Суть дела - Эмили Гиффин

— Как только образуются сосуды, графт обретет нормальный телесный цвет. И двигаться будет, как нормальная кожа, когда заживет и прикрепится к лежащим под ним слоям ткани и мышц.

«Скажи же что-нибудь», — побуждает себя Вэлери, сидя на краю кровати.

— Поэтому нам и понадобится лицевая маска, которую доставят сюда сегодня или завтра. Необходимо поддерживать постоянное давление, чтобы все оставалось нa месте, когда он начнет есть твердую пищу, разговаривать и тому подобное. Кроме того, она поможет контролировать боль...

Вэлери поднимает глаза, тревога заставляет ее наконец-то заговорить.

— Ему будет больно? Мне казалось, вы говорили о большом количестве обезболивающих?

Ник указывает на капельницу.

— Вот они. Но он все равно будет испытывать дискомфорт... и давление облегчит это.

— Ясно, — говорит Вэлери; тошнота и ужас проходят, пока она собирает сведения, которые понадобятся ей для выхаживания сына. — Значит, сейчас он может пить?

Ник кивает.

— Да. Он может пить жидкости, а завтра или послезавтра мы добавим мягкую пишу. Кроме этого, ему нужен покой. Абсолютный покой. Правильно, парень? — спрашивает Нику Чарли, снова открывшего глаза.

Мальчик моргает, еще слишком заторможенный после наркоза, чтобы говорить.

— Правильно, — отвечает за него Вэлери.

— Ну что ж, — произносит Ник, снимая перчатки и баскетбольным броском посылая их в корзину для мусора, стоящую в углу. С удовлетворенным видом попадает. — Я вернусь.

Вэлери испытывает острую боль, желая, чтобы он еще побыл с ними.

— Когда? — спрашивает она и тут же осекается.

— Скоро, — отвечает Ник.

Потом берет ее за руку, коротко пожимает, словно говоря, что все идет в точности, как он надеялся, в точности как должно.

ТЕССА: глава тринадцатая

— Мне очень неприятно напоминать, но я тебя предупреждала.

Эйприл звонит мне в понедельник утром, когда я прокладываю дорогу по забитому покупателями проходу в отделе хлопьев в «Хоул фудс».

— Хорошее начало, — смеюсь я. — Тебе же нравится произносить: «Я тебе говорила».

— Нет.

— Правда? А как насчет того случая, когда ты сказала мне, что, если я позволю Фрэнку играть в общественной песочнице, он подцепит острицы?

Эйприл смеется.

— Согласна. Тогда мне понравилось... но не потому, что он подцепил острицы! Вы же с Ником тогда издевались надо мной, называя параноиком.

— Ты и есть параноик, — говорю я; Эйприл беспрестанно дезинфицирует руки, и я частенько подтруниваю над ней из-за этого, напоминая, что какое-то количество лейкоцитов в крови у нее имеется. — Но ты оказалась права... Так насчет чего ты права на этот раз?

Несколько секунд Эйприл держит паузу, а потом говорит:

— Насчет Вэлери Андерсон. Я была права насчет Вэлери Андерсон. Какая же стерва!..

— Что случилось? — спрашиваю я, настраиваясь на предстоящий рассказ и гадая, могла ли Эйприл знать об операции Чарли этим утром.

— Ты не поверишь, — говорит Эйприл, беря разгон перед своим повествованием.

Всегда красочно рассказывающая всякие истории, даже касающиеся мелочей ее жизни, Эйприл тщательно подготавливает почву, описывая, с какой любовью они с Роми заполняли корзину для третьей попытки пообщаться лицом к лицу, с какой придирчивостью выбирали бутылку самого изысканного вина из погреба Роми и восхитительный букет от «Уинстон флауэрс».

Старательно избегая саркастических ноток, я замечаю:

— Мне показалось, вы намеревались на время оставить ее в покое?

— Мы так и сделали. Мы подождали примерно неделю, как ты и предложила... А затем Роми решила предпринять последнюю чрезвычайную попытку.

Я бросаю в свою тележку коробку хлопьев из пшеничных отрубей с изюмом, размышляя о том, что выражение «чрезвычайная попытка» скорее уместно, когда клеятся к девицам в барах, или выторговывают хорошую скидку на подержанный автомобиль, или пробегают милю за шесть минут, а не пытаются наладить отношения с матерью, у которой ребенок в больнице, тем более что она явно не хочет эти отношения устанавливать. А еще я думаю, что советовать Эйприл все равно что поучать Руби: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Единственная разница — Эйприл хотя бы сделает вид, что слушает.

— Ну, понимаешь, протянуть оливковую ветвь, — говорит Эйприл.

Я хмыкаю в ответ, считая, что и это выражение весьма недвусмысленно говорит за себя и несколько противоречит заявлениям Роми, будто ее усилия связаться с Вэлери продиктованы сочувствием и желанием поддержать другую мать, а не очевидным и бессовестным стремлением оправдаться.

— Значит, Вэлери не слишком благосклонно отнеслась к этому жесту? — спрашиваю я.

— Это еще слабо сказано, — говорит Эйприл и буквально пересказывает мне их диалог. Как выяснилось, Вэлери отказалась от корзины, предложив оставить ее для их очередной вечеринки. — Какая лицемерка, — закругляется Эйприл. — Законченная стерва.

— Как неудачно получилось, — говорю я, тщательно подбирая слова и осознавая, что, вероятно, этим и отличается настоящая дружба: насколько свободно ты можешь говорить.

— Да. И чем больше я о ней думаю, тем более печальной мне кажется эта история. Мне ее жаль.

— Ты имеешь в виду случившееся с ее маленьким сыном? — подсказываю я, думая, что это еще мягко сказано.

— Ну да, конечно. И совершенно ясно: у нее совсем нет друзей.

— С чего ты взяла? — интересуюсь я.

— Ну, во-первых, откуда могут быть друзья при таком дурном характере? И во-вторых, почему она сидела там одна? То есть, ты можешь представить подобную ситуацию с кем-то из наших детей? Да мы были бы окружены любящими людьми.

Я напоминаю Эйприл о своем первоначальном предположении: возможно, Вэлери хочет побыть одна, — но подруга обрывает меня:

— Она просто производит впечатление одной из тех озлобленных одиноких женщин, которые ненавидят весь мир. Ну неужели нельзя было поблагодарить? Хотя бы ради Чарли? Наши дети учатся в одном классе!

— Думаю, да, — соглашаюсь я.

— Короче, мы официально от нее отказываемся, — заявляет Эйприл. — Пусть живет как знает.

— Она еще может изменить мнение, — говорю я.

— Что ж, ей придется «изменять мнение» в одиночестве. С нас хватит.

— Понятно.

— Да... О, на обратном пути мы столкнулись с твоим красавцем мужем.

Я замираю на месте, молясь, чтобы он не был с ними резок или холоден.

— Да? Он знал, зачем... вы туда приходили?

— Вероятно. Но мы это не обсуждали... Мне не хотелось ставить его в неловкое положение... Поэтому мы просто поболтали. Поговорили о «Лонгмере». И Роми любезно предложила написать рекомендательное письмо для Руби. Сказала Нику, что почтет это за честь для себя. С письмом от члена совета директоров вы, считай, уже приняты.