Скрипты: Сборник статей - Николай Ульянов

Много ли было в свое время поклонников у Габсбургской [150] Империи — одного из самых несимпатичных государств, и многие ли пожалели, когда оно рухнуло? А ведь приходится же и о нем пожалеть. Уцелей оно в прежнем составе, Гитлер никогда не смог бы столь безмерно усилиться за счет «освободившихся» народов дунайской монархии, шедших к нему в пасть с покорностью кроликов. Не навис бы и Сталин тяжелой глыбой над Европой, не будь для него эти же самые народы легкой добычей. Неспособные защищать свою независимость, попадающие из огня в полымя, они болтаются в ногах у борющихся гигантов, осложняют и искажают политический смысл борьбы и, в конечном итоге, оказываются пристроенными на службу антидемократическим силам.

Но есть и другая сторона их стремления к независимости; она роковым образом отражается на силе и устойчивости великих демократических государств. Сколь бы ни были ослаблены Англия и Франция, они всё еще представляют самые сильные препятствия для большевизма в Европе на пути его к мировому владычеству. Если Сталину не удастся проглотить Индию, Индокитай, Египет, Алжир, Марокко, если эти страны, освободившись, останутся независимыми, — всё равно он окажется в огромных барышах, потому что их отпадение подрывает мощь его врагов — европейских централизованных государств. Миру сейчас далеко не безразлично, останутся ли Франция и Англия целыми или на их месте образуется конгломерат мелких государств, связанных между собой только «пактами», «дружбами», «свободными союзами».

Задача всех прогрессивных и подлинно демократических элементов в наши дни — найти разрешение национального вопроса в рамках существующих централизованных государств и империй.

В момент, когда на исторической сцене свирепствует чудовище, открыто делающее ставку на «раскрепощение» колониально зависимых стран, всякое движение, направленное на отделение этих стран от метрополии, есть движение реакционное. Не свободу, но рабство и гибель несет оно, гибель не только своему народу, но всему миру.

Что же касается сепаратизма европейских народов, таких, как провансальцы, бретонцы, баски, каталонцы и прочие, то о нем надлежит сказать особо.

Жребий этих народов, поистине, ужасен. Хотя никакой [151] колониальной эксплоатации они не подвергаются, пользуются всеми правами граждан тех государств, в которых живут, не стеснены в национальных обычаях, имеют полную возможность развивать собственную литературу, но их горькая судьбина заключается в том, что они не имеют своих посланников при иностранных дворах, не заседают в международных ассамблеях и не могут устраивать парадов войск в своих столицах. Это, конечно, достаточно веские причины, чтобы, невзирая ни на какие коммунистические опасности, ни на какие угрозы всеобщей гибели, бодро работать над развалом последних оплотов европейской культуры и в этой достойной работе пользоваться содействием коммунистов.

Не пора ли эти сепаратизмы объявить преступными?

Нас безусловно спросят: ну, а сепаратизм подсоветских народов (не сателлитов), стремящийся к разрушению большевистской империи, неужели он тоже преступен и реакционен? Знаем, что безнадежно губим себя в глазах людей, познавших истину в 1917 году и с тех пор ни на шаг от нее не отступающих. Знаем, каким громам и тяжким обвинениям в «единонеделимстве» (страшнее этого ничего не существует), подставляем свою голову. И всё же скажем: да, преступен. Потому преступен, что никаким самостийническим путем большевистскую империю уничтожить нельзя, но можно спасти, усилить и укрепить.

На вечере «Социалистического Вестника» в Нью-Йорке польский социалист Шумский заявил, что «победа демократии может быть только одновременной во всей Восточной Европе. Если ее не будет в Москве, ее не будет ни в Варшаве, ни в Праге». Шумский, конечно, приятное исключение и своей замечательной мыслью обязан долгому пребыванию в советских концлагерях. Не имевшие этой счастливой возможности до сих пор туги на понимание и продолжают твердить о русском империализме, о «пшеклентых москалях». Но так или иначе, если Шумский прав, а мы думаем, что он действительно прав, — его устами вынесен обвинительный приговор всем росскийским сепаратизмам.

Что бы ни говорили люди, безгранично уверовавшие во внутреннюю «национальную революцию» как единственный путь свержения советского режима, надежды на такой переворот, по нашему мнению, не велики. С каждым днем [152] становится яснее, что освобождение России связано с великими мировыми событиями, к которым идут и к которым готовятся оба полушария. На это же возлагают свои чаяния и сепаратисты. Свою миссию разрушителей большевизма они намерены выполнять в третьей мировой войне. В аспекте войны надлежит и оценивать их как антибольшевистскую силу.

Видные наши публицисты, вроде Г. П. Федотова, полагают, что поражение СССР неизбежно. В этом убеждает необычайная военно-техническая мощь США — главного противника Советов, равно как всё ещё значительная сила таких стран, как Англия. Но…

Какой-то военный авторитет любил повторять: «о всякой войне ничего неизвестно, кроме полной неизвестности ее исхода». У всех свежа память о чуде, когда весь мир считал последние минуты СССР и, вопреки неопровержимым расчетам, СССР не только уцелел, но и сокрушил самую совершенную в мировой истории военную машину.

Опыт всех великих походов вглубь России показывает, что наше отечество — одна из самых трудно завоевываемых стран. Правда, каждый новый завоеватель думал, что предыдущие походы не удались вследствие несовершенства военных средств. Вильгельм II, готовившийся к войне с чисто немецкой предусмотрительностью, полагал, что именно ему удастся то, что не удалось Карлу XII и Наполеону. Еще больше уверен был в неотразимости своего «Барбароссы» Гитлер. Но весьма возможно, что и его неудача не подорвала веры во всемогущество техники и не заставила задуматься над вопросом: почему и у него, и у Наполеона, и у Карла XII, при всех их тонких, иной раз математических расчетах, неизбежно что-то срывалось? К причине этих срывов ближе всех подошел Наполеон, заявивши: «На войне нравственный элемент стоит втрое больше видимой действительности». Какими бы чудовищными средствами и изобретениями ни располагали современные армии — «нравственный элемент», то есть роль духа продолжает в наши дни оставаться решающей силой. Вот почему страшно становится, когда к величайшей [153] в истории битве, от которой будут зависеть судьбы цивилизации, судьбы всего мира — готовятся по старой традиции, основываясь на подсчете числа дивизий, пушек, танков, аэропланов, атомных бомб, но не стремятся получить в свой арсенал «нравственный элемент», которому в предстоящей войне суждено сыграть такую же роль, какую он сыграл в войне минувшей. Страны Атлантического Пакта бедны этим оружием. Пацифистская пропаганда, общее утомление от войны, беспримерная деятельность коммунистических пятых колонн подорвали дух Западного мира. Это ясно уже сейчас. Компенсировать болезнь собственного духа можно только болезнью духа противника. Заставить неприятельскую армию или вовсе не сражаться, как это было в первый период войны 1941 года, или сражаться плохо, спустя рукава. Для этого мало одной пропаганды, нужна еще дальновидная политика, не лживая, как у Гитлера и Розенберга, а совершенно искренняя, способная внушить доверие. И незачем ломать над нею голову, она ясна и давно осознана всеми подлинно антибольшевистскими элементами: вести войну не против народа, а против власти, против системы, против коммунизма. В этом залог победы. Сколь простой, разумной и естественной ни казалась бы эта мысль, она далеко не так успешно проникает в головы американских и английских государственных деятелей, тем более, военных. Русской эмиграции предстоит большая и трудная миссия внедрить ее в сознание всего мира.

Но ее внедряют и самостийники. Они тоже призывают атлантические страны привлечь на свою сторону, в качестве союзников, народы России, но… не все, вернее, все, кроме одного. Они также убеждают воевать против власти, а не против народов, но из этих народов исключают, опять-таки, один, который отождествляют с большевистской властью и на борьбу с которым призывают весь мир. Этот народ, численно превосходящий все остальные народы СССР, вместе взятые, должен быть, по их мнению, разбит и, если не совсем уничтожен, то по крайней мере — предельно ослаблен. Их вожделения в отношении его совпадают с неосуществленными планами [154] германских нацистов. Один из галичан откровенно выразил это на страницах журнала «Slovo Pelske», заявив, что этот народ нужно «загнать куда-нибудь за Урал и вообще в Азию, откуда эти приятели прибыли на несчастье человеческого рода». Надо ли пояснять, что речь идет о русском народе?

У того же автора находим исключительные по яркости строки, выражающие точку зрения всего сепаратистского лагеря на русскую проблему. «Когда говорят — антибольшевистский блок угнетенных народов, — пишет он, — то мыслят блок антирусский. Не в большевизме суть, она лежит в чем-то другом, а именно, в опасном русском империализме, который извечно угрожал нашим народам. И поэтому наша борьба должна направляться не только против большевизма, но против всякой империалистической России — России большевистской и царской, России фашистской и демократической, России панрусистской и панславистской, России буржуазной и пролетарской, России верующей и неверующей, России — покровительницы православия, ислама, последователей Моисея, России — защитницы угнетенных и колониальных народов, России мессианской и России — защитницы мирового пролетариата, России Милюкова и России Власова, вообще против России, которая уже сама по себе является синонимом империализма».