Химеры урочища Икс - Валерий Кукушкин

Сейчас типичные для метеоритных кратеров концентрические возвышения на дне озер, проявляющиеся в виде цепочек островов, и идеально круглая форма озер позволяют утверждать, что они образовались при падении метеорита (метеоритного дождя) в период после валдайского оледенения.

Кроме того, можно предположить, что динамическое воздействие от удара могло усилить неотектонические процессы, в том числе "омолодить" разломы, по которым усилилось поступление грунтовых вод, питающих озера".

Если в этом месте действительно в давние времена прошел "метеоритный дождь", то имелись некоторые основания допустить, что в районе Череповца издревле выплавлялось железо не земного, а космического происхождения. Это было бы возможным, если бы тела, оставившие кратеры, являлись железными (железо-никелевыми) метеоритами. Аналогичные факты известны. Выяснилось, например, что богатейшие залежи никеля в Канаде (провинция Онтарио) тоже имеют космическое происхождение: около двух миллиардов лет назад в этот район упал огромный железо-никелевый метеорит.

Наступает вечер. Усталые люди сидят у догорающего костра, и сгущающаяся тьма все сильней и сильней сжимает его свет. На многие километры вокруг — ни огонька. Лишь гроздья крупных звезд висят в близкой бездне. Закрывая их, с шипеньем и слабым свистом проплывает в воздухе огромная птица. Холод, мрак и пустота вокруг нас. Сильно пахнет водой, травами и тиной. Тишина наполнена редкими звуками: что-то ухает в лесу; вот тяжелая черная вода жирно плеснулась и запузырилась; что-то шипит и трещит.

Угли в костре догорают, звезды пылают все сильней и звуки становятся громче: те, кто их производит, давно уже считают эти места своими; они потихоньку подвигаются к умолкнувшим пришельцам, бормочут, стонут, гукают. Мы озираемся вокруг: где мы? Разве есть на свете города? Или они — химера?

Последний уголь погас, и дом — как заплата из черного бархата на ткани звездного балдахина. Скрипит, отворяясь, дверь. Входить нужно тихо, не спеша, чтобы тишина, уставившаяся нам в затылки своими зрачками, не сочла это за трусость, не бросилась бы, как хищный зверь, сзади, не ворвалась в дом.

Слабо загорается пламя свечи. Еще одно, еще. Теплый свет разливается все шире, вот он коснулся лиц людей, ласкает стены. Кто жил здесь? О чем думал? Почему ушел? Когда в последний раз собирались здесь за столом люди, ели, смеялись? Что помнят эти стены?

В печи все сильней трещит и пылает. Тепло заполняет избу, сливается со светом свечей. Стол застилаем бумагой, уставляем нехитрой снедью. Голоса все громче. Суета, топот, гомон. Гремит посуда. Дымящиеся котлы с пищей и душистым чаем водружаются на стол. Придвинуты скамьи — приглашать никого не надо, каждый садится на свое место. Шутки, смех, сигаретный дым. Под обильные комментарии черпак, как маятник, раскачивается от котла к мискам, до краев наполняя их грубым мужским варевом — все будет съедено. Простота и безыскусность обстановки расковывают: тепло, возня, шутки, смех и дружелюбие заполняют домик до последнего закутка, как теплая, освещенная и насыщенная жизнью вода — аквариум. Какое нам дело до того, что снаружи!

Древний благодатный напиток из заветной фляжки с бульканьем выплескивается в подставленные железные и алюминиевые кружки — сегодня можно. Оживление возрастает.

— Дав-нень-ко я не брал в руки шашек, — с расстановкой произносит кто-то из остряков, ставя жестяной сосуд на стол.

— Знаем мы вас, как вы плохо играете, — с расстановкой же добавляет другой, придвигая к себе лук, хлеб и сало.

— Давненько я…

— Знаем мы вас.

Жесть с грохотом сдвигается. Тост за удачу, за дружбу. Аппетит отличный, слова "дай" и "добавь" звучат чаще других. Ложки снуют как челноки. Наконец, насыщаемся.

Веселье, вино и пища сделали свое дело: мышцы еще ноют от работы и ходьбы, но мы вновь сильны, напряжение спало. Смакуем чай, и постепенно гомон утихает. Мы припоминаем дневные события, вновь переживаем их, оцениваем. Мысль, как фонарик, как гонец, то и дело засылается нами во внешний мир, который сейчас, в наших воспоминаниях, все еще дневной: он солоноватый от пота, мозолистый, врезающийся лямками в плечи и усталостью — в ноги, он такой болотистый, туманный, травянистый и пахучий…

В молчащей ночи по огромному радиусу циркуль мысли чертит размашистую кривую вокруг центра — домика, поочередно касаясь озер, болот и тропинок, где мы сегодня были. Но вот мысль уже обособилась, она живет сама по себе. Вот она замедляет ход и, все еще мчась по кругу, начинает приближаться, приближаться… И радиус превращается в спираль. Светлячок мысли еще несется, но мрак и холод все тесней обступают его, поглощают, и он постепенно меркнет. В молчании спираль сжимается, скручивается все плотней. Что стягивает ее? Что? И сидящие у свечей, отгородившиеся от ночи, звезд, тишины и холода вновь начинают догадываться — что.

Шнур. Да, да, шнур, протянувшийся от этих самых звезд сто лет назад сюда, к сердцу России Шнур, разметавший деревню и ее огоньки. Но собравший здесь нас Зажегший три свечи.

Светляк мысли уже на излете, уже близко, и мы знаем, где он сейчас упадет. Одинокий домик на темной земле под звездами. В ста метрах от кратера. Свет свечей из окон. Овладевшая всеми мысль. Искра ползет в ноющей, звенящей, замершей от ожидания тишине Кратер. Искорка падает, падает. Она погружается и тает в бездонной, вязкой, темной, глухой тишине. Тишине Тайны.

И бормочущее молчание ночи проникает сквозь стены, заполняет дом, нас, растворяет в себе все, и его черное покрывало простирается властно и мощно вширь и вглубь, усыпляя людей в несуществующих для нас городах и селениях, гася их огни.

Горят лишь звезды и свечи.

Попробуйте в ученом обществе заикнуться о том, что знаете расположение еще одной магнитной аномалии типа Курской, и после первой волны недоверия вы найдете кучу помощников: одни будут движимы стремлением помочь Отечеству, другие — защитить диссертацию, третьи — получить Государственную премию. Но скажите, что имеете данные о предполагаемой аномальной зоне с неизвестным характером аномалий, и от избытка помощников страдать не будете.

После первых страшных атак на аномальщиков это научное движение в СССР было почти задавлено. Но политика не могла задавить Природу. И постепенно проводилось полулегально-полуподвально все большее количество разного рода симпозиумов и конференций по проблеме АЯ. В сентябре 1987 года мне впервые удалось побывать на одном из таких совещаний в Петрозаводске. Непосредственное общение с учеными, ознакомление с результатами их работ поддало жару и нашей деятельности в Ярославле. Созданная в 1984 году Группа по изучению АЯ постепенно набирала силу. Не имея практически никакой поддержки со стороны, мы могли работать лишь наращивая количество членов Группы: чем больше нас было, тем большее число людей подключалось к работе. Начав с восьми человек, через 7 лет мы имели 600. Учиться было негде, и научные симпозиумы стали нашей школой: после каждого симпозиума, на котором нам доводилось побывать, проводились занятия в Группе. По мере того, как рос уровень наших знаний, увеличивалась и ширина пропасти между нами и теми, кто мыслил "как положено". Ученые-аномальщики нарабатывали ценнейшие догадки, гипотезы, теории, обрабатывали наблюдения, классифицировали, но для всех это оставалось тайной за семью печатями.

Думаю, именно по этой причине в течение нескольких лет накалялась обстановка и по месту регистрации нашей Группы. Началось с малого: нас не стеснялись в глаза поучать тому, что "научно", а что — "антинаучно". Наш такт оказывался бессильным по отношению к бестактным. По мере того как в государстве происходили положительные сдвиги по части гласности и проблеме АЯ в средствах массовой и научной информации уделялось все больше внимания, а сама проблема проходила стадию становления как научная, наша позиция становилась все более прочной, а наши противники неизбежно катились к каким-то крайним формам отношений с нами. Каждый стоял на своей дороге — и каждый должен был пройти ее до конца.

Работать становилось тяжело. Менторство перерастало в травлю, принимавшую формы утонченного издевательства. Бывало, на собрание 30-40-летних аномальщиков заявлялся без приглашения и разрешения какой-нибудь юнец, который с места в карьер, не зная, о чем идет речь, начинал "решать" наши проблемы словами "Вам надо". При подготовке одной из экспедиций, когда время нас поджимало окончательно и нужно было срочно решить последние вопросы, кто что берет, как в случае необходимости друг с другом связаться, где встречаться и т. д. — наше собрание было почти сорвано нас перебивали, лезли с "советами", уводили разговор в сторону.

Было совершенно ясно, что все это кем-то направляется. Еще с 1988 года я ощущал чье-то давление. В мой почтовый ящик дважды подбрасывались письма странного содержания, изготовленные по всем правилам конспирации: на листочке был наклеен текст из газетных букв. Однажды зимой, когда я возвращался после работы, четверо здоровенных верзил, знавших мое имя, но которых я видел впервые, "беседовали" со мной на ту же тему. Наконец, зимой же двое напали на меня в лесу, "не заметив", что я гулял с шестилетним сыном. Не могу сказать, что все это связано в одну цепочку, но таких "совпадений" за последние три года было что-то уж очень много.