Не в силах забыть - Шерри Томас

— В Шанхае кошмарный климат. В Сан-Франциско намного лучше. Или в Новой Зеландии, я слышала, там очень красиво.

Лео пронзила острая слепящая боль. Это он разрушил жизнь Брайони. Когда-то она была одним из лучших врачей в Лондоне, а теперь превратилась в вечную странницу, и все ее имущество — палатка и два дорожных сундука.

— Пришло время остановиться, Брайони. Сколько можно убегать?

— Не думаю, что смогу остановиться.

— Попробуйте. Задержитесь в Лондоне на какое-то время. Ваш отец будет счастлив.

Брайони вскинула голову и недоверчиво прищурилась:

— С чего вы это взяли? Мой отец так же равнодушен ко мне, как и я к нему.

— Вы не равнодушны к нему. Вы обижены на него. И он не равнодушен к вам. Он просто не представляет, как вести себя с вами.

— Пусть не ломает над этим голову. Отцу следовало быть рядом со мной, когда я в нем нуждалась. Он ведь мог писать свои книги где угодно.

— Да, его не было рядом. Горюя о покойной жене, он бежал из дома, где был когда-то счастлив. Но разве вы не понимаете, что, вернувшись, он дал вам все, о чем вы его просили?

— Что вы хотите сказать? — Брайони недоуменно нахмурилась, и у Лео возникло ощущение, что он пытается спичкой растопить айсберг.

— Когда стало известно, что мистер Аскуит согласился отпустить вас в медицинскую школу, все соседи решили, что он сошел с ума. Вы внучка графа, а внучки аристократов не препарируют трупы и не прикасаются к посторонним мужчинам, которых им не представили.

Брайони презрительно отмахнулась:

— Отец отпустил меня, потому что знал: я все равно уеду, когда достигну совершеннолетия и вступлю в права наследования.

— До совершеннолетия вам оставалось еще четыре года. Люди часто меняют свои предпочтения и в двадцать один год уже не стремятся к тому, о чем мечтали в семнадцать. Большинство отцов с радостью воспользовались бы своим правом и запретили бы вам ехать, однако мистер Аскуит дал вам свободу.

— Вы заблуждаетесь. — Брайони ожесточилась и снова замкнулась в своей скорлупе. — Отец всегда поступал, как ему было удобнее. Он позволил мне уехать, потому что в данных обстоятельствах это решение было самым разумным. Он понимал, что я буду настаивать на своем, и не хотел, чтобы ему докучали.

Лео готов был расплакаться. Между ним и Джеффри Аскуитом возникло потаенное родство. Оба они потеряли Брайони и не могли смириться с потерей. Не находя утешения, они все глубже погружались в безнадежность. Ведь утратив однажды доверие и любовь Брайони, вернуть их назад уже невозможно.

— Значит, вы прибудете в Лондон, а когда ваш отец поправится, купите билет на пароход и покинете Англию?

— Возможно.

Несмотря на стойкость и силу духа, в Брайони чувствовалась хрупкость и ранимость. Иногда она, словно устрица, пряталась в своей раковине, а порой робко выходила на свет. Но так и не научилась ни забывать, ни прощать.

Лео снова устремил взгляд в безоблачное небо.

— Будет дождь, — заметил он.

— Правда?

— Если верить Имрану, к вечеру хлынет ливень. Дальше по дороге есть почтовое бунгало, так что мы сможем укрыться.

Лео не смотрел на нее, но его поза, поворот плеч и застывшее лицо выдавали глубокую печаль. Его искренне огорчал раскол, возникший между нею и отцом, и это неожиданно тронуло Брайони. Никого больше не волновали отношения Джеффри Аскуита и его старшей дочери, даже Каллисту, давно принявшую как неизбежное семейный разлад.

Лео с самого начала пытался примирить Брайони с отцом. Он приглашал на обед мистера Аскуита с женой и отвечал на письма, которые тот изредка посылал из своего загородного поместья, тогда как Брайони отбрасывала их не читая.

Почему она прежде этого не замечала, как не придавала значения и многим другим достоинствам Лео? Брайони вдруг почувствовала, что не в силах смотреть на него, словно Лео был солнцем, слепящим глаза. Как бы ей хотелось всегда видеть его рядом! Лео обладал удивительной способностью находить в ней лучшее, верить в нее, когда она сама в себя не верила. Они играли бы в шахматы и старились бы вместе, глядя друг на друга затуманенными глазами и улыбаясь беззубыми ртами.

— Вас не особенно тревожат события в Свате, верно? — неожиданно спросил Лео.

Брайони погладила подаренную им шляпу.

— Да, — кивнула она. — Это последнее, о чем я стала бы беспокоиться.

Глава 12

Черные громады туч, грозные, словно видения апокалипсиса, нависли над долиной, когда путешественники достигли почтового бунгало. В Дире время муссонов приходится на зиму. Лео надеялся, что капризные и непредсказуемые летние ливни обойдут отряд стороной, но судьба судила иначе.

В этой оконечности долины Панджкора деревья встречались редко, покрывая, главным образом, верхние склоны ущелья, внизу же, на сухой бурой земле, попадались лишь чахлые кустики: почва здесь давно истощилась, а деревья пошли под топор.

Лео знал: после дождя двигаться по раскисшей дороге станет еще труднее, но по крайней мере ночью в бунгало можно будет не беспокоиться об уносимых ветром палатках, обвалах, оползнях и других неприятностях, подстерегающих путешественника в этих суровых краях.

Почтовые бунгало представляли собой простые строения, состоявшие из нескольких комнат, где могли бы остановиться на отдых или ночлег почтовые служащие империи. Путешественники, желавшие провести ночь в домике, платили рупию за комнату и дополнительно оплачивали пищу.

В Кашмире почтовые бунгало встречались через каждые четырнадцать миль. При некоторых из тех, где приходилось останавливаться Лео, держали кур, за которыми присматривал «мерхай уоллах», и коров — за ними ухаживал «говала», а повар «кхансама» готовил еду и прислуживал путешественникам. В том бунгало, где собирались провести ночь Лео и Брайони, не было ни постоянной прислуги, ни скотного двора. Это был обычный почтовый домик — одноэтажное каменное здание с центральным холлом, откуда вели двери в спальни с ванными комнатами. Дом опоясывала широкая веранда, защищенная от дождя и ветра, где могли устроиться на ночлег кули.

Саиф-Хан приготовил карри с курицей, паровые овощи и лепешки чапатис. Лео с Брайони поужинали в маленьком выбеленном холле, где, кроме стола и шатких стульев, стояла лишь конторка с регистрационной книгой — там путешественники записывали свои имена и оставляли замечания о состоянии бунгало.

После ужина Брайони предложила сыграть в шахматы. Лео согласился, хотя всякий раз при виде шахматной доски у него перехватывало дыхание, как от удара дубиной в живот: сколько партий они могли бы сыграть, если бы жизнь сложилась иначе. Если бы из-за собственной глупости он не потерял все.