Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

— Еще раз!

Осторий пошел в атаку. Удар слева. Взмах щитом. Удар справа. Опять взмах щитом. Удар слева. Снова щит. Удар…

Мевия ничего не поняла. Казалось, никакой особой скорости или силы в последнем ударе не было. Но ее тело само собой согнулось подрезанным стеблем, она повалилась на песок, корчась от боли в правом боку.

— Встань! Повторим!

— Нет!!!

— Не понравилось? Значит, и твоему противнику не понравится.

Гай улыбнулся: он-то знал этот прием.

— Ну что ж, одного раза с тебя достаточно! — решил Осторий. — А сейчас сама заучишь все, что нужно для удара.

Осторий, движение за движением, начал показывать, что именно ей предстоит освоить в совершенстве. После нескольких красивых и мощных движений мечом сверху и наискось — удары бесполезные, работа исключительно на публику и для создания ритма — нужно было, не поднимая меча, но лишь на обратном движении корпуса, нанести удар мечом по диагонали, но не сверху вниз как предыдущий, а снизу вверх, точнехонько в правый бок противника, бок, в этот момент не защищенный щитом. Кривым мечом такой удар можно было бы сблокировать, но гладиусом — никогда. А щит в левой руке противника был в этот момент бесполезен.

Щадя старый кипарис с его мягкой древесиной, Осторий ночью притащил с какой-то стройки деревянную балку и врыл ее в противоположном конце перистиля. Теперь Мевия часами стояла перед этим столбом и отрабатывала последовательность ударов. Справа сверху — красиво показана грудь. Слева сверху — картинно оттянуто бедро. Снова справа сверху — любуйтесь, вот она, женская красота в движении. Отличный отвлекающий маневр. А затем слева снизу восходящий удар лезвием, разрезающий правый незащищенный бок противника до самых ребер.

— От этого удара он не умрет, — объяснил Осторий. — Но правая рука тут же начнет слабеть, так что ты сможешь особо не бояться его выпадов. Если прием удастся с первого раза, считай, ваши силы уравнялись, и ты можешь неплохо с ним поиграть. Но не тяни слишком долго. Толпа не любит однообразия, арена — это зрелище — во-первых. А во-вторых, у него может быть в запасе какая-нибудь пакость.

«Запродаться в гладиаторы, услышать хоть раз приветственный рев толпы и умереть», — пронеслась в мозгу Гая шальная мысль.

Мысль сама по себе бредовая, потому что его, мальчишку совсем невеликой силы, не слишком ловкого, да и не слишком умелого, скорее всего, даже не пустят на порог императорской школы. Там и без Гая полно здоровяков, людей безумных в своей дерзости, которым не указ ни раскаленное железо, ни плетка надсмотрщика, где с бесшабашностью соседствует лишь тяжесть преступлений, где каждый второй — убийца, а из оставшейся половины — похититель людей или грабитель, и лишь кучка добровольцев, еще более безумных, чем любой из преступников, готова поспорить за победу.

Интересно, Мевия тоже безумна, если пошла в гладиаторы добровольно, по своей воле дала клятву и теперь живет в маленькой гладиаторской школе Силана? Обычно для подобных забав хозяин школы скупает смелых и дерзких бабенок и делает из них воительниц на потеху императору. Домициан обожает смотреть, как дерутся и умирают слабые создания — женщины или карлики. Мевия уже четыре раза сражалась на арене и два раза победила, а два раза закончила бой на ногах — то есть не проиграла. Ростом она лишь на полголовы ниже Остория, правда, в силе не ей равняться с бывшим военным трибуном, который во время службы в Британии творил воистину чудеса и получил гражданский венок за спасение римского гражданина.

Гаю порой казалось, что отец намеренно скатывается все ниже и ниже — не пытается занять в долг, не ищет покровительства. Фактически они живут на те крохи, что платит им лавочник. За стеной постоянно звякают медными кувшинами и мисками, в доме бывшего всадника разливают из амфор оливковое масло.

«Римляне вымирают, — любил рассуждать отец за чашей фалерна (когда-то в их доме еще был фалерн), — в наших домах селятся бывшие рабы».

Отец умел в других подмечать недостатки и, давая характеристики, бывал меток и беспощаден. Как на поле боя.

Иногда приходили друзья Остория Старшего, возлежали на старых ложах в обшарпанной столовой, ели кашу с маслом и медом, пили разбавленное горячей водой вино и спорили до хрипоты. Друзья хвалили прошлое, ругали настоящее. С каждой встречей горячей воды в их кубках становилось все больше и все меньше вина, мед вообще исчез, и только масла не жалел Осторий для своих гостей.

— Где же потомки великих? Где Сципионы, Фабии, Марцеллы? Где Клавдии? — возмущался какой-то старик с выбитым глазом и рассеченным до самого подбородка лицом. — Их род закончился нелепым сочинителем этрусской истории, которого преторианцы нашли за занавеской и сделали императором. Он был колченог и уродлив, а когда император Клавдий говорил, изо рта его шла пена.

И отец, который обычно всегда соглашался с друзьями, вдруг сказал:

— Если настоящее так неприглядно, значит, прошлое было не столь великим.

Еще через двенадцать дней Осторий начал осваивать с Мевией работу щитом. Благодаря уже отработанной реакции эти задания показались девушке совсем нетрудными. Основное время уходило на накачку рук. Для этого Мевия размахивала свинцовым мечом, которым, разумеется, нельзя было сражаться и наносить удары, но который весил в два раза больше, нежели боевой. Опять же в левой руке она держала утяжеленный тренировочный щит. Осторий отдал Мевии половинные гири Гая (которыми тот пользовался время от времени). Те, которые поднимал военный трибун, она бы попросту не сдвинула. Если после первых восьми дней занятий Мевия почувствовала, что у нее есть ноги, то теперь обрела руки. Время и Осторий (или Осторий и время) делали из нее хитрого и выносливого бойца.

Наконец начались учебные поединки — Осторий выходил против своей ученицы с тупым гладиусом и деревянным щитом.

— Занять позицию! Шаг вперед — удар, шаг назад — прикрыться щитом. Шаг вперед — удар! Стоп! Куда пошла левая нога! Не дай сбить себя с позиции! Скорость! Еще быстрее! Меч — продолжение твоей руки! — сколько раз Гай слышал те же команды и советы. И (он должен был это признать) у Мевии получалось лучше, чем у него. — Запястье! Не перегибай запястье!

— От меня воняет, как от лошади, — ругалась Мевия.

— Как от гладиатора! — возражал Осторий.

Гай прикрыл глаза. То ли дремал, то ли грезил. Заснуть ему не давали глухие удары — тяжелый и тупой меч бил по фракийскому щиту.

Гай внезапно ощутил у горла холод стали, приоткрыл глаза.