Суровая готика - Александр Птахин

Прошкин потер виски, голова от непривычно интенсивных размышлений тупо болела, аккуратно трижды перегнул исписанные вензелями странички и засунул их в корешок романа «Масоны». Пусть уж Александр Дмитриевич сам решает — сжечь ему этот памятник царской бюрократии и продолжать служить в скромном звании майора или прочитать вслух по радио Коминтерна на всех известных ему языках, воодушевив остальных еще живущих престолонаследников и особенно своего братца Мир — Алима!

В дверь торопливо постучали. Прошкин нервно вздрогнул, сунул книгу в кухонный шкаф, на цыпочках подошел к окну, взгромоздился на табуретку и выглянул в форточку. У двери стоял Вяткин с каким-то пакетом в руках. Прошкин открыл окно и спросил с тайной надеждой:

— Что там, война началась? Нет??? Так чего ты гремишь! Время же позднее! Соседи уже спят давно!

— Николай Павлович, вы же сами сказали: если что-то будет для товарища Баева — письма, телеграммы, звонки телефонные, посылки, все сразу же вам докладывать или нести! Вот я и принес. Это из библиотеки. Он заказывал, еще до того как заболел… — Вяткин протянул пакет прямо через окно.

— Открывали? — строго спросил Прошкин, разглядывая пакет с разных сторон и взвешивая на руке.

Вяткин виновато рыл носком сапога гравий на дорожке:

— Мы же не остолопы какие-то, Николай Павлович! Сперва миноискателем проверили, потом собаке понюхать дали. Потом токо открыли…

— Ну и что там?

— Там книжка. Детская, — Вяткин радостно улыбнулся, — забавная такая. Мы даже прочли…

— Страна всеобщей грамотности! Вы б лучше «Красную звезду» прочли или «Известия», а то, неровен час, приедет неожиданно Станислав Трофимович, спросит про текущий момент — а мы что ему отвечать будем? Что мы детские книжки миноискателем проверяли? Кто сейчас генеральный секретарь Французской коммунистической партии?

— Кажется… товарищ Жорез… Нет… Жорез — из социалистической партии… А коммунистической партии — Торез… Морис Торез… — неуверенно промямлил Вяткин, цепенея от мысли о внезапном визите Станислава Трофимовича.

— Кажется? Когда кажется — крестится надо! А ты комсомолец! И полчаса не можешь вспомнить, кто такой товарищ Торез! Да он с двадцатого года на этом посту! А сейчас уже 1939! Можно, знаешь, уже было бы знать! Ну а кто президент в Аргентине? — Вяткин густо покраснел, а ямка под носком его сапога по глубине стремительно приближалась к нефтяной скважине. Прошкину уже и самому было впору пить капли Зеленина от случайно выявленного жалкого состояния боевой и политической подготовки собственных сотрудников. — Вяткин, что у вас там творится за безобразие? Ты какое положение в мире вообще представляешь себе? Иди немедленно в библиотеку, к завтрему подготовься и будешь политинформацию проводить! Хоть целую ночь наизусть учи, но чтобы завтра от зубов отлетало!

— Вот еще читатели на мою голову, — Прошкин раздраженно посмотрел вслед бодро удаляющемуся Вяткину, захлопнул окно и развернул книжку.

На тряпичной обложке красовалось: А. Гайдар «Тимур и его команда». Прошкин снова вздохнул и сверился с блокнотом — ошибки не было. Перед ним та самая книжка, которую Субботский упомянул однажды в присутствии Баева, охарактеризовав как «…пособие для создания тайной организации, чтобы не сказать масонской ложи».

«Рекомендовано народным комиссариатом образования СССР для детей среднего и старшего школьного возраста», — прочитал Прошкин на другой стороне обложки — дожили, кругом сплошное вредительство! Сегодня детишки прочитают в этой книжке, как под руководством тайного штаба, совершенно не подконтрольного ни партийным органам, ни органам местного самоуправления, без участия вожатых — комсомольцев и в отрыве от пионерской организации, дрова по ночам колоть, а завтра — уже в реальной жизни тот же тайный штаб им спички раздаст, чтобы колхозные фермы поджигать! Никакой романтический флер или использование несовершеннолетних персонажей в качестве героев, ни длинные тексты песен из вымышленных опер, ни что иное не могло скрыть существа содержания от бдительного профессионала! В книжке наличествовали практические рекомендации по размещению контрольных постов и тайников, двойной системы подчиненности, многоуровневой системы оповещения и экстренной связи, затруднявшей выявление организации, системы сбора и передачи стратегических данных, и даже основы тайнописи и пиротехники! Обуреваемый профессиональным негодованием Прошкин погрузился в чтение, чтобы до конца уяснить, как именно коварные розенкрейцеры и прочие мутные полубратья при попустительстве наркомата образования сбивают с прямой дороги знаний наивных советских пионеров…

20

Прошкин собирался с визитом в лечебное учреждение — аккуратно завернул в хрустящую миллиметровую бумагу обе познавательные книжки, отбросив на подоконник ставшую ненужной газету, вымыл пару яблок, сложил их в бумажный пакет, бросил все это в сетку и добавил бутылку минеральной воды «Боржоми», которую не выпил вчера только из большого сочувствия к тяжелому состоянию Баева. За время короткого сна голова у него совершенно прошла, зато от минувших треволнений стало глухо болеть где-то в глубине за ребрами с левой стороны. Надо на самом деле заскочить к Борменталю, каких-нибудь сердечных капель хлебнуть…

Лазарет

Сашу берегли как зеницу ока. Сотрудники Н-ского УГБ НКВД в халатах и пижамах с инвентарными номерами во множестве слонялись по больничному двору, приторно громко стучали костяшками домино на лавочках или, прикрывши лица газетами, пристально рассматривали посетителей лечебного учреждения. За стойкой регистратуры в марлевой маске, привязанной к наивно оттопыренным ушам, бдел Вяткин. Еще с десяток сотрудников рассредоточился по самому зданию больницы, а третий этаж, где, собственно, и проходил лечение Баев, полностью освободили от больных и украсили табличкой «КАРАНТИН — вход СТРОГО воспрещен!», возле которой тоже был устроен сторожевой пост. В Сашиной палате рядом с одром больного неотступно сидел строго проинструктированный лично Корневым фельдшер Управления Сергей Хомичев. Уезжая на актив, Корнев был спокоен — если не за здоровье, то уж, во всяком случае, за жизнь товарища Баева.

А вот Прошкин переживал — потому что был твердо убежден: ни табличка «Карантин», ни многочисленные посты, ни табельные пистолеты охраны, ни шприцы фельдшера Хомичева — ничто не способно защитить жертву от всепроникающих темных магических сил. Поэтому он еще вчера, слегка поколебавшись, открыл служебный сейф в своем кабинете и извлек из него неучтенный и потому считавшийся запасным пистолет. Пистолет этот около полугода пролежал в тесном соседстве с церковным ладаном… ну был у Прошкина ладан, был! — в конце концов, от ладана еще никто не умер! Несмотря на постоянное глумление со стороны своего руководителя Корнева, Прошкин не торопился избавиться от этого полезного вещества, а так и держал горсточку ладана в сейфе, завернутой в протокол об изъятии… Так вот, поразмыслив, Николай Павлович, пришел к выводу, что пистолет за такое продолжительное время вобрал в себя некоторую часть защитных свойств ладана и может оказаться весьма полезен Баеву в борьбе с темными силами. Теперь пистолет лежал в бумажном пакете вместе с яблоками и запасной обоймой.

Прошкин, скупо здороваясь с коллегами, прошел в ординаторскую третьего этажа, где располагался освобожденный Корневым от всех других занятий и всецело посвященный Сашиному здоровью доктор Борменталь.

— Здравствуйте, Николай Павлович! — Борменталь пожал Прошкину руку.

— Да вот, навестить пришел Александра Дмитриевича… — оптимистично отозвался Прошкин. — Как он себя чувствует?

— Неплохо, даже гораздо лучше, чем мне хотелось бы… — что скрывать, верный клятве Гиппократа, доктор Борменталь Сашу, конечно, лечил, но по-прежнему сильно недолюбливал.

— Я имел ввиду, — тут же поправился Георгий Владимирович, — что процесс его выздоровление идет быстрее, чем можно было ожидать, — и, на всякий случай, решил сменить щекотливую тему. — Я ему все передал…

— Что все? — не понял Прошкин.

— Ну, как что? Все, что вы просили: и пижаму, и халат, и альбом с карандашами, и пистолет, и ложку… — обыденно перечислил Борменталь, — там разве еще что-то было? Ах да, сигареты… Сигареты я вынужден был изъять, потому что курить ему пока нежелательно… Они у меня — хотите забрать? — доктор вытащил из крашенной белым тумбочки и протянул Прошкину Сашин старинный портсигар и иностранную зажигалку.

У Прошкина снова кольнуло сердце, перед глазами поплыли вредные черныше мошки, он невольно опустился на прикрытую пожелтевшей простыней кушетку. Сетка с бутылкой звякнула о кафельный пол.