Кривой домишко - Агата Кристи

— Ну и каков же ответ? — спросил я.

— Для начала у меня была единственная версия: убийство было замышлено таким образом, чтобы увязывалось с чьим-нибудь железным алиби. У кого-нибудь должно было быть этакое хорошенькое незыблемое алиби на тот отрезок времени, когда на Джозефину было совершено покушение. Однако с такой версией пришлось расстаться, поскольку, во-первых, ни у кого, кажется, не было никакого алиби, а во-вторых, кто-то обязательно отправился бы звать девочку обедать, обнаружил бы западню и этот кусок мрамора и без труда догадался бы обо всем. Конечно, если бы убийца убрал оттуда кусок мрамора до того, как ребенка нашли, он заставил бы нас поломать голову. Но в том виде, как это было проделано, вся эта затея кажется просто лишенной смысла.

— Как же вы объясняете это теперь?

— Здесь основную роль играют особенности личности. Идиосинкразия Лоренса Брауна. Он не выносит насилия… не может заставить себя совершить физическое насилие. Он не мог бы спрятаться за дверью и ударить девочку по голове. Но мог устроить западню и уйти, чтобы не видеть того, что произойдет дальше.

— Понимаю, — сказал я задумчиво. — То же самое объяснение подходит и к замене в пузырьке инсулина эзерином?

— Именно так.

— Как вы полагаете, он делал это без ведома Бренды?

— Если без ведома, то это объяснило бы, почему она не выбросила пузырек из-под инсулина. Конечно, они могли бы и сговориться… или она одна, возможно, придумала этот трюк с отравлением… приятную легкую смерть для своего уставшего от жизни старого супруга — раз и готово! Но я могу поклясться, что это не она подстроила западню для девочки. Женщины обычно не верят в безотказную работу каких бы то ни было механизмов — и они имеют на то основания. Сам я думаю, что идея с эзерином возникла у нее и она заставила своего возлюбленного раба подключиться к делу. Она принадлежит к тем людям, которым удается избегать личного участия в каких-нибудь сомнительных делах. Им удается таким образом оставаться в ладу со своей совестью.

Он помолчал, а затем продолжил.

— Мне кажется, что при наличии этих писем прокуратура сочтет возможным предъявить обвинение. Придется им кое-что объяснить по поводу этих писем! Ну а если девочка выживет, тогда будет полный порядок! — Он искоса взглянул на меня и неожиданно спросил: — Поделитесь, что испытывает человек, помолвленный, грубо говоря, с миллионом фунтов стерлингов?

Я вытаращил на него глаза. За всей суматохой последних нескольких часов у меня напрочь вылетели из головы все перипетии с завещанием.

— София пока еще ничего не знает, — сказал я. — Вы хотите, чтобы я сам рассказал ей об этом?

— Насколько мне известно, Гейтскил собирается сообщить эту печальную (или радостную?) новость завтра, после допроса свидетелей, — задумчиво сказал Тавенер и внимательно посмотрел на меня.

— Любопытно, как отреагируют на это члены семьи… С допросом свидетелей все произошло именно так, как я и предполагал. Он был отложен на некоторое время по просьбе полиции.

Все были в хорошем настроении, потому что накануне вечером из больницы сообщили, что телесные повреждения, нанесенные Джозефине, оказались менее серьезными, чем опасались, и что теперь она быстро пойдет на поправку. «Пока, — сказал доктор Грей, — посетители к ней не допускаются, даже ее мать».

— Особенно ее мать, — шепнула мне София. — Я об этом предупредила доктора Грея. Хотя уж он-то отлично знает мамин характер.

По-видимому, на лице моем отразилось сомнение, потому что София резко спросила:

— Почему такой неодобрительный вид?

— Как тебе сказать… все-таки мать…

— Очень рада, что ты не лишен кое-каких старомодных взглядов, Чарльз. Но пока еще не вполне понял, на что способна моя мама. Она не сможет удержаться, чтобы не разыграть великолепную драматическую сцену. А драматические сцены — не самое подходящее лекарство для тех, кто выздоравливает после травмы черепа.

— Ты предусматриваешь каждую мелочь, дорогая.

— Ну что ж, кому-то теперь нужно обо всем думать, когда дедушки не стало.

Я задумчиво посмотрел на нее и понял, что проницательность старого Леонидиса не обманула его. Бремя ответственности, которое лежало на нем, уже приняла на свои плечи София.

После состоявшегося наконец допроса свидетелей Гейтскил приехал вместе с нами в «Три башни». Откашлявшись, он произнес с важным видом:

— Считаю своим долгом кое о чем объявить вам всем.

Для этой цели вся семья собралась в гостиной Магды. На сей раз я получил возможность испытать довольно приятное чувство человека за сценой. Мне было известно заранее то, что собирался сказать Гейтскил. И поэтому я приготовился наблюдать за тем, как будет реагировать на сообщение каждый из присутствующих.

Гейтскил изложил суть дела кратко и сухо. Он держал под строгим контролем любые проявления личных эмоций или какого-либо раздражения. Сначала зачитал письмо Аристида Леонидиса, а затем текст самого завещания.

Наблюдать за аудиторией было чрезвычайно интересно. Мне хотелось только, чтобы глаза успевали уследить за всеми одновременно.

Я не обращал особого внимания на Бренду и Лоренса. В новом завещании положения, касающиеся Бренды, не менялись. Я наблюдал главным образом за Роджером и Филипом, а затем за Магдой и Клеменси.

Сначала мне показалось, что все они держали себя в руках превосходно.

Губы Филипа были плотно сжаты, его красивая голова откинута на высокую спинку кресла, в котором он восседал. Он не произнес ни слова.

Магда, наоборот, как только мистер Гейтскил закончил говорить, разразилась потоком слов, и ее глубокий голос после тенорка Гейтскила звучал как морской прибой по сравнению с журчанием речушки.

— Дорогая София… как все это неожиданно… как романтично! Подумать только, каким хитрецом оказался наш миленький старичок… ну просто старенькое неразумное дитя. Он, что же, не доверял нам? Боялся, что мы рассердимся? Никогда не было заметно, что он любит Софию больше, чем всех остальных. Подумать только, как все это драматично!

Неожиданно Магда легко вскочила с кресла, танцующим шагом подлетела к Софии и склонилась перед ней в глубоком реверансе.

— Мадам София, ваша несчастная нищая старушка-мать просит у вас подаяния. — В ее голосе появились интонации нищих из лондонских предместий: — Подайте грошик. Вашей мамашке так хочется сходить в киношку.

Ее ладонь, скрюченная, как птичья лапка, назойливо тянулась к Софии.

Филип, не меняя позы, пробормотал сквозь зубы:

— Прошу тебя, Магда, перестань паясничать.

— Ну а ты, Роджер? — неожиданно воскликнула Магда, повернувшись к Роджеру. — Бедный милый Роджер! Наш старичок собирался прийти тебе на помощь, только не успел ничего сделать, потому что умер. А теперь Роджер не получит ничего! София, — она повернулась к дочери с видом королевы, — ты просто обязана чем-нибудь помочь Роджеру!

— Нет, — сказала Клеменси. Она сделала шаг вперед. Голос ее зазвучал вызывающе. — Ничего, совершенно ничего не надо делать!

Роджер неуклюже подошел к Софии, как большой добродушный медведь.

Он нежно взял ее руки в свои.

— Мне не нужно ни гроша, дорогая девочка. Как только вся эта история закончится… или затихнет, что мне кажется вероятнее, мы с Клеменси уедем на Вест-Индские острова и будем вести там примитивную жизнь. Если когда-нибудь окажусь в тяжелой ситуации, я обращусь к главе семейства. — Он улыбнулся ей одобрительно. — Но до тех пор мне не потребуется ни гроша. По правде говоря, запросы у меня невелики, дорогая… Клеменси может подтвердить это.

Неожиданно раздался еще чей-то голос. Это заговорила Эдит де Хэвиленд.

— Все это прекрасно, — сказала она. — Однако всем нам придется подумать о том, как выглядит эта ситуация со стороны. Если ты будешь объявлен банкротом, Роджер, а потом уедешь на край света, не позволив Софии протянуть тебе руку помощи, это даст пищу злым языкам, что будет весьма неприятно для Софии.

— Стоит ли обращать внимание на общественное мнение? — презрительно заявила Клеменси.

— Все мы прекрасно знаем, что для тебя оно не имеет значения, Клеменси, — резко отпарировала Эдит де Хэвиленд. — Но София живет среди людей. Она умна, у нее доброе сердце, и у меня нет никакого сомнения в том, что Аристид был прав, выбрав ее хранительницей семейного благосостояния… Хотя для нас, англичан, кажется странным то, что он сделал это в обход своих собственных сыновей, которые живы. Но мне кажется, было бы достойно сожаления, если бы разнесся слух о том, что София проявила скупость… и допустила банкротство Роджера, не попытавшись помочь ему.

Роджер подошел к своей тетушке. Он обнял ее и прижал к сердцу.

— Тетя Эдит, — сказал он, — я тебя люблю и знаю, что ты стойкий борец, но ты ничегошеньки не поняла. Мы с Клеменси знаем, что мы хотим и чего не хотим!