Хрустальное озеро - Мейв Бинчи

Анна была смешная. Алое пальто с капюшоном и взволнованное красное лицо делали ее похожей на гнома.

— Я бы вернулась сюда, отвела Клио и Кит на озеро, столкнула их в воду и утопила! — с жаром воскликнула она. Но тут же спохватилась: — Ох, Эммет… Эммет, прости меня!

Анна побежала за ним.

— Я дура. Поэтому со мной никто и не играет. Я забыла, вот и все. Просто забыла.

Эммет обернулся:

— Да, конечно. Но это была моя мать. И я ее не забыл.

Слова «мать» и «забыл» он произнес с трудом. По лицу Анны потекли слезы.

В этот миг из гаража вышел Стиви Салливан:

— Эй, Эммет, оставь ее в покое. Она еще маленькая. Не заставляй ее плакать.

Эммет круто развернулся и пошел домой.

Заплаканная Анна посмотрела на Стиви.

— У меня нет друзей, — сказала она.

— Да, это проблема, — ответил Стиви и посмотрел в сторону магазина готового платья Хэнли, надеясь увидеть свою энергичную подружку Дейдру, которая идет по занесенной снегом лох-гласской улице и думает об их следующем свидании.

Джеймс Уильямс был заинтересован в том, чтобы постояльцев, приезжающих в гостиницу «Драйден», встречал первым именно Льюис Грей. Поэтому он заботился о том, чтобы этот красивый ирландец был ухожен и хорошо одет.

— Мне разрешили отдавать рубашки в прачечную гостиницы, — гордо сказал Льюис Лене. — Ты сэкономишь уйму времени на стирке и глажке.

Времени действительно не хватало, но Лене нравилось заниматься этим: стирка и глажка были частью игры в мужа и жену. В Лох-Глассе она никогда не гладила. Это делала Рита. А ей приходилось ломать голову, на что тратить время в доме, где она чувствует себя чужой.

А Льюис рассказывал ей о своих новых успехах.

Раньше наниматели хотели получить доказательства того, что ты умеешь выполнять определенную работу и находить общий язык с другими. Война все изменила. Теперь в письменных рекомендациях и опыте работы никто не нуждался.

Льюис считал, что стойка регистрации — это сердце гостиницы, и Лена знала, что он не преувеличивает. Все в «Драйдене» должны были держать его в курсе гостиничных дел. Вместе с экономкой и старшими горничными он составлял расписание уборки номеров. Обсуждал с шеф-поваром целесообразность вывешивания копии меню в вестибюле. Именно Льюис предложил, чтобы каждый швейцар носил на груди табличку со своим именем.

— Спасибо, но я и сам знаю, кто я такой, — огрызнулся старший швейцар Эрик, кусавший себе локти из-за того, что в свое время взял на работу этого карьериста.

Льюис не обратил на его тон никакого внимания.

— Конечно, знаете, Эрик. И все остальные тоже. Но как быть с американцами? Им захочется запомнить славного парня, который так хорошо принимал их в «Драйдене».

Эрик признавал разумность довода, но это никак не сказывалось на уровне его чаевых. Потому что большая часть долларов, переходивших из рук в руки, попадала к Льюису Грею. Американцы высоко ценили услуги человека, который помнил их имена и давал ценные советы, как лучше провести отпуск.

Никто не называл Льюиса администратором; он был «мистером Греем со стойки регистрации». Постояльцам советовали по всем вопросам обращаться к нему, и Льюис никогда их не разочаровывал.

— У меня в жизни еще не было такой хорошей работы. Я должен сделать все, чтобы стать здесь незаменимым, — говорил он, и Лена признавала его правоту. Никакие самые блестящие характеристики не позволили бы Льюису занять столь высокую должность в других гостиницах того же класса.

Специального образования у Льюиса не было, но он с успехом заменял отсутствие диплома природным умом и обаянием. Даже в дни дублинской молодости, работая в торговле, он не проявлял нетерпения в общении с людьми, стремился сделать как можно больше и извлечь из происходящего максимальную выгоду. В этом человеке соединилось многое. А лукавая мальчишеская улыбка делала его неотразимым. Его жалованье росло из месяца в месяц. Рос и его авторитет. Как-то Лена заметила, что за стойкой регистрации находится маленький склад, и благодаря ее советам это помещение мало-помалу преобразилось. Все старые коробки, сломанные велосипеды и трехногие стулья вынесли. Их место заняла мебель, слишком старая для спален и приемных. Льюис нашел стойку для зонтиков и вешалку красного дерева с медными крючками для верхней одежды. Теперь он мог не вешать пальто в раздевалке для служащих. Льюис не строил из себя лорда — просто нашел неиспользуемое помещение. И привел его в порядок, сделав своим кабинетом.

Льюису доставляло удовольствие, что люди, занимавшие в гостинице более высокое положение, чем он, относятся к нему с почтением, однако соблюдал осторожность.

— Во время дежурства я не могу работать в кабинете за закрытой дверью, — сказал он Лене.

— Разве нет кого-нибудь в мастерской, кто вставил бы в дверь стеклянную панель, как у Айви? Ты завесишь ее тюлевой шторой и будешь видеть, когда ты нужен.

Льюис так и сделал.

Если Джеймс Уильямс и замечал маленькие завоевания нового клерка, то, видимо, одобрял их, потому что никаких разговоров на эту тему не было. Во всяком случае, теперь никто не входил в кабинет Льюиса Грея без стука.

Шли месяцы. Их любовь становилась крепче. Лена в этом не сомневалась. Они говорили обо всем на свете. Льюис хвалил ее за смелость. «Ты героиня, настоящая героиня, — искренне восхищался он, обнимая ее. — Ты львица, тебе все по плечу».

Временами Лене казалось, что все остальные лондонцы тоже начали новую жизнь. Похоже, тысячи людей расставались с привычным стилем и осваивали новый; и это было не так трудно, как казалось на первый взгляд. Она обзавелась новым мужем (во всяком случае, для окружающих), новым домом, новой работой и новой внешностью. Никто из жителей Лох-Гласса не узнал бы в ухоженной и нарядно одетой женщине, быстро идущей по лондонским улицам, Элен Макмагон, унылую жену жизнерадостного местного аптекаря Мартина Макмагона. Если бы эти люди видели, как она корпит над папками и подыскивает молодым клиенткам рабочие места в больших компаниях, они бы сильно удивились. Миссис Макмагон, любившая уединение и избегавшая долгих бесед, советовала девушкам работать над собой, убеждала их, что не боги горшки обжигают, рекомендовала поступить в вечернюю школу или на специальные курсы, изменить внешность. Откуда миссис Макмагон из Лох-Гласса знала такие вещи и почему люди верили ей?

Вспоминая тринадцать лет, прожитых в маленьком городке на берегу озера, Лена понимала, что она могла бы сделать там очень многое. Могла бы работать у миссис Хэнли и превратить этот чопорный магазин в процветающее предприятие, убедить ее закупать одежду, которая доставляла бы удовольствие жительницам Лох-Гласса, яркие наряды для детей… Посоветовала бы одной из дочерей миссис Хэнли стать портнихой и открыть при магазине ателье.

А Милдред О’Брайен? Лене ничего не стоило помочь ей превратить старомодную гостиницу в такой же современный отель, каким стал «Драйден» при Льюисе.

Если бы она убедила Мартина позволить ей работать в аптеке, то оформила бы такие же витрины и стенды, как в крошечном помещении своего агентства. Особенно если бы у нее были образцы мыла и косметических средств. Она украсила бы витрины растениями, задрапировала их яркими тканями, чтобы ни один человек не мог пройти мимо. Но Мартин не хотел и слышать об этом. «Моей жене работать не придется!» Он говорил это, пыжась от гордости. Так, словно его многочасовое стояние за пыльным прилавком превращало Элен в королеву, которая не ударяет палец о палец.

Все эти годы она была благодарна Мартину — нетребовательному мужу, который увез жену в мирный городок на берегу большого красивого озера, когда она тосковала по Льюису. Он не задавал ей вопросов, избавил от тревоги и обеспечил спокойную жизнь.

Но сейчас ее отношение к Мартину кардинально изменилось. Она вспоминала добродушные шутки и гримасы, которые он корчил, пытаясь насмешить ее. Во всех его поступках она видела сознательное стремление запереть ее, как птицу в клетку. Этот человек не смог смириться с тем, что его жена ушла к другому, и дошел до того, что попросил своего друга Питера опознать чужие останки как ее собственные.

Что за люди там жили? Настоящие варвары. Она родила двоих детей в стране варваров.

Лена тосковала по своим детям. Правда, она редко говорила о них с Льюисом — он не должен был знать, что дети занимают большую часть ее души. Во многих отношениях Льюис и сам был ребенком… он не захотел бы делить Лену с Кит и Эмметом. Она любила Льюиса и нуждалась в нем, а потому было бы непростительной глупостью плакать и ныть, что она скучает по детям. Это означало бы, что одного Льюиса ей мало, что уход к нему был с ее стороны слишком большой жертвой. Что было бы неправдой.

Сестра Мадлен однажды сказала ей, что рано или поздно люди сами принимают то или иное решение, которое меняет их жизнь. Вот она и решила бросить детей. Нужно помнить об этом и смотреть правде в глаза. Хотя Мартин повел себя неожиданно и придумал сложную шараду, но решение оставить детей приняла она. Потому что Льюис ей дороже. Признать это трудно, но необходимо. Надо погрузиться в новую жизнь и оставить сожаления. Жить как можно полнее, делать то, что можешь. Наверное, в Лох-Глассе несказанно удивились бы, узнав, чего она достигла.