Ритуал привлечения денег - Марина Серова

– За своей совестью следи, – вяло отозвался Ермошка. – Бери еду и радуйся, что на голодную смерть тебя не осудили.

– Может, еще поблагодарить тебя? – не унимался Дрон.

– Обойдусь без твоей благодарности, – ответил Ермошка.

Я решила, что пришла пора действовать. Впереди ночь, и тюремщик вряд ли будет любезничать с нами до утра. Поднявшись со своего места, я плаксивым голосом произнесла, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Мне надо в туалет.

– Очухалась, диверсантка? – обрадовался чему-то Ермошка. – Ну, жди. Сейчас ведро принесу.

– Ты что, сдурел? Как она здесь нужду справлять будет? – разгадав мой маневр, подыграл Дрон. – У тебя в хозяйстве что, человеческого туалета нет? Сам тоже на ведро ходишь?

– Как я справляю нужду, не твоего ума дело, а девке придется ведром довольствоваться, – отрезал Ермошка.

– Э, да ты никак девчонку испугался? – смеясь, спросил Дрон. – И то верно, вон она какая здоровая да боевая. Не ровен час, выпустишь ее, а она тебе бросок через плечо, и черепушку напополам!

Дрон поднял голову к проему и громко захохотал. Ермошка рассердился, но люк не закрыл.

– Мне надо в туалет, – снова повторила я, глядя в одну точку.

– Слушай, будь человеком, своди девчонку куда просит. Видишь, она не в себе. Еще обделается тут, придется тебе ее мыть да переодевать, – озабоченно глядя на меня, принялся уговаривать Дрон. – Ну что она тебе сделает? А боишься, что сбежит, так ты ей руки свяжи. Со связанными руками далеко не уйдешь.

– Ладно, вяжи ей руки, сейчас лестницу спущу, – сдался Ермошка.

Он бросил вниз веревку, на которую привязывал корзину. Дрон ловко ее поймал и несколько раз обернул вокруг моих запястьев. В это время Ермошка спускал в погреб лестницу.

– Руки надо сзади связать, – приказал он.

– Как же она по лестнице поднимется, если я ей руки за спиной свяжу? А туалетом как пользоваться? – снова съязвил Дрон.

– Ладно, шут с вами. Давай помогай девчонке подняться.

Я медленно поднималась по лестнице, обдумывая, сразу на Ермошку напасть или подождать немного. Но наверху меня ждал неприятный сюрприз. Ермошка оказался вооружен. Отойдя от люка на два шага, он указал дулом ствола в сторону стены и велел мне встать к ней спиной. Пришлось повиноваться. Ермошка одной рукой накинул цепь на скобы, защелкнул замок. Вторая рука держала пистолет наготове. Не впадая в отчаяние, я решила ждать более благоприятного момента.

Мы вышли из сарая и зашагали по направлению к туалету. Путь наш лежал мимо крыльца. Как только мы поравнялись с крыльцом, я начала действовать. Громко охнув, я согнулась в три погибели, делая вид, что у меня резко заболел живот. Связанными руками я схватилась за него и присела на корточки. Ермошка, идущий следом, испуганно спросил:

– Что с тобой? Тебе плохо?

Я замотала головой, подтверждая его догадку. Ермошка наклонился, чтобы помочь мне подняться. И тут я резко выпрямилась и нанесла сложенными руками сокрушительный удар по его шее. Не издав ни звука, Ермошка рухнул на землю. Легко избавившись от веревок, я выхватила пистолет из его рук и бросилась в дом. Миновав сени, я промчалась в комнату, обшарила ее глазами, надеясь найти хоть какой-то телефон. Справа на комоде я увидела то, что искала. Мой телефон! Это настоящая удача. Схватив мобильник, я принялась судорожно нажимать кнопки, отыскивая номер полковника Кирьянова. Ага, вот он. Еще мгновение, и мой дорогой полковник услышит все, что я о нем думаю!

Движение у себя за спиной я почувствовала слишком поздно. Я даже обернуться не успела. Удар по голове, и я снова лечу в бескрайнюю бездну.

Глава 8

Очнулась я от того, что все тело ныло, в голове разрывалась какофония звуков и ощущений. Как будто кто-то, с особо изощренной фантазией, запихнул в голову гигантский металлофон и теперь развлекается тем, что непрерывно бьет по его пластинкам тяжеленными молотками. Я заставила себя сесть и осмотреться. Так! Я не в погребе. Над головой и по бокам торчали ветки деревьев с пожухлой осенней листвой. Что это? Шалаш? А это отдаленное журчание – речка? Ого, меня вывезли на природу? Жаль, что с погодой просчитались. Недельку назад здесь еще тепло было. Но за последние сутки погода резко ухудшилась, и теперь ледяной ветер, свободно гуляя по шалашу, пробирал до костей.

Прислушавшись к звукам, я поняла, что снаружи кто-то есть. Ага, значит, меня охраняют. Интересно, кто? Хорошо бы Ермошка. Думаю, с ним мне удастся договориться с глазу на глаз. Раз меня до сих пор не прикончили, значит, я нужна им живой. Ноги у меня были связаны. Руки тоже. На этот раз веревки, туго скрученные в три ряда, глубоко врезались в кожу. Освободиться от таких пут без посторонней помощи не удастся. Потихоньку двигая ногами, я приблизилась к выходу из шалаша и выглянула наружу.

– А, моя прекрасная пленница. Пришла в себя? – услышала я мужской голос.

Я узнала его, хоть и слышала всего один раз в жизни. Скосив глаза в сторону, я убедилась в том, что слух меня не подвел. Справа, недалеко от шалаша, стоял Анатолий Зиничев. Длинной палкой он помешивал дрова в костре.

– Прости, что пришлось обойтись с тобой грубо, но кто ж знал, что ты такой прыткой окажешься? Как ты бедного Ермошку приложила! Еле оклемался мужик, – улыбаясь гаденькой улыбочкой, говорил Зиничев. – Есть хочешь?

Вопрос был задан обыденным тоном, будто мы с ним просто выехали на пикник и теперь он, как радушный хозяин, собирается меня потчевать. Я не ответила. Зиничев усмехнулся.

– Не хочешь разговаривать? Дело твое. Только, позволь тебе заметить, это не я к тебе в дом вломился. Не я копался в твоем прошлом, пытаясь навредить. Не я заставил тебя лупить доброго человека и тем самым заработать удар по голове.

– Хотелось бы уточнить, какого человека вы добрым называете? – подала я голос.

– Как это какого? Ермошку, конечно. Он вам и ужин принес, и в сортир тебя отпустил, а ты его за это нокаутировала, – продолжая улыбаться, пояснил Зиничев.

– Про пистолетик рассказать забыли, – добавила я. – Как Ермошка ласково на меня дуло направлял. По-доброму так, нежненько.

– Ну, это всего лишь мера предосторожности. Заметь, не лишняя мера. Если б не пистолет, думаю, Ермошка сейчас в подвале бы валялся, а ты с этим дегенератом Дроном в Тарасов мчалась бы. Верно?

– Непременно.

– Ну, вот. А в мои планы это не входило. Ты ведь о моих планах не заботилась? Вот и мне твои неинтересны, – оставляя шутливый тон, прошипел Зиничев. – Теперь, по твоей милости, придется все переигрывать. И откуда ты только взялась такая?

– Что с Дроном? – задала я вопрос.

– Беспокоишься? Правильно делаешь, красавица, – подходя ближе, произнес Зиничев. – Ничего хорошего твоего Дрона уже не ждет. Не надо было против реальных мужиков интриги плести. Сидел бы в своем домишке, рыбу удил. Так нет же! Ему, видите ли, совесть на старости лет обелять приспичило. Душу облегчить захотел. Ну, и как? Облегчил, а? Чего молчишь? Тебя спрашиваю, легче ему стало?

Зиничев уже почти кричал.

– У него спросите, – слегка отодвинувшись, ответила я.

– И спрошу, не сомневайся. Перед смертью, – с угрозой в голосе произнес Зиничев.

– Вам все равно не удастся уйти от наказания. Слишком густо наследили, – вставила я.

– На это можешь не надеяться. Если уж мне сопливым мальчишкой удалось сухим из воды выйти, то сейчас, с моими связями, об исчезновении Дрона никто даже не узнает. Да и твой конец не так уж сложно в несчастный случай обратить, – заявил Зиничев.

– Чего вы добиваетесь? – спросила я.

– А ничего! Просто хочу, чтобы всякое быдло не совало нос в мою жизнь. А уж какими методами я этого добьюсь, мне плевать. Это Дрон у нас мастак по части идеологии. Ну, вот скажи, чего ему спокойно не жилось? Квартира есть. Дом в зачуханной деревеньке есть. Дочь-красавица. Так нет же! Ему правду подавай! А кому его правда нужна, а? – снова завелся Зиничев.

– Матери Прохорова нужна, – тихо произнесла я.

– Да старуха уж и думать об этом забыла! – взревел Зиничев. – Она и Дрона-то не вспомнит, если он к ней заявится. А он за какую-то старуху собственного ребенка под удар подставил. Ну, не идиот ли?

– Послушайте, Анатолий, вам лучше самому сдаться, пока вы новых бед не натворили. Суд учтет чистосердечное признание.

Попытка вразумить Зиничева ни к чему не привела. Лишь больше распалила его.

– Признание? Ты, девочка, с луны, что ли, свалилась? Или думаешь, что я больной на всю голову? Заруби себе на носу, больше повторять не буду: никакого признания. Дни твоего приятеля Дрона сочтены. Как только стемнеет, Ермошка вывезет его подальше от Большаковского, камень к ногам, и на дно речки, рыб кормить. С камешком на лодыжках его лет тридцать не найдут. А к тому времени и по этому делу срок давности истечет, – разоткровенничался Зиничев.

– Для меня что придумали? – спросила я.

– О, ты умрешь более изящной смертью. Я не вандал какой-нибудь, такую красоту щукам да сомам отдавать. Пистолетик помнишь, который ты у Ермошки отобрала? Так вот, случится так, что из этого самого пистолета Дрон тебя пристрелит. Оставить на стволе его пальчики дело плевое. За что, спросишь ты? Да какая разница? Узнала про него что-то неприятное. Или с катушек от одиночества мужик съехал и насиловать тебя полез. А когда ты сопротивляться начала, взял и грохнул. Хотя в мотивах поступков Дрона пусть полиция копается. В конце концов, это их работа.