Квартеронка - Майн Рид

Габриэль был высокий и очень сильный негр-бамбара; на плечах у него было выжжено клеймо — королевская лилия. Этот человек свирепого вида отличался, как мне говорили, жестоким и грубым нравом; его боялись не только негры, но даже белые, которым приходилось иметь с ним дело. Сейчас наказывали не его — наоборот, он, видимо, служил орудием пытки.

Да, это наказание было настоящей пыткой, я хорошо знал его.

Желоб, проводящий воду, был отодвинут; жертва стояла под насосом, на том месте, куда падала струя воды. Несчастного крепко привязали к кольям, так что он не мог пошевелиться, и струя непрерывно лилась ему на темя.

«И это пытка?» — спросите вы. Вы, может быть, не верите? Вы думаете, что это вовсе не так мучительно? Просто купанье, холодный душ — и ничего больше!

Вы правы. Первые полминуты это просто холодный душ, но дальше… Поверьте, струя расплавленного свинца или частые удары обухом по голове причиняют не больше страданий, чем эта непрерывно падающая струя холодной воды. Это невыносимая пытка, жестокое истязание! Недаром его прозвали дьявольским душем!

Но вот снова раздался крик смертельной муки, от которого кровь застыла у меня в жилах.

Как я уже говорил, сначала я не видел жертвы этой пытки. Но когда я подъехал ближе, негры поспешно расступились, как будто хотели сделать меня свидетелем происходящего. Все они знали меня и, наверно, заметили, что я от души сочувствую их обездоленному народу.

Тут мне открылась ужасная сцена; увидев ее, я вздрогнул. Пытали высокого, очень темного негра. Рядом с ним стояли, обнявшись, пожилая мулатка и молоденькая девушка — мать и дочь — и горько рыдали. Я слышал их крики и причитания, несмотря на громкий плеск воды и отделявшее меня от них расстояние. Я узнал их с первого взгляда: это были малютка Хлоя и ее мать!

Я быстро перевел глаза на несчастную жертву. Струя воды падала ему на голову и плотной завесой закрывала лицо, но по большим, торчащим, как крылья, ушам я сразу узнал, кто он. Это был Сципион.

И снова я услышал крик смертельной муки, такой скорбный и долгий, словно он вырвался из глубины его души.

Я не стал дожидаться, чтобы он замолк. Меня отделяла от страдальца дощатая ограда. Ну так что ж? Ни минуты не раздумывая, я повернул лошадь, чтобы дать ей разбег, пришпорил ее, и она, как птица, перелетела через ограду. Не останавливаясь и не слезая с лошади, я подскакал к помосту, поднял хлыст и со всего размаха ударил Габриэля по обнаженной спине. Негр завопил, бросил ручку насоса, словно она была из раскаленного железа, и, спрыгнув с помоста, с воем бросился к своей хижине.

В толпе негров послышались одобрительные возгласы; но моя лошадь, разгоряченная неожиданным прыжком, храпела и рвалась вперед, так что прошло несколько минут, прежде чем я успокоил ее. Тут я заметил, что негры внезапно притихли и ропот одобрения сменила зловещая тишина. Я услышал, как те, что стояли ближе, бормотали, чтобы я поостерегся, как будто опасаясь за меня. Кто-то крикнул:

— Ларкин, Ларкин! Берегитесь, масса! Он идет сюда!

Тут за моей спиной послышалось отвратительное ругательство. Я обернулся. Да, это был надсмотрщик.

Он только что вышел из задних дверей своего дома; все это время он наблюдал за пыткой из своего окна.

Мне до сих пор не приходилось встречаться с ним. Ко мне приближался человек с грубым и жестоким лицом, франтовато, но безвкусно одетый, с тяжелым бичом в руке. Он весь побелел от ярости и, по-видимому, собирался напасть на меня. При мне не было другого оружия, кроме тонкого хлыста, но я приготовился к защите. Он бежал, выкрикивая страшные проклятия. Поравнявшись с моей лошадью, он остановился и проревел:

— Как ты смеешь, черт тебя дери, совать нос в мои дела? Кто ты такой, будь ты проклят?! Разве ты…

Вдруг он разом оборвал свой крик и уставился на меня. Я смотрел на него с таким же удивлением, так как узнал в нем моего противника на пароходе. Это был герой с охотничьим ножом! В то же мгновение и он узнал меня. Он остолбенел от неожиданности, но тут же пришел в себя.

— Провались ты к дьяволу! — закричал он, приходя в еще большее бешенство. — Так это ты? К черту бич! У меня есть для тебя кое-что получше!

С этими словами он выхватил из кармана пистолет и взвел курок, целясь мне в грудь.

Я был верхом, и лошадь моя не стояла на месте, иначе он, наверно, сразу выстрелил бы в меня; но когда пистолет блеснул в его руке, лошадь взвилась на дыбы и прикрыла меня своим телом.

Как я сказал, у меня не было никакого оружия, кроме хлыста. К счастью, это был крепкий хлыст с тяжелой кованой рукояткой. Я быстро перевернул его в руке и, когда передние копыта моей лошади вновь коснулись земли, глубоко вонзил ей шпоры в бока; она сделала громадный скачок вперед. Теперь я оказался прямо против моего противника; когда лошадь прыгнула, он отступил назад и не успел снова прицелиться. Прежде чем он навел на меня пистолет, я изо всей силы ударил его рукояткой хлыста по голове, и он, согнувшись, свалился на землю. Падая, он спустил курок, но пуля, к счастью, вонзилась в землю между копытами моей лошади, никого не задев. А пистолет отлетел в сторону и упал недалеко от него.

Поистине мне повезло: я вовремя пришпорил лошадь, а она сделала точный прыжок. Если бы я промахнулся, мне не удалось бы снова его ударить. Пистолет был двуствольный, притом позже оказалось, что у Ларкина есть и второй такой же.

Надсмотрщик лежал неподвижно, как мертвый, и я начал бояться, не убил ли я его. Это грозило бы мне тяжелыми последствиями. Хотя я и не нападал на него, а защищался, но кто бы это доказал? Свидетельства всех окружавших меня людей, вместе взятые, не стоили клятвы одного белого человека, а уж в данном случае они ровно ничего не стоили. Если принять во внимание, что было поводом нашего столкновения, их свидетельство могло скорее повредить мне, чем помочь. Да, трудное положение…

Сойдя с лошади, я подошел к лежавшему на земле Ларкину, которого окружили негры. Они расступились передо мной. Став на колени, я осмотрел его голову. Кожа была рассечена, и из раны сочилась кровь, но череп был не поврежден.

Убедившись в этом, я успокоился. И в самом деле, не успел я подняться с колен, как с облегчением увидел, что Ларкин, которого спрыснули холодной водой, начинает приходить в себя. Тут я заметил у него за пазухой второй пистолет. Я вытащил его, поднял тот, что лежал на земле, и взял их себе.

— Когда он очнется, передайте ему, — сказал я, — что, если он вздумает еще раз на меня напасть, у меня тоже будет оружие.

Затем я приказал отнести его домой, а сам занялся его жертвой. Бедный Сципион! Он перенес такую страшную пытку, что еще долго не мог объяснить мне, за что был так жестоко наказан. Но когда он наконец рассказал, в чем дело, кровь закипела во мне от возмущения.