Шандарахнутое пианино - МакГуэйн Томас

Когда все закончилось, Болэна пришлось выводить из пещеры вместе с сачком и авоськой. Случился жуткий миг — сам выход начал стискивать Болэна удиравшими летучими мышами. Когда же он встал наконец у дыры снаружи — увидел одинокую высящуюся воронку: острие в дыре, а сама ее форма и башня — над ним.

Надо будет сказать Кловису: башня, сама сложенная из нетопырей.

Летучих мышей они выпустили в повозку за «Хадсоном». Те полетали кругами диким пищащим вихрем, после чего налипли на сетчатые борта, чтоб сердито напищать на людей. Некоторые, частично развернув зонтичные крылья, неловко ползали по дну повозки, после чего цеплялись за сетчатые бока. Вскоре сколько-то их, приспособившись, уже повисло на потолке.

— Вы имеете какое-нибудь понятие о том, каково похмелье перед лицом вот такого? — спросила у двоих мужчин Энн.

Они попрощались с Младшим Местом в конце дороги. Болэн вернул штаны, опасливо выудив из повозки свои собственные.

Энн обмякла на нем и уснула опять. Мест, в конце дороги, что как белая молния, облаченный в змеезащитные штаны, помахал соломенной шляпой и вздел сачки вверх на краю пальметтовой глухомани.

Болэн нацелился к Ки-Уэсту.

У меня десять передних И нейтралка на разгоне. Я жую свои пилюльки Они сон мне весь разгонят…{191}

16

Наутро они проснулись в спальнике возле машины. По всей проволоке бегали летучие мыши. Они уже знали, что кормит их Болэн: бананами и кусочками иссохшего гамбургера.

За мокрым полем поутру в торфяном запахе Северной Центральной Флориды и в окружении стены сосен стоял сарай из ржавеющей гофры, а дневной свет проникал сквозь его стены разнообразно. С одного конца высовывалась задняя часть очень крупного полевого мула; и слышно было, что внутри животное пасется. На широкой волнистой стороне самого сарая чудовищными пароходными буквами, с филигранью, каплющей с каждого угла:

СУВЕНИРНЫЯ

ЛАВКА

ФЭЙ

Болэн покормил летучих мышей и принялся варить кофе на походной печке, а Энн тем временем, волосы скручены в нечто невероятное, метнулась к Фэй. Когда кофе был готов, она вернулась к машине, а с ушей у нее свисали длинные позолоченные серьги.

— Прикинь, — сказала она. — Здорово же они на мне будут, когда пойдем танцевать.

— Это они и будут.

До Отмелей они б добрались к сумеркам. Но Энн захотелось посидеть в придорожной таверне возле Хоумстеда, где она крутила в музыкальном автомате все пластинки Портера Уэгонера, Мерла Хэггарда, Джинни К. Райли, Бака Оуэнза{192} и Тэмми Уайнетт и танцевала с поистине бесперспективным сборищем южнофлоридских сборщиков салата и захолустных шаромыг. После чего Болэн слишком напился и рулить уже не мог; поэтому они провели еще одну ночь на дороге, у края Болот, а летучие мыши пищали и желали полетать в темноте, хотели куда-то отправиться, и Болэн некоторым образом вспоминал, что вынудило его расстроить аборигенку десятилетней давности.

В своем обалдении от выпитого — и вообще довольно ошалело от тропической слякоти и исполосованного красного неба, москитов и комаров, совершенно поразительной мягкости воздуха и недавнего воспоминанья о дергучих переплясах под музыкальный автомат — он самую чуточку тревожился от пыла Энн при отходе ко сну. У нее под рукой была камера, и он опасался, что она откинет какой-нибудь изврат. И к тому же он был просто отчужден от всего, что с ним происходило; а потому видел, словно бы издалека, как Энн совершает с его причиндалами первобытную оральную стимуляцию. Обжираясь, откровенно, словно бы брюквой, ее изящный английский носик затерялся в туче лобковых волос. Спальный мешок у них был раскрыт, под повозкой, на случай дождя. Энн учуяла сдержанность Болэна и нахраписто взгромоздилась на него сверху, дергая его за причинные. Места было так мало, что, всякий раз вздымаясь, ягодицы ее стукались об испод повозки, а летучие мыши от этого взмывали и пищали над головой. Она комически заполняла душный вечер вагнеровскими хрюками любви.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Они двинули по шоссе А1А через Ки-Ларго, материк все больше полосовался водой, а суша крошилась от крупных кусков до мелких, пока они наконец не оказались на самих Отмелях, черно-зеленые мангровые горбы тянулись до горизонта и низались, как бусины, на автотрассу. Испакощенное, как и все остальное в стране, это, как ни крути, было краем земли.

— Чем это ты, по-твоему, занимаешься? — в конце концов спросил Болэн.

Энн повернулась к нему лицом бесстрастным, как пудинг, под прилипшими, блиставшими волосами.

— Чем я, по-моему, занимаюсь? — повторила она, словно бы комнате, забитой людьми.

По обе стороны безмятежные морские пейзажи, казалось, насмехались над мерзким двухрядным движением, где в обе стороны господствуют чудовищные ковчеги дальнобойных фур. Время от времени, в самой середке дорожных загвоздок, Болэн поглядывал на бледные песчаные равнины и видел собирателей губок с граблями на длинных рукоятках — они стояли на баках своих деревянных лодочек, правя рахитичными подвесными моторами при помощи бельевой веревки, обмотанной вокруг талии. Затем, ниже Айламорады, он увидел ржавые трейлеры, окруженные опутанными морской травой кучами омарных ловушек, трудолюбивые промысловые рыболовы жили при этом в миазмах отбросов американской дороги.

В Маратоне небольшая возвышенность подарила ему огромность океана в более располагающей упаковке — не такой младенчески-голубой, — и он увидел, до чего муравьино-ничтожной долей земноводного глобуса на самом деле оказывается суша. Они остановились поесть, и Болэн заказал черепаху. Конец той улицы был перекрыт втиснутыми громадными носами четырех креветколовов. Наверху спутались их траловые выстрелы. Он читал: «Южный крест», «Мисс Беки», «Клипер Тампы» и «Ведовство». На палубе «Клипера Тампы» рыбак в деревянном кресле, шляпа надвинута на глаза, полуспящий, показывал средний палец даме, целившей в него через видоискатель своего «кодака». Когда она сдалась, его рука упала обок кресла, голова упокоилась под углом поудобней. Он спал.

Вдруг они оказались посреди Ки-Уэста и заблудились с повозкой, набитой летучими мышами, что мотылялась за ними по боковым улочкам, где и без нее-то трудно свернуть. Проехали Баптистскую церковь на Пятой улице и прочли девиз на вывеске перед входом:

ГДЕ ДРУЖЕЛЮБИЕ — ПРИВЫЧКА,

А ПАРКОВКА НЕ ЗАГВОЗДКА.

Они заехали в старый соляной пруд, и пришлось сдавать назад. Срезали по Тропической авеню к Семинарской затем по Семинарской к Гриннелл с Гриннел на Оливию и вниз по Оливии к Переулку Богадельни где машина у них заглохла и пришлось вербовать местное население; кое им помогало, покуда хорошенько не присмотрелось и не отпрянуло, сказав:

— Нетопыри!

Но Болэн вдруг стал счастлив оттого, что он в Ки-Уэсте. То был любимый городок Хэрри Трумена{193}, Хэрри Трумен Болэна устраивал. Ему нравилось замечание Трумена о том, чтоб валить из кухни, если не переносишь жары{194}. Болэн считал, что оно лучше чего угодно у Кьеркегора. Кроме того, ему нравились Труменовы костюмы из Канзас-Сити и внутренне присущая безмятежность до-итальянского вымогателя с часовой цепочкой. Наслаждался он самим ощущеньем того, что Первая Леди лысеет{195}, меж тем как дочка лестью проникла в передачу Эда Салливана, где затопила всю публику в студии оперной грязевой ванной собственного изобретения{196}.