Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Сегодня соседи задержались в гостях дольше, чем обычно. Я уложил девочку спать и включил телевизор. Передавали встречу советской и американской команд по боксу.

Почти все американцы были негры, и я оказался в затруднении, за кого болеть. Но за наших болеть не хотелось тем более. Я переключил на другую программу — революционный фильм тридцатилетней давности. По третьей программе шла какая-то идиотская викторина. Выключив телевизор, я ушел к себе. Решил начать делать записи своих бесед с Учителем. Но ничего не вышло. Вернулись соседи. Оба пьяные. Подняли шум. Сосед все время рвался ко мне. Сначала объяснялся в любви. Потом оскорблял последними словами и лез в драку. И я опять пожалел, что нет у меня бицепсов. Надо все-таки купить гантели. Такого хама, как мой Сосед, никакой психологией не проймешь.

— Я бы на твоем месте написал на него донос, — сказал Берия. — Куда? На работу к нему; в милицию. Собрал бы подписи соседей из других квартир.

— Не подпишут. Вот если он вздумает написать на меня донос, все подпишут.

— Почему так?

— А черт знает почему. Может быть, потому, что я с бородой хожу. И в вязаной шапочке. И в нейлоновой куртке круглый год. Они думают, что из пижонства. Никто не поверит, что у меня просто денег нет на зимнее пальто и шапку. И на обычный костюм за сто рублей. Скорее всего, они считают меня диссидентом. В общем, они чуют во мне чужака. И скорее примирятся с шумным хулиганом Соседом, чем с тихим и вежливым «диссидентом».

— Сволочной народ, ничего не скажешь. Теперь ты сам видишь, что с ним иначе нельзя, чем мы в свое время делали. Этому народу репрессии, доносы, манифестации и прочая мразь нужны как воздух. Поверь мне, нам в свое время даже слегка сдерживать его приходилось. Если бы мы дали ему полную волю, перебили бы в два раза больше народу. Мы эту проблему со Сталиным не раз обсуждали. И другого выхода не нашли: пороть этот народ надо! Он любит, когда его порют. Он не любит, когда о его жалком положении начинают правду говорить. Но в жалкое положение он сам себя загоняет охотно. Подлый народ. Холуйский. Рабский. И никто меня в этом не переубедит.

— А я?

— А чем ты лучше их? Посмотри, в каком ты убожестве живешь! И не пикнешь! Да ты всем своим видом располагаешь людей к тому, чтобы тебя обманывали, оскорбляли, эксплуатировали. Ты хоть раз в жизни дал кому-нибудь по морде?

— А Сосед?

— А что Сосед? Он тоже только кулаками машет да орет. А ударить и он боится. Он такой же холуй и трус, как и ты. И верь мне, доносы на тебя он пишет куда следует систематически.

— Хватит. Я устал, я спать хочу.

Но уснуть я не смог. И до рассвета думал, почему мы такие. И не мог найти ответа. Утром Сосед как ни в чем не бывало пригласил меня раздавить на пару чекушку и закусить грибочками, которые он привез от тещи.

Послание Сталина Ленину

Хоть и лыса от ума твоя башка,

Скинуть Сталина тонка была кишка.

Шпарить речи — тут великий мастер ты,

Но ведь надо строить зримые черты!

А при этом, хошь не хошь и рад не рад,

Надо пестовать партийный аппарат.

Укреплять, и не на год, а на века,

Нашу рыцарски-чистейшую ЧеКа.

И народ нам приходилось гнать не зря

В исправительные трудолагеря.

И уж если говорить начистоту,

По тебе мы заварили кашу ту.

Если вздумают к ответу нас тянуть,

Вряд ли сможешь ты в сторонку увильнуть.

В каждом шаге моем есть твоя печать,

Вместе делали, и вместе отвечать.

Насущные проблемы

Чтобы сохранить памятник Марксу от голубей в приличном виде, около него поставили специального сторожа с длинной палкой, на конце которой привязали что-то вроде метлы или тряпки. Сторож размахивал этой палкой, когда голуби пытались сесть на Марксову голову. Сначала это помогало. Но скоро голуби приспособились и стали оправляться на Маркса с лету. Потом они восприняли размахивание тряпкой как естественную для них операцию (помните — гонять голубей?) и стали слетаться к памятнику огромными стаями со всей Москвы. И стали обделывать не только Маркса, но и самого сторожа. Тот уволился по собственному желанию. И голуби снова расселись на затылке, носу, плечах и руках основоположника научного коммунизма.

Обычный необычный день

Рабочий день в Желтом доме — обычно унылая и бессобытийная рутина. Придя на работу, люди уже ждут, когда закончится время их пребывания здесь. Только отдельные исключительные индивиды получают удовлетворение от своего функционирования в этой рутине. Это, например, КГБ, наслаждающийся своей властью над самыми низшими сотрудниками института (кандидаты наук уже плюют на нее). Смирнящев, стремящийся поднять уровень науки и вписать свое имя в историю. Осипов, рвущийся делать карьеру всеми доступными средствами. Шубин, которому надо покрасоваться в пьяном виде в каком-то обществе. Большинство же, повторяю, на работу приходит с неохотой и покидает ее с удовольствием.

День за днем одно и то же. Лишь иногда происходят исключительные события. То у кого-нибудь украдут шубу или деньги. То какой-нибудь профорг попадается на махинациях с марками. То разыгрываются ковры или подписка на классиков литературы. То приходит «телега» на Шубина из вытрезвителя. На сей раз предметом переживаний и сплетен для сотрудников стала история с младшей сотрудницей сектора истмата Галей, которая поддерживала дружеские отношения с женой одного известного диссидента. В институте узнали об этом и начали на нее давить, чтобы она прекратила эти отношения. Она, однако, отказалась прекратить. И Органы ГБ, принявшие решение изолировать диссидента от общества, предложили руководству института наказать Галю. Цель очевидна: другим наука, Гале наказание, диссиденту наказание. И началась подлая игра могучего аппарата власти и солидарного с ним общества против беззащитной женщины с грошовой зарплатой и мизерной должностью. Сначала хотели изобразить из Гали сумасшедшую и засадить в сумасшедший дом. Но после тех мировых скандалов отказались от этой затеи. Тогда предложили Гале перейти на другую, более выгодную работу. Поскольку в институте для нее была создана нетерпимая обстановка, она согласилась. Оформилась на новое место по всем правилам. Затем уволилась из института. И после этого выяснилось, что оформление на новой работе было чистой фикцией. Суд отклонил жалобу Гали. Устроиться на подходящую работу не было никакой возможности. Нависла угроза принудительного трудоустройства и высылки из Москвы, — к чему и стремился КГБ. История, как говорят, теперь совершенно заурядная. Случаев таких называют десятки. Но в этой истории любопытно другое. В инсценировке перехода на другую работу принимали участие десятки «порядочных» людей. В суде все свидетели лгали, что было очевидно. Никто в защиту Гали не сказал ни слова. И я в том числе. Я утешал себя тем, что я — человек маленький, от меня ничего не зависит, я тут ни при чем. И ограничился чисто теоретическими рассуждениями. Даже сделал «открытие» на этом материале: общества различаются тем, с какими типами индивидов они расправляются, какими методами расправляются, как ведет себя окружение. И по этой схеме пришел к выводу, что наше общество — общество подлецов, подонков, ничтожеств, трусов. Я страдал. Но не за судьбу несчастной Гали, а за самого себя. Вот, мол, в каком ты мерзком обществе живешь. Ты даже не имеешь никакой возможности приложить свои силы к защите слабого и несправедливо обижаемого человека.

— А что ты в самом деле мог сделать, — сказал Железный Феликс. — Не успел бы пикнуть, как мы тебя раздавили бы как клопа.

— Раздавили бы, — поддакнул Берия.

— И правильно сделали бы, — сказал Сталин. — Не посягай на завоевания революции.

— Чушь, — сказал я. — При чем тут завоевания революции? И кто им угрожает?

— Ты политически безграмотен, — сказал Ленин. — В современных условиях монолитность советского общества...

— Верно, — сказал Берия. — Она соучастник тех, кто подрывает единство...

— Замолчите, вы! — крикнул я. — Вы все посходили с ума!

— Кто тут сошел с ума, надо еще выяснить, — сказал Ленин. — Но если ты собрался в нашу партию вступать, ты обязан быть с коллективом. И если ты сочувствуешь этой сотруднице, совершившей тяжкое преступление перед партией, всем народом, то...

— Тихо, вы! — заорал Железный Феликс. — Не то велю Берии всех посадить!

Терпеть этот гвалт уже не было сил. Я выскочил на улицу и позвонил Учителю.

— В чем дело? — спросил он.

— Тоска, — сказал я. — Жуткая тоска. Мочи нету!

— Давай топай ко мне. У нас тут теплая компания. Возьми такси!

— Денег нет.

— Возьми все равно. Я встречу, заплачу.

Шофер такси почему-то заговорил о диссидентах и сказал, что их, гадов, давить надо. Давить людей, хоть чем-нибудь выделяющихся в своем поведении из общей массы, давить всеми способами — таков обычай, одобряемый народом. И ничего удивительного в истории с Галей нет. И нечего из-за этого переживать. Как сказал стукач Вадим Сазонов, правая рука параноика Смирнящева, надо быть выше этого.