейчас? Как обезьяны!

– Вам наверняка известно, что у Герберта Молина была специальная кукла для танцев?

– Он был страстный танцор. Танцевал замечательно и старался не терять формы, а для этого надо практиковаться. Для чего и нужна была кукла. В молодости, мне кажется, он мечтал быть танцором. Но когда позвала труба, он пошел выполнять свой долг.

Стефан подумал, что даже язык у нее высокопарен и старомоден. Словно она заклинала время вернуться вспять – в тридцатые – сороковые годы.

– Могу предположить, что не многие знали об этой его страсти.

– У него почти не было друзей. Сколько раз надо это повторить?

Джузеппе потеребил нос, обдумывая, что еще спросить.

– А когда он увлекся танцами?

– Думаю, во время войны. Или перед самым ее началом – он же был тогда очень молод.

– Почему вы так думаете?

– Он как-то рассказывал.

– И что он рассказал?

– Только то, что я уже говорила. Ничего больше. Война была тяжелым испытанием. Но иногда он получал увольнительные. Немецкое командование очень заботилось о своих солдатах. Когда была возможность, их отпускали отдохнуть и оплачивали отдых.

– Он часто говорил о войне?

– Нет. Не часто. Но мой отец говорил о войне постоянно. Как-то они одновременно получили увольнительную и поехали в Берлин. Отец рассказывал, что Герберт ходил на танцы каждый вечер. По-моему, каждый раз, когда Герберт получал отпуск, он прямо с фронта ехал в Берлин – и танцевал.

Джузеппе долго молчал.

– Можете сообщить нам еще что-то, что могло бы помочь следствию?

– Нет. Но я очень хочу, чтобы вы поймали убийцу. Понятно, что строгого наказания он не получит – в Швеции защищают преступников, а не их жертвы. Наверняка станет известно, что Герберт сохранил верность своим идеалам. Осудят не преступника, а его, хотя его уже нет в живых. Но я все равно хочу, чтобы убийцу нашли. Я хочу знать, кто мог это сделать.

– Сейчас у нас больше нет вопросов. Но мы еще увидимся.

– Меня в чем-нибудь подозревают?

– Нет.

– Тогда я хочу узнать, откуда вам стало известно про мундир.

– В другой раз, – сказал Джузеппе и поднялся.

Она проводила их до прихожей.

– Должен сказать, что ваши взгляды на грани… на грани экстремизма, – сказал Джузеппе, выйдя на крыльцо.

– Швецию уже не спасти, – ответила она. – В молодости я еще встречала полицейских с твердыми политическими убеждениями. Они разделяли наши идеалы. Теперь таких нет.

Она закрыла дверь. Джузеппе хотелось быстрей уйти.

– Жуткая тетка, – сказал он у калитки. – Мне все время хотелось залепить ей оплеуху.

– Боюсь, таких гораздо больше, чем мы думаем, – сказал Стефан.

Они шли в гостиницу молча.

Джузеппе вдруг остановился:

– Что она сказала? О Герберте Молине?

– Что он всегда был нацистом.

– А еще?

Стефан недоуменно покачал головой.

– Она сказала буквально следующее, – продолжил Джузеппе, – Герберт Молин до самой смерти придерживался этих диких взглядов. Я дневник его только проглядел, но ты его прочитал. Можно задать себе такой вопрос – чем именно он занимался в Германии? Или такой: не было ли тогда людей, которые искренне желали его смерти?

– Сомнительно, – сказал Стефан. – Война кончилась пятьдесят четыре года тому назад. Это очень долгий срок для мести.

Джузеппе не разделял такой уверенности.

– Может быть, – сказал он только. – Все может быть.

И они продолжили путь. У здания суда настала очередь Стефана остановиться.

– А что, если попробовать все перевернуть? Мы думаем, что все началось с Молина, потому что его убили первым. Поэтому мы отталкиваемся от Молина. А что, если все наоборот? И нам надо вместо этого сосредоточиться на Аврааме Андерссоне?

– Не «нам», – сказал Джузеппе. – Мне. Я не отметаю эту версию. Но это маловероятно. У Авраама Андерссона были совершенно другие причины для переезда в Херьедален. И он ни от кого не прятался. Из того, что мы успели о нем узнать, вытекает, что он был очень общительным человеком, дружил с соседями, если их там можно так называть. Совершенно иной тип личности.

Они дошли до гостиницы. Стефана обозлило замечание Джузеппе, подчеркнувшего, что это он, а не кто другой, он и местная полиция ведет следствие. Его снова отодвинули в сторону. Умом он понимал, что раздражаться тут нечему, но ничего не мог с собой поделать.

– Что ты собираешься делать? – спросил Джузеппе.

Стефан пожал плечами:

– Уезжать.

Джузеппе помялся:

– А как ты себя чувствуешь?

– В какой-то из дней начались боли. Сейчас все прошло.

– Пытаюсь представить себя в твоей шкуре. Не получается.

Они стояли на крыльце гостиницы. Стефан наблюдал за воробьем, клевавшим дохлого червяка. Я и сам не могу представить себя в своей шкуре, подумал он. Мне до сих пор кажется нереальным, что девятнадцатого ноября я должен явиться в буросскую больницу для облучения.

– Покажи мне до отъезда это место, где стояла палатка, – попросил Джузеппе.

Стефан собирался уехать сразу, но отказать Джузеппе он не мог.

– Когда? – спросил он.

– Сейчас.

Они сели в машину Джузеппе и поехали на Линселль.

– Леса в этой части страны совершенно непроходимые, – внезапно нарушил молчание Джузеппе. – Если остановиться и пройти десять метров, попадаешь в совершенно другой мир. Ты это и сам заметил.

– Да. Заметил.

– Такому человеку, как Молин, наверное, было легче жить со своей памятью именно в лесу. Здесь время не движется. Никто его не беспокоит. Там, где ты нашел дневник, не было, случайно, еще одного мундира? Он совершенно спокойно мог бы его надевать, маршировать по тропинкам и кричать: «Хайль Гитлер!»

– Он сам пишет, что дезертировал. В горящем Берлине снял с убитого гражданскую одежду. Если я ничего не путаю, он сбежал из Берлина в тот же день, когда Гитлер покончил самоубийством. Но тогда Молин, судя по всему, этого не знал.

– Мне кажется, о самоубийстве Гитлера несколько дней молчали, – неуверенно сказал Джузеппе. – Потом кто-то выступил по радио и сказал, что фюрер пал на посту. Но может быть, я что-то путаю. Я не силен в истории.

Они повернули к дому Молина. На деревьях висели обрывки заградительной ленты.

– Надо бы прибрать за собой, – сказал Джузеппе сконфуженно. – Но мы передали дом дочери. Ты, кстати, видел ее?

– Не видел с тех пор, как мы с ней беседовали.

– Решительная дама, – сказал Джузеппе. – Интересно, знает ли она биографию отца. Надо с ней поговорить.

– Наверное, должна знать.

– Может быть, стыдится. Любому было бы стыдно, что его отец – наци.

Они вышли из машины и немного постояли, прислушиваясь к неумолчному шуму леса. Потом Стефан повел Джузеппе на берег к обнаруженной им стоянке.

Он сразу увидел, что кто-то здесь побывал после него, и резко остановился. Джузеппе удивленно посмотрел на него:

– Ты что?

– Не знаю. Мне кажется, здесь кто-то был.

– Что-то изменилось?

– Не знаю.

Он осмотрелся. На первый взгляд все было так же. И все равно он точно знал, что кто-то тут побывал. Что-то было не так. Джузеппе ждал. Стефан дважды обошел место, прежде чем понял, в чем дело. Тогда он сидел на поваленном дереве и крутил в руках еловую ветку. Поднявшись, он оставил ветку на земле там, где сидел. Теперь эта ветка лежала на тропинке у воды.