Сингапурский квартет - Валериан Скворцов

Листки выпали из пачки, переданной Барбаре.

"Странно, - подумал Бруно. - Меня отвергли, когда я серьезен. Серьезнее и искреннее я не поступал в жизни".

Мягко просигналил телефонный вызов. Звонить могли трое, знавшие про лежбище в "Герцоге": либо сын, либо Клео Сурапато, либо Джеффри Пиватски. Оказалось, Клео. Он спросил по-французски:

- Бруно, у тебя запой?

- Огненный. Жгу кое-что...

- Сжигая прошлое, становимся свободнее, хи-хи... Не так ли, Бруно?

В словах давнего партнера звучала непривычная сердечность.

- Свобода, друг, означает ещё и одиночество, - признался Лябасти.

- Так и есть, пожалуй...

- А я бы предпочел несвободу... Даже только возможность несвободы, ощущение этой возможности, которой не воспользуешься. Такое достижимо с великой женщиной...

Бруно подумал, что в восприятии китайца на другом конце провода он несет чепуху. Клео, однако, подхватил:

- ...И для великого европейского мужчины... В этих краях подобные томления разрешаются просто. Обзаведись наложницей.

У Бруно по-настоящему болело сердце. Потому и разболтался.

Список вещей и людей, которых невозможно купить или захватить силой, давно сократился для него почти до нуля. Дома, автомобили, яхты, любовницы, друзья, верные друзья... А когда пришла острая жажда обыкновенного, её удовлетворение оказалось за пределами доступной цены - будь ею даже его собственная или чья-нибудь жизнь. Существовало, оказывается, нечто, доступное сотням тысяч людей, но только не ему, Бруно. Ответное чувство. Нищий среди груд золота. Вот кем он стал.

- Мне бы хотелось поговорить серьезно. По важному делу, - сказал Клео.

- Важное не бывает срочным, - пошутил Бруно.

- Ты опять прав...

Бруно давно знал, что китайцы не ведут серьезных бесед по телефону. Как, впрочем, и не пишут деловых писем. Редко дают расписки. Личная встреча, договоренность с глазу на глаз - так решаются дела. Данное слово это все. Предложение принести клятву, даже в суде, воспринимается как оскорбление. Бумага имеет значение в одном случае - если с ней обращаются к богам и предкам. На красивых пергаментных листах, превращаемых жертвенным огнем в пепел и дым, которым прокопчены крыши китайских кумирен, пишутся одни и те же просьбы - просьбы о деньгах...

- Через сорок минут в баре этой гостиницы. Или хочешь подняться ко мне?

- Хочу подняться к тебе.

Клео положил трубку первым. За ним всегда оставалось последнее слово. Так повелось с их первой встречи на этой земле в 1953 году у южновьетнамского города Митхо...

...Задача, поставленная 13-й полубригаде 23 апреля 1953 года, считалась особо важной.

Агентурная разведка выявила транспорт оружия, следовавший по протокам Кыу Лонга - великой реки Девяти Драконов, как называют азиаты дельту Меконга. Рисовую баржу, осевшую до надстройки, тянули буйволы. Распугивая болотных выпей и чаек, она медленно, выжидая высокой воды, приливы которой зависели от дождей, плыла из района "Клюв попугая", почти от камбоджийской границы, в направлении Митхо. На встречу с баржей пробирался отряд коммунистов, ведомый крупной шишкой сайгонского подполья. Достоверность доноса, стоившего сто пятьдесят тысяч пиастров, обеспечивалась головой осведомителя, при котором сержант Бруно Лябасти неотступно держал негра-легионера, известного способностью по трое суток не спать или спать, но с открытыми глазами.

Двухтонный дизельный вездеход, выделенный для переброски группы захвата, медленно потащился по красным проселкам среди затопленных рисовых чеков. С выхлопной трубой над кабиной он походил на пароход. Пока выбирались к рубежу засады, наглотались чада до головной боли.

Командовал группой лейтенант маркиз де Биннель, которого за глаза называли "Только-Что-Из-Борделя", выговаривая прозвище как вьетнамское имя. Год назад, явившись по назначению в полубригаду, он представился командиру: "Лейтенант де Биннель, только что из Сен-Сира". На что страдавший от головной боли начальник ответил: "А я полковник Рум, только что из борделя"... Полностью фамилия командира писалась Румянцев. Граф Румянцев. Легион переполняли аристократы...

Выпускник привилегированной военной школы Франции, перекрикивая завывание дизеля, объяснил Бруно, что нет ничего более подходящего для успеха на войне в любых положениях, чем повторение классических образцов. Поэтому он и спланировал засаду старинным "галльским клином". Восемь легионеров перережут тропу, по которой противник пойдет на встречу с транспортом. Десять с автоматами и "Бренном" замаскируются вдоль тропы, набросав в рисовую топь по другую её сторону противопехотных мин. Маркиз выдвинется с радистом навстречу противнику как отдельный разведывательный дозор. Сигнал боевой готовности - щелчки в рации. Число щелчков обозначит число десятков бандитов, которые прошли мимо лейтенанта.

Ясно, что командир красных, или, как его называл маркиз, "наша шишка", попытается скрыться, едва засада откроет огонь. Остальные будут его прикрывать. Противник спасал комиссаров любой ценой. Обучавшиеся в Москве и Пекине, они стоили дорого.

Когда противник начнет отход, маркиз, оставшийся в его тылу, "воздаст возглавляющей бегство шишке личные почести".

Бруно было приказано встретить плывущую по протокам баржу. Ее сопровождение, конечно, насторожится при первых же выстрелах, но, возможно, не сразу решится бросать груз и бежать. Осведомитель не мог внятно сообщить, выплачены ли деньги за оружие вперед. Если платеж получен, оружие бросят, если нет - возможны колебания. Лейтенант выразил уверенность, что "сержант Лябасти проявит традиционную для старослужащих заинтересованность в захвате материальных ценностей в максимально большем объеме".

Отдел разведки полубригады, однако, подправил "галльскую простоту" лейтенантского плана. Никто в штабе 13-й не сомневался, что грузовик с солдатами и минами уже замечен партизанской агентурой.

Группу демонстративно возвратили на том же вездеходе, но не в лагерь, а на военно-воздушную базу Таншоннят. К вечеру людей маркиза приготовили к парашютной переброске в район засады. Ожидая самолет, легионеры отдыхали на краю летного поля под навесами для десантников. Про замену транспорта лейтенант сказал, что, хотя и стали жить с шиком, все-таки им недостает стиля. Пятнистые распашонки американской морской пехоты, поступившие неделю назад, не вязались с оливковыми французскими штанами.

В кабине "дакоты" невыносимо пахло потом - верный признак волнения или страха. Большинству предстояло делать второй прыжок после давным-давно забытого учебного первого и единственного в жизни.

Когда замигала красная лампа, де Биннель кивком передал власть Бруно, который, волнуясь не меньше остальных, тупо выкрикивал команды: приготовиться, закрепить карабины, проверить снаряжение. Каждый орал в ответ: тридцатый готов, двадцать девятый готов, двадцать восьмой и так далее. Кое-какие трудности возникли с заложником, но негр ткнул вьетнамца кулаком и пообещал просто выпихнуть впереди себя. А откроется у "гарантии" парашют или нет, уже не имело значения.

Второй пилот втянул внутрь дверь "дакоты". Завыла сирена. Бруно прыгал первым. Под носками ботинок залитые рисовые чеки, словно гигантские зеркала, отражали багровые в этот час облака. Луна уже появилась. Крестообразная тень самолета, перескакивая через плешивые бамбуковые рощицы, скользила по бесконечным извивам рек и речушек - словно разгневанный Господь вел перекрестьем гигантского прицела по кишащим внизу дракончикам, всосавшимся в илистую долину.

Сильный рывок. Над Бруно раскрылся старый парашют.

Ровным, едва приметным на тускнеющем небе пунктиром куполов, вытягиваясь клином за Бруно, солдаты группы захвата спускались точно в заданном районе. Стояло, слава богу, безветрие. Маркиз сказал, что совершит прыжок последним, но на земле будет первым, потому что пойдет вниз затяжным.

Он и встречал всех.

- Красиво получилось, сержант. Шли клином, как нож гильотины!

А Бруно подумал: стоит ли в такой вечер ложиться в землю за Францию и её остряков? Наверное, он слишком долго испытывал удачу и устал от войны...

Он сложил парашют, сверился с картой и зашагал в направлении, откуда, по его расчетам, приближалась баржа с оружием. С собой взял Суана, вьетнамца-переводчика.

Бой развивался по схеме. Ухо Бруно определило это после двух-трех минут взрывов и стрельбы, разразившейся за спиной. Шедшие цепочкой шестьдесят партизан, напоровшись на засаду, оказались практически выстроенными перед пулеметом и автоматами легионеров. Мины рвались под теми, кто спасался в болоте. "Шишка", видимо, уже устремлялась навстречу почестям маркиза...

Подумать только, они курили! Бруно издалека различил огоньки. Явственно ощущался аромат табака - не французского черного, а контрабандного, виргинского светло-коричневого.